Нельзя же так, Дигеро. Нельзя так сильно сжимать кулак, если взял в ладонь душу. Хотелось заорать: «Уходи! Не желаю тебя видеть. Никогда!» — или что-нибудь этакое из бабьего арсенала. Но я улыбнулась. Подошла к этому глупому благородному рыцарю и, пристально глядя в глаза, медленно провела кончиками пальцев по его красиво изогнутым губам, почти не дотрагиваясь, чтобы не обжечь — такое во мне бушевало пламя:
— Что сделал? За что убивать? Вот за это?
Он замер. А я наклонилась близко-близко, заглядывая в его ошеломленные глаза:
— А целовать нелюбимую девушку, как это сделал ты, — лучше и честней?
Он вскочил, опрокидывая столик с шахматами. Сплюнул:
— Тьфу, мерзость какая!
И его унесло из библиотеки, как не было.
Как я хохотала! По шкафу сползла от смеха, хребтом пересчитав полки, — очень качественное матушкино волшебство, все по-настоящему, до заноз в спину.
Я сама сожгла все мосты вот этими жаркими, словно с них струился невидимый огонь, руками. Не хочу ни перед кем оправдываться, даже если это ты, Диго. Ты, который держал мою душу и не почуял ее.
Ты никогда не узнаешь, светлый мой Дигеро, что стал моей честью и совестью. Мне, выросшей в невероятной лжи, не всегда их хватало, и тогда ты приходил в омраченную душу и обжигал горячим золотом укоризненных глаз. Это было единственным золотом, имевшим когда-либо для меня ценность. И разве я могла представить, что и оно может стать фальшивым?
7
Но вернемся к той наивной поре, когда я была пешкой в руках великих игроков и еще только постигала смысл происходящего.
В долине Лета игроки передвинули пешку на черную клетку и перевернули песочные часы, дозволив мне только слушать шелест падающих песчинок и ждать следующего хода, пока они снимали с доски другие фигуры: моего рыцаря Дигеро, спешно покинувшего замок, преданную Лилиану и верного сэра Лоргана. Рагар настоял на немедленном отъезде двух моих последних друзей, бывших слишком человечными.
Я злилась на него за это, но лишь потом поняла его если не правоту, то замысел. Мастер игры чужими фигурами устранял всех, кем могла воспользоваться моя матушка в своем безумном стремлении обыграть рыжего короля.
Странно, но до того дня у меня не было своих желаний, кроме сиюминутных. Нацеленная стрела не способна мечтать о свободном полете. И когда эта мечта, эта моя первая страсть появилась, она стала откровением, перевернувшим игровую доску.
Именно там, в библиотеке, под истерический хохот треснула чуждая моей сущности оболочка.
Я вытерла проступившие слезы и спустилась в холл, будучи в душе уже другим человеком. Не тем, кого из меня делали шестнадцать лет, а той, кем рождена. Той, кем внезапно захотела стать вопреки всему и всем. Женщиной.
Великий Бог, стоит поверить в себя, как Ты начинаешь испытывать веру самыми изуверскими способами!
Королеву Хелину я нашла в ее покоях и сообщила ей о своем решении уехать к королю Роберту немедленно, пока еще открыты пути из Белогорья.
Мой план был прост: я заставляю передать мне этот злосчастный дар и, выполнив волю гор, стану свободной. И тогда… о, тогда я смогу любить и быть любимой. На семнадцатом году жизни в этом и заключается смысл существования для девичьего сердца.
Над планом я думала с того момента, как поняла, что в долине Лета великий мастер игры, когда выстраивал свои реплики в диалоге с принцем Севера, говорил одновременно и со мной. Рагар позволил мне узнать два ключевых момента. Один, касавшийся искусства древних айров, я тогда еще не могла осознать в полной мере, и его затмил второй: отныне я совершеннолетняя с точки зрения горных кланов, о чем умолчала Хелина.
Здесь, наверное, стоит заметить, что в Белогорье подчинение старшему в роде абсолютно. Люди равнин сочли бы это насилием над личностью, и в моем случае так и было, но они не знают главного: полнота посмертной жизни горцев зависит от их потомков, а сила магии наследников — от поддержки духов рода. Мне, лишенной дара и находившейся, по сути, вне рода, можно было об этом не беспокоиться.
Матушка, выслушав неожиданное заявление об отъезде, засмеялась:
— Почему вы решили, ваше высочество, что король передаст дар, стоит вам явиться и попросить? Неужели вы так наивны, дитя мое?
Вместо ответа я подошла к тлеющей жаровне и, взяв горсть раскаленных углей, спокойно протянула их на ладони королеве.
— А как вы объясните вот это, ваше величество?
Глаза Хелины изумленно расширились, но тут же угрожающе сузились.
— И давно это с вами, ваше высочество?
— С весны.
— Почему же вы мне ничего не сказали?
Сложно сказать, почему я умолчала о такой способности. Может, просто разговора не заходило. Я ссыпала угольки в жаровню, отряхнула руки.
— А что это меняет? — спросила. — Власти над огнем у меня все равно еще нет.
— Что меняет? Ваша новая способность — знак мне в первую очередь. Роберт еще весной хотел показать, что готов на все, чтобы вернуть вас, и сделал решающий ход! — небесно-голубые глаза Хелины потемнели от гнева до густого фиалкового цвета. — Если бы вы не молчали, он был бы уже мертв! Его дар вернулся бы в горы, и все было бы уже закончено! Мы обе были бы уже свободны, Лэйрин! Свободны!
Всхлипнув, она с трудом взяла себя в руки, прошлась по комнате, перебирая холщовые мешочки с травами, висевшие на стенах, достала с полки несколько плотно закупоренных склянок. Матушкины покои действительно напоминали классическое логово ведьмы, даже вороньи черепа, скелетики ящериц и высушенные жабьи шкурки имелись. Хелина достала ступку, высыпала из нескольких мешочков по щепоти сушеных трав и ягод, капнула зелья из разных склянок и принялась толочь.
— Я знала, что Роберт полюбит вас и не выдержит разлуки, и он сломался! — ее голос зазвенел от ликования. — Как жаль, что невозможно передать дар на расстоянии. Мы близко, Лэйрин, совсем близко от цели! Вы приняли верное решение, надо ехать немедленно. А привести вас в нужный вид поможет мое новое зелье и чары. Жаль, что уехала Лилиана, она бы помогла.
Сердце екнуло.
— Что значит «в нужный вид»?
— Дитя, вы же понимаете, что король ждет сына, а не дочь. Иллюзии, наброшенной на ваше тело, уже недостаточно, если дело дойдет до… до определенных ритуалов при передаче дара. Я не знаю, в чем они заключаются, но нужно быть готовыми ко всему.
Ни за что не буду пить никакое зелье из ее рук, твердо решила я.
Матушка словно что-то почуяла: глянула с прищуром. Ох, не люблю, когда она так смотрит, страшно становится. Могучая она у меня волшебница. Не то что в мальчика — в жабу превратит, наверное, и шкурку высушит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
