— Что это ты делаешь?
Маруся посмотрела на сковородку, потом на папу и почесала нос.
— А на что похоже?
— Выглядит как яичница, пахнет, как яичница, и шкворчит, как яичница… Наверное, это яичница.
Маруся улыбнулась.
Папа прошел на кухню, взял со стола ломтик сыра и бросил в рот.
— А с чего это вдруг? Натворила что-нибудь еще?
— Ну почему еще…
— Ммм…
Папа обнял Марусю за плечи и прижал к себе.
— Доброе утро, балбесина.
— Между прочим, с помидорами, как ты любишь!
— Между прочим, чувствую! Почему, ты думаешь, я проснулся?
— Бодрящий аромат жареных помидоров?
— Поперчила?
— От души.
— Откуда у тебя душа, чудовище.
— Ну хватит уже!
— Что хватит?
— Обзываться!
Маруся замахнулась на папу лопаточкой. Гумилев засмеялся и отпрыгнул в сторону.
— Какое-то у тебя подозрительно веселое настроение? — прищурилась Маруся.
— Во-первых, я выспался, во-вторых, проснулся от запаха вкуснейшего завтрака, который мне приготовила моя дочка, в-третьих, я иду на очень интересную встречу…
— Про что?
— Про новый уникальный источник энергии.
— И что там интересного?
— Сходи и узнаешь.
Гумилев подхватил еще один ломтик сыра.
— Нуу! Хорош воровать мой сыр!
— Это мой сыр!
— Он не твой, а для яичницы.
— Но яичница ведь для меня?
— Ну паа!
— А куда делись твои ужасные синяки?
— Зажили.
— Хм…
— И не такие ужасные они были. Просто в темноте выглядели страшно.
— Ты дождешься, что я приставлю к тебе круглосуточную охрану.
— Не приставишь.
— Тогда развешу везде камеры слежения.
— А я подам на тебя в суд за вторжение в личное пространство!
— Да ты что?!
Маруся выложила яичницу на тарелку и посыпала тертым сыром.
Гумилев послушно сел за стол и взял в руки вилку.
— Приятного аппетита, — улыбнулась Маруся, ставя тарелку перед папой.
— А ты?
— Че-то не хочется.
— Ты вообще когда встала? Смотрю, нарядная уже такая.
— Недавно.
— Ты что, уже куда-то ходила?
— Да никуда я не ходила!
— Обычно по утрам ты выглядишь несколько иначе!
— Можно подумать, что ты видишь, как я выгляжу по утрам.
— Как же я могу увидеть, — возмутился Гумилев, отправляя в рот кусочек яичницы, — если ты спишь до обеда.
— Бубубубу, — передразнила жующего отца Маруся.
— Пойдешь на конференцию?
— Неееее….
— Ты бы хоть иногда слушала, что умные люди говорят.
— Всякие глупости.
— Ну конечно!
— Я лучше дома почитаю.
— Что ты тут почитаешь? Твиттер?
— Твиттер это прошлый век.
— Дай-ка еще перца!
Маруся взяла с полочки медную перечницу, купленную на старом арабском рынке, и смело опрокинула ее над папиной тарелкой. То ли она слишком резко тряхнула рукой, то ли неплотно завинтила крышечку, но яичница вмиг стала черной от мельчайших перчинок.
— Ну не так буквально…
Маруся не удержалась и прыснула от смеха. Потом схватила папину вилку и попыталась счистить излишки перца.
— Хорошо, что я хоть сыр успел перехватить! — не унывал Гумилев.
— Да она нормааальная… Подумаешь, чуточку… — Марусю распирало от хохота. — Вот смотри! Почти чистый кусок!
У Гумилева мигнул телефон.
— Пора выходить.
— Ты что, даже не поешь?
— Все лучшее — детям! — Гумилев пододвинул тарелку к Марусе и встал из-за стола. — А нам, старикам, главное — внимание.
Маруся опустила голову к яичнице, принюхалась и оставила лежать нетронутой.
— Последний раз спрашиваю! Пойдешь со мной?
— Нет!
— Правда, интересно!
— Нет!
— Настоящая фантастика.
— Я не люблю фантастику.
Гумилев раскрыл свой симпатичный кожаный портфель и достал оттуда красочный буклет.
— На, хоть картинки посмотри.
Маруся лениво потянулась и зевнула.
— Балбесина.
Папа вышел из кухни и Маруся услышала, как в душе зашумела вода. От нечего делать, она дотянулась пальчиком до буклета и придвинула его поближе. На обложке качественной голографикой переливалось плазменное кольцо и надпись «Проект Искусственное Солнце».
Недолго думая, Маруся спрыгнула со стула и побежала переодеваться. Все-таки на международную конференцию надо было одеться посерьезней.
Никогда раньше Маруся не ходила на конференции, не знала, много ли там бывает народа и что этот народ там делает. Разговаривает, слушает и умирает со скуки?
Она шла рядом с папой по коридору, улыбалась всем встречным людям, которые здоровались и непременно спрашивали «Это твоя уже такая выросла?», как будто они знали Марусю с детства, но очень долго не видели. Учитывая то, как часто Марусю показывали по телевизору, поверить в это было невозможно, но, видимо, это была такая стандартная фраза, заготовленная на случай встречи коллеги с ребенком. Дежурная, глупая и абсолютно бессмысленная. Твоя? А чья же еще?! Выросла? А что надо было делать?!
От этих вопросов и еще от непривычно серьезного платья было неуютно. Строгий воротничок сжимал горло, а узкая и длинная, до самых коленок, юбка сковывала движения. Отдельной песней были унылые туфли на невысоком каблучке, которые туго фиксировали привыкшие к невесомым шлепкам ступни и, несмотря на весь технологический прогресс, немилосердно натирали пятки. Черт бы побрал этот проклятый дресс-код! Как вообще можно о чем-нибудь думать, когда на тебя натянут такой нелепый и неудобный экзоскелет системы «приличная девочка из хорошей семьи»?
— Это твоя уже такая выросла? — очередной вопрос от очередного неприятного дядьки в сиреневом костюме.
— Привет, привет, Мишань… — отец пожал руку фиолетовому коротышке и похлопал его по спине. — Да, подрастает смена.
— А мой оболтус из-за компьютера не вылезает, — пожаловался коротыш. — Ничего ему не интересно! Ты уже решила, куда будешь поступать? — обратился он к Марусе.
— Я… эээ…
— Никак не может определиться, — спас положение отец, — и туда хочется, и туда… сам понимаешь.
— Эээх… — снова вздохнул коротыш, — а мой вот хочет стать безработным и жить на пособие.
Маруся испытала неловкое чувство стыда за папину ложь. Получается, что он стеснялся ее и пытался выдать за какую-то другую, более хорошую девочку?
— Гости уже приехали? — сменил тему разговора Гумилев.
— Да вроде бы видел…
К ним подошел еще какой-то мужчина.
— Лёш, набери Ковригина. Я ему с утра так и не дозвонился, — пожав руку, сразу обратился к нему Гумилев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
