И ведь не случайно стал дорог сердцу русского матроса Новикова японский городок. Приключились у него там одна за другой две любви. По возвращении из плена, привезя с собой две заветные фотографии и решившись повесить их на стену, рассказал Алексей старшему брату, что поначалу влюбился он в девушку из зажиточной семьи. И она якобы ответила ему взаимностью. Но, видно, родители девушки воспрепятствовали этим отношениям. А вот другая любовь была настолько крепкой, что подумывал Алексей Новиков вернуться домой не один, а с женой-японкой. Но обстоятельства складывались так, что к моменту возвращения русских пленных на родину было Новикову не до создания семьи…
Имея влюбчивое и податливое сердце, Алексей, как уже показала к этому времени вся его жизнь, был человеком серьёзным и целеустремлённым. Понимая всю важность трагических событий, произошедших в Корейском проливе, он с первых же дней пребывания в лагере стал описывать сначала всё, что происходило на «Орле», а потом начал собирать материалы обо всей эскадре. О том, как это происходило, читаем в предисловии к «Цусиме»:
«Я организовал вокруг себя человек пятнадцать наиболее развитых матросов, близких своих товарищей. Они с увлечением начали помогать мне. Большим удобством для нас являлось то, что в этом лагере были сосредоточены команды почти всех судов, принимавших участие в Цусимском бою. Приступая к описанию какого-нибудь корабля, мы прежде всего интересовались, как была организована служба на нём, какие взаимоотношения сложились между офицерами и нижними чинами, а потом уже собирали сведения о роли этого корабля в бою. Уже тогда многие боевые суда настолько были сложны и громадны, что люди одного отделения не всегда могли знать, что творится в другом. Поэтому нам пришлось, задавая участникам боя вопросы, расследовать каждую часть корабля отдельно. Что, например, происходило, начиная с утра 14 мая и до окончательной развязки, в боевой рубке, в башне такой-то, в каземате таком-то, в батарейной палубе, в минном отделении, в машине, кочегарке, в операционном пункте? Кто и что при этом говорил? Какие распоряжения исходили от начальства и как они исполнялись? Какова наружность отдельных личностей, их привычки и характер? Как некоторым представлялся бой, наблюдаемый с описываемого нами корабля? И так далее, вплоть до незначительных мелочей».
Матросы охотно и откровенно рассказывали Новикову и его товарищам обо всём. Причём если кто-то что-то забывал или путал, то другие сразу же вносили поправки. Поэтому складывалась довольно объективная картина событий. Некоторые матросы начали сами записывать отдельные эпизоды боя и приносить их Новикову. Через несколько месяцев у Новикова набрался целый чемодан рукописей о Цусиме. «Этот материал, — напишет впоследствии Новиков-Прибой, — представлял собою чрезвычайную ценность. Можно смело утверждать, что ни об одном морском сражении не было собрано столько сведений, как у нас о Цусиме. Изучая подобный материал, я имел такое ясное представление о каждом корабле, как будто лично присутствовал на нём во время схватки с японцами. Нужно ли добавлять, что наши записи не были похожи на официальные описания этого знаменитого сражения».
Одним из первых записанных рассказов, который Новиков сразу переработал в очерк, стал рассказ о гибели броненосца «Бородино».
Дело было так. Новиков услышал, что в соседнем лагере находится некто Семён Ющин, личность легендарная уже потому, что из всей команды броненосца (более девятисот человек) в живых остался только он один. Новиков сразу же разыскал Ющина. Познакомившись (оказалось: земляки!), договорились о встрече.
Позднее, вспоминая тот день, когда они встретились, Новиков писал: «Тихий майский вечер был на диво прекрасен. К западу, далеко-далеко, смутно вырисовывались гребни гор, окутанных мглистою дымкой. В бухте, хорошо защищённой от ветров высокими холмами, неподвижно стояли военные корабли; их пушки, потрясавшие недавно своим чудовищным рёвом море и небо, теперь были безмолвны и лишь мрачно зияли страшными жерлами. Местами, собравшись в кучки, матросы горячо спорили, разбирая сражение при Цусиме и стараясь разыскать причины нашей неудачи».
Расположившись на берегу ручья, среди лимонных деревьев, вблизи небольших бамбуковых рощиц, Новиков, два его друга и Ющин повели долгий и печальный разговор. Семён подробно рассказал о том, как виделся весь бой с борта его корабля, что творилось на самом броненосце, как гибли его товарищи, как ранило командира. Море крови, лавина огня… Подробности — не для слабонервных…
К ночи растерзанный броненосец погрузился в глубину, море пожирало раненых, у которых не было сил держаться на воде. Чудом спасся только один — марсовой Семён Ющин. Ухватившегося за рангоут, его долго швыряло в чёрных волнах, пока не осветило прожектором японского миноносца. Японцы и спасли… Разговор с Ющиным затянулся, между тем приближалось время вечерней поверки — пора было возвращаться в лагерь.
Четверо матросов, утомлённых и расстроенных тяжёлыми воспоминаниями, прошли мимо другой группы русских пленных моряков, один из них, белокурый, аккомпанируя себе на гитаре, пел:
Напрасно старушка ждёт сына домой…Ей скажут… Она зарыдает…А волны бегут от винта за кормой,Бегут и вдали исчезают…
Рассказ земляка Новиков сразу же записал и, подредактировав, назвал свой очерк «Гибель эскадренного броненосца „Бородино“ 14 мая 1905 года». Переписал всё в отдельную тетрадку и отдал Семёну Ющину, по его просьбе, «на память».
Когда был собран совершенно уникальный и невероятно огромный материал о цусимской трагедии, произошло непоправимое — то, о чём Алексей Силыч не мог без содрогания вспоминать даже через десятки лет. Всё погибло… Погибло самым нелепым образом.
У этого события есть предыстория.
В Японию, когда там скопилось много русских военнопленных, прибыл давнишний русский политический эмигрант, президент Гавайских островов доктор Руссель[13]. Он начал издавать журнал для пленных «Россия и Япония», в котором со временем стали появляться и небольшие заметки Алексея Новикова. Так, в декабре 1905 года в этом журнале была опубликована под псевдонимом «Матрос А. Затёртый» статья «Наши обскуранты».
Автор, напомнив читателям о том, что в октябре текущего года в России царским манифестом была объявлена свобода слова, размышляет: есть ли свобода слова для русских здесь, в Кумамото?
Матрос Затёртый рассказывает о том, что вся литература, которую он выписывает на свои деньги, часто попадает в руки офицеров в том лагере, где содержатся «высшие чины», якобы для «просмотра». Но по назначению газеты и журналы доходят далеко не всегда. Называя фамилии офицеров, возмущаясь их произволом, автор восклицает: «Когда же подобные авантюристы, хвалящиеся перед другими своею напускною добродетельностью и фальсифицированной этикой, перестанут попирать ногами все императорские манифесты и указы, топтать в грязи все человеческие права? Скоро ли сгинут с арены русской жизни все грязные представители тёмной силы, доведшие нашу страну до полного разорения и поставившие русский народ в такое положение, что он до самого последнего времени не жил, а скорее прозябал?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
