— Сара? Вы меня слышите?
— Да, — ответила она, включая диктофон на запись и держа его рядом с рацией.
— Вы видели наше шоу в час тридцать?
— Не лично. Но мне доложили.
— Значит, мы можем перейти к делу без дальнейших неприятностей?
— Давайте скорее.
— Как хотите. Я хочу рассказать вам небольшую историю. Слушайте внимательно. Она не длинная и, думаю, будет вам весьма интересна.
13 часов 45 минут
— Можно мне выйти в сеть с одного из этих терминалов? — Джорджия прошла последний уровень на «геймбое» и теперь с несчастным видом сидела на полу, скрестив ноги и бросая Непоседе комок бумаги. — Может, скачаю что-нибудь из Дюка Эллингтона.
В другом конце лаборатории Терри Бонифацио деловито намазывала коричневой креветочной пастой ломтик зеленого манго.
— Не получится, детка.
Джорджия посмотрела на десяток свободных компьютерных терминалов, всем своим видом словно говоря: «Что, даже одного выделить не можете?»
Терри перехватила ее взгляд и улыбнулась.
— Это закрытая система, выхода во внешний мир нет. Слишком рискованно с точки зрения безопасности. Впрочем, если тебе интересно, у меня есть несколько пиратских концертов «Ганз энд роузис».
— Нет, спасибо.
Уорн, до этого смотревший на монитор метасети, откинулся на спинку стула и устало огляделся вокруг.
— Период увлечения калифорнийским постпанковским хард-роком закончился у нее в прошлом декабре. — Взгляд его упал на манго. — Прошу прощения, но выглядит неаппетитно.
— Вам еще повезло. В свое время я приносила на обед динугуан.
— Боюсь даже спрашивать, что это.
— Свиная голова, сердце и печень в соусе из свиной крови. И еще балун-балунан, который…
— Ладно, ладно.
Сидящая на полу Джорджия исполнила замысловатую пантомиму, сунув два пальца в рот. Улыбка Терри стала шире.
Девочка бросила комок бумаги в дальний угол лаборатории. Робот немедленно устремился за ним, водя по сторонам датчиками. Его головной модуль наклонился вперед, раскрылись большие механические челюсти. Схватив комок, он на полной скорости покатился обратно к Джорджии, удивительно мягко выронив бумагу в ее протянутую руку.
— Хороший мальчик, Непоседа! — проворковала девочка.
Робот возбужденно тявкнул и неуклюже завертелся на месте.
— Смотри, он гоняется за собственным хвостом, — сказала Терри. — Совсем как настоящий пес.
Джорджия бросила бумагу на пол и повернулась к отцу.
— Пап, вы еще не закончили? Мы целый час тут торчим.
— Полчаса, принцесса.
— Не называй меня принцессой. — Она посмотрела на часы. — Уже почти два.
— Еще чуть-чуть. — Он взглянул на Терри, затем показал на терминал. — С метасетью все в порядке. Я пытался взломать ее любым возможным способом. Многопоточные загрузки, пропуск параметров, что угодно. И каждый раз она лишь выдает сообщение об ошибке.
Женщина доела манго и пожала плечами, словно заявляя: «Я же вам говорила».
— Все так, как вы сказали. Все изменения в метасети вполне доброкачественны. — Снова повернувшись к терминалу, Уорн начал водить по экрану мышью. — Что меня по-настоящему беспокоит, так это сообщения о происшествиях. Я проверил почти все сбои тех машин. И знаете что? Судя по логам метасети, ни к одному из роботов даже не притрагивались. Метасеть не вносила корректив в их программный код. И вот это-то мне непонятно.
Он повернулся к терминалу. С экрана на него смотрело отражение его собственного лица — бледного, слегка осунувшегося. Неожиданно на него нахлынула волна воспоминаний. Последний раз, сидя за таким же терминалом в Карнеги-Меллоне, он чувствовал почти отеческую гордость за свое творение, которому предстояло отправиться в Неваду. Метасеть должна была стать первой в ряду революционных достижений, которые, вне всякого сомнения, вышли бы из его лаборатории. Его теории машинного обучения произвели фурор в обществе специалистов по робототехнике. И он нашел могущественного сторонника в лице Эрика Найтингейла…
У того Эндрю Уорна, который смотрел на него теперь с экрана монитора, дела обстояли куда хуже… Он закрыл глаза и опустил голову. «Что произошло? — спрашивал он сам себя. — Как могло все столь быстро перемениться? Такое ощущение, будто мне никак не поймать свой шанс…»
Послышались гудение моторов и громкое металлическое тявканье. Непоседа катался вперед и назад по середине лаборатории, словно что-то искал. Затем он остановился перед рядом флуоресцентных ламп.
— Что он делает? — спросила Терри.
— Заряжает солнечные батареи. Поскольку его аватар — которым в последнее время является Джорджия — не двигается, он находится в состоянии ожидания, выполняя фоновые задачи вроде поиска самого яркого источника света и движения к нему. Помните институтский курс кибернетики? Черепашку Грея Уолтера[27], ее примитивное поведение с поиском и избеганием света? Тут то же самое.
Терри наблюдала за роботом, неподвижно застывшим под лампами.
— Он полностью автономен? Если бы он был подключен к метасети, я бы об этом знала.
— Да.
— Как я понимаю, он использует для поиска пути алгоритм А-стар? Как вам удалось обойтись без обычных зигзагов?
— Добавил кое-какую постобработку.
— А его архитектура полностью основана на реакции на внешние раздражители? Скорее всего, да, учитывая всю ту обработку случайных данных, которой бедняге приходится заниматься.
— Верно. Но иерархическое ядро придает ему некоторые личные черты, делает его поведение более реалистичным. Хотя далеко не всегда он ведет себя так, как от него ожидают. Порой он бывает просто невыносим.
Он посмотрел на Терри. Она явно хорошо разбиралась в своей области.
Сообщество специалистов по робототехнике делилось на два лагеря. Представители старшего поколения верили в создание роботов с «жестким» искусственным интеллектом — высокоструктурированных иерархических систем с заранее определенными внутренними моделями мира и жестко заданными представлениями об этом мире. Сторонники более нового течения — к числу вызывающих споры лидеров которого принадлежал Уорн — верили, что будущее за робототехникой, основанной на поведении, — системами, действия которых базировались на том, что подсказывали им их датчики, а не на готовых инструкциях.
— Есть в нем нечто тревожащее, — сказала Терри. — Словно никогда заранее не знаешь, как он поступит. И почему он такой большой?
— Когда я его впервые собрал, компоненты еще не были столь миниатюрными, как сейчас. За прошедшие годы я поменял множество деталей, и в итоге вес его уменьшился вдвое, освободилось место для более мощных моторов и приводов. Вот почему он такой проворный, в числе прочего. — Уорн посмотрел на нее. — Вы говорите так, будто никогда его раньше не видели.
— Только на расстоянии. Он стоял в углу кабинета Сары Боутрайт. Или, может быть, Барксдейла — не помню.
Уорн вздохнул. Почему-то его это не удивило.
— Расскажите мне про Фреда Барксдейла, — попросил он. — Что он за человек?
— В общем… он обаятельный, вежливый, воспитанный, обходительный… Если, конечно, вам нравятся такие черты в людях. Может часами цитировать Шекспира. Все женщины в системном отделе от него без ума. Собственно, именно потому ко мне это не относится.
Ученый усмехнулся.
— По слухам, у него роман с Сарой Боутрайт, — продолжила она.
Смех застыл на губах Уорна. Он посмотрел на Терри, и ему показалось, что в ее голосе прозвучали ехидные нотки.
— Не беспокойтесь, доктор Уорн, — сказала она. — Я все знаю. И про вас тоже. Утопия еще больше полна сплетнями, чем Пейтон-Плейс[28].
Вздохнув, он отвел взгляд.
— Это старая история.
— Не очень, — пробормотала Джорджия.
Терри расхохоталась.
— Знаете, а мне нравится ваша дочь.
Девочка покраснела и улыбнулась.
Уорн снова посмотрел на экран, перемещая мышь от одного окна с кодом к другому. И снова на него нахлынули смешанные чувства — страх, безысходность. Он понимал, что теряет метасеть и это происходит прямо у него на глазах. И тем не менее с ней все было в порядке — он только что провел все тесты, какие только мог себе представить. Но что-то все же явно не так. Несчастный случай на «Ноттингхиллских гонках». А сегодня утром его собственное творение, Хард-Плейс… Непонятно. Убрав руку с мыши, он рассеянно потер саднящее запястье.
Рядом послышался шум — Непоседа, батареи которого полностью зарядились, метнулся к нему, схватил мышь и бросился прочь. Раздался громкий щелчок. Уорн посмотрел на громадного робота, который держал в металлических челюстях мышь со свисавшим, словно хвост, оборванным проводом, словно приглашая поиграть в салочки.
