Тогда я кончаю. От сочетания ситуации, его слов и того, как его пальцы быстро и сильно вбиваются в меня.
Мои звуки неконтролируемы, и я поворачиваю голову в сторону и утыкаюсь лицом в матрас, заглушая их.
Кингсли продолжает лениво вводить в меня свои пальцы, пока не завершает звонок.
Я остаюсь спрятанной в матрасе, стыд и возбуждение пронизывают меня с одинаковой силой.
Что, черт возьми, со мной только что произошло? Может, мне нужно обратиться к психотерапевту, чтобы лучше понять себя? Потому что мое тело, душа и сердце, похоже, дали моему мозгу тайм-аут в его жизни.
Две сильные руки обхватывают мои щеки, заставляя повернуться к нему лицом, и тогда я обнаруживаю, что он свисает надо мной и смотрит на меня с выражением, которое он не имеет права на меня направлять.
Точно так же он смотрел на меня все эти годы назад. Когда сказал, что решил все-таки оставить меня.
Его пальцы скользят по моему лицу и волосам с нежным, но собственническим прикосновением.
— Так красиво сломана, моя маленькая шлюшка.
Я вырываюсь и отталкиваю его, откидываясь назад на матрас.
— Я не твоя шлюшка.
Свет сияет в его обычно тусклых глазах.
— Тогда ты бы предпочла, чтобы тебя называли хорошей девочкой?
— Н-нет.
— Ты просто кончила на это. Но опять же, ты стала еще мокрее, когда я назвал тебя маленькой шлюшкой, это означает, что у тебя есть как склонность к унижению, так и склонность к похвале. Интересно.
— Твоя смерть тоже будет интересной, если ты не прекратишь. И можешь сказать, какого черта это было только что?
— Тебе придется быть более конкретной. Только что произошло много всего, и все они закончились грязными оргазмами, а твоя киска влюбилась в мои пальцы и язык. Следующей будет очередь моего члена.
Я не могу побороть жар, который охватывает мою шею от его грубых, грязных слов. Почему он произносит их с такой легкостью? Тем не менее, я заставляю себя ответить:
— Разговор по телефону во время прикосновения ко мне. Что, черт возьми, с тобой не так?
— В том же варианте, что и с тобой не так, потому что ты кончила как очень хорошая девочка.
Я снова вздрагиваю на этом слове, и ублюдок не пропускает его, потому что ухмыляется.
— Нет нужды говорить, что я выиграл. Лучше надень свои лучшие доспехи, дорогая, потому что дерьмо вот-вот станет настоящим, когда я всерьез займусь тобой.
***
Освежившись, я надеваю свитер поверх платья, скрывая неловкие мокрые пятна. Затем я готова выскочить из дома Кингсли и проверить свой мозг у врача.
Может, бандиты ударили меня по голове достаточно сильно, чтобы выбить несколько винтиков. Только так я могу понять смысл фиаско, которое только что произошло.
Вся эта ситуация не имеет смысла, и это вызывает у меня подозрения. Зачем я ему понадобилась? Он никогда не делал этого раньше по крайней мере, не как Кингсли Шоу.
Может, это только потому, что он вспомнил ту ночь двадцать один год назад? Но это все еще не даёт ясности. У него есть какие-то антисоциальные и нарциссические наклонности, а количество людей, о которых он искренне заботится, исчисляется Гвен и Нейтом. Так что он не мог тосковать по мне все это время.
На самом деле, он ясно дал понять, что избавится от меня. Так вот в чем дело? Он не смог найти способ взять меня на абордаж, поэтому играет в соблазнение? Но он не из тех, кто опускается до такого уровня, не говоря уже о том, что он прямолинеен до безобразия.
Черт побери.
Все эти размышления о его мотивах сводят меня с ума, а его близость усугубляет ситуацию. Мне нужно выбраться отсюда, чтобы проветрить голову.
Но у Кингсли другие планы.
Конечно, блядь. Он тащит меня в столовую, большую, холодную и бесстрастную, как и он сам.
Стол накрыт на двоих, и Кингсли сидит во главе стола, как темный властелин в аду. Это глупо несправедливо, что он все еще выглядит элегантно, как всегда, в своей белой рубашке, черных брюках и с идеально уложенными волосами, в то время как я с трудом стою на ногах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Схватив салфетку, он показывает на стул справа от себя.
— Садись и ешь.
— Может, хватит вести себя так, будто ты мой босс за пределами фирмы?
— Это было бы «нет». И это не значит, что ты позволяешь мне вести себя, как твой босс в фирме.
Я откидываю волосы.
— Это потому, что я, оказывается, не хуже тебя разбираюсь в том, что делаю.
— Высокомерие зашкаливает?
— Ты тоже высокомерен, но поскольку у тебя член между ног, это называется харизмой. А когда женщина уверена в себе и своей работе, ее называют эгоистичной сукой. Если будем справедливы, то тебя следует называть эгоистичным членом.
— Тогда я думаю, что мы справедливы, потому что ты называешь меня так все время. Но тебе лучше перестать обращать внимание на мой член, иначе он воспримет это как приглашение.
— На другой планете, придурок.
— Ты говоришь так, словно я не могу это устроить. Также не притворяйся, что не хочешь меня. Это не только наглая ложь, но у меня есть доказательства обратного.
— Какие доказательства?
— Твое тело дрожало для меня, даже когда тебе было больно.
— Это называется физической реакцией.
— Физическая реакция. Сексуальное желание. Похоть. Ярлык не имеет значения, дорогая. Имеет значение фактический эффект. Так что отрицай это сколько угодно, но факт остается фактом: ты хочешь меня.
— Ты тоже меня хочешь.
— Разве я говорил обратное?
— Почему ты хочешь меня?
— Просто.
— Ты не только не действуешь импульсивно, но и тратишь слишком много времени и сил на то, что якобы происходит в мгновение ока. Так что позволь мне нести чушь.
Его губы растягиваются в волчьей ухмылке.
— Твоё внимание к деталям обо мне просто умиляет.
— Я внимательна к деталям во всем. Это не относится только к тебе.
— О?
— О, — подражаю я его провокационному тону. — А теперь скажи мне, почему ты хочешь меня?
— Это просто физическая реакция, как ты уже говорила. Жажда интенсивного секса с ненавистью.
— И это все?
— Это все.
Моя грудь сжимается, и я понятия не имею, почему желание сбежать отсюда сильнее, чем потребность в следующем вдохе. Тем не менее, я заставляю себя не подавать виду и оставаться на месте. Заставляю себя не думать о двери, которую он только что захлопнул перед моим носом.
Кингсли лениво переводит взгляд на меня, и я съеживаюсь. Боже. После того как он так жестоко порвал мои трусики, на мне их нет, так что никаких случайностей быть не должно. Я плотнее кутаюсь в свитер, и он улыбается.
— Возьми одежду с собой.
— Конечно, возьму, гений. Ожидаешь, что я выйду на улицу голой?
— Нет, иначе мне придется иметь дело со всеми ублюдками, которые станут свидетелями стрип-шоу в не очень приятном виде, — говорит он непринужденно, будто не угрожает. — Я имел в виду, что тебе не нужно возвращать одежду.
— Эта одежда Гвен.
— Теперь твоя. Моя дочь не станет носить ее после того, как ты в ней ходила.
Я не вижу этого, но чувствую, как краснеет моя шея. Ублюдок. Я определенно, полностью и без сомнения ненавижу его до усрачки.
Если бы я действительно могла не хотеть его, это было бы здорово.
— А теперь садись и ешь. В третий раз я повторять не буду.
— Я не голодна.
— Ты ничего не ела с самого утра.
— Все еще не голодна. Спокойной ночи.
Я делаю шаг к выходу, но в тот момент, когда я прохожу мимо него, он хватает меня за талию.
Я вскрикиваю, когда он тянет меня назад и усаживает к себе на колени. Точнее, я сижу на одном твердом бедре, мои ноги раздвинуты, и моя голая киска касается его брюк.
Температура повышается с двух цифр до трех очень быстро. Я пытаюсь оттолкнуть его локтем, но горячее дыхание у моего уха замораживает меня на месте.
— Если ты все еще возбуждена и хочешь подвигаться на моей ноге, то давай, но я не могу обещать, что не трахну тебя сразу после этого. Больно тебе или нет.
