Он отталкивается от дверной рамы и несколькими решительными шагами добирается до меня. Сила, стоящая за ними, выбивает дыхание из легких, но не больше, чем когда его грудь почти касается моей.
Расстояние, разделяющее нас, всего лишь на волосок, но даже оно заполнено запахом кедрового дерева, смешанным с сильным ароматом его мужественности.
Все мои попытки дышать правильно разбиваются о пол и медленно умирают, когда он берет мой подбородок большим и указательным пальцами, медленно поднимая его вверх, пока не завладевает моим вниманием полностью.
Его вторая рука ложится на мою талию, контролируя и владея мной так сильно, что я едва чувствую ткань, разделяющую нас.
— Как я намекнул сегодня утром, а ты отказалась принять это в своей хорошенькой головке, видеть тебя физически избитой не приносит мне никакого чувства триумфа. Единственная поза, в которой ты будешь хорошо смотреться на коленях, это когда ты будешь заполнена моим членом, дорогая.
Мои губы размыкаются, и это не имеет ничего общего с тем, насколько они распухли. Я подбираю язвительный ответ и позорно ухожу с пустыми руками.
— Если твой язык заживет, мы сможем начать прямо сейчас.
— В твоих мечтах, придурок.
— В моих мечтах ты принимаешь мой член в свою задницу, как профессионалка.
— Хорошо, что это мечты, потому что в этой жизни этого не будет. И для протокола, ты чертов извращенец.
— Количество секса, которое я должен дать по поводу твоего мнения обо мне, отрицательно.
— И тем не менее, ты все еще хочешь кусочек меня.
— Не кусочек. Кусочки.
Его голос понижается, как и его рука от моей талии до бедра, а затем до задницы.
Я вскрикиваю, когда он сжимает плоть, притягивая меня прямо к своей груди. Боль, вспыхивающая в теле, никак не влияет на мою реакцию.
По логике вещей, я должна быть потрясена до мозга костей, но этого бесстыдно не происходит. Вместо этого мое сердце начинает воевать, словно намереваясь проскочить прямо, между нами.
Мои бедра дрожат от его прикосновений, и я уверена, что он чувствует, какое сильное воздействие он оказывает на меня.
Что-то, что мне не нравится.
Слабость. Находиться в чьей-то власти.
Единственный секс, в котором я принимаю участие, это когда я верхом.
Никогда, когда надо мной доминируют.
По крайней мере, не после того первого раза.
Это напугало меня до смерти, та власть, которую он имел и продолжал иметь надо мной, когда он был всего лишь маской Анонима. Теперь, когда у него есть лицо, да еще и незаконно красивое, это еще опаснее.
Поэтому я хлопнула ладонью по его плечу, пытаясь — и безуспешно — оттолкнуть его.
— Кингсли, — пытаюсь предупредить я, но мой голос слишком мягок, даже для собственных ушей.
— То, как ты произносишь мое имя, не что иное, как приглашение «иди и трахни меня».
— Пошел на хрен.
— Я перейду к этому чуть позже, но сначала…
Он разминает плоть моей задницы и дерзко трется своей массивной эрекцией о мой низ живота.
Я хочу остаться незатронутой, проклясть его в особый уголок ада, но я разрушаюсь.
Мое ядро сжимается, и даже боль в лице и плече меркнет по сравнению с диким желанием, проникающим в меня.
Но почему?
Почему меня необъяснимо заводит его прикосновение?
Пожалуйста, пусть это будет извращенный случай благодарности, а не что-то совершенно иное и катастрофическое.
Словно почувствовав мое внутреннее волнение, Кингсли откидывает мою голову назад и пристально смотрит в мои глаза.
— Помнишь тот вызов?
— Какой вызов?
Я благодарна, что мне удалось вернуть часть своего самообладания, учитывая обстоятельства.
— Тот, после которого ты избегала меня в течение недели, потому что боялась уступить тому, чего мы оба хотим.
— Я не хочу тебя.
— Хочешь сказать, что если я залезу под это платье, то не обнаружу твою киску, набухшую, мокрую и готовую к тому, чтобы в нее вошли?
— Нет.
Это слово прозвучало так тихо, что я удивилась, что он его услышал.
Его лицо расплывается в дьявольской ухмылке.
— Тогда давай проверим это.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Прежде чем я успеваю возразить, мир уходит у меня из-под ног.
Глава 12
Аспен
Это второй раз в моей жизни, когда меня несут на руках. Точнее, в третий, поскольку вчера вечером он, вероятно, заносил меня в дом.
По иронии судьбы, первый раз тоже был его.
Кингсли.
Он же самый раздражающий мужчина, когда-либо ходивший по земле. И самый привлекательный.
Только я не перекинута через плечо, как все эти годы назад. Теперь он несет меня на руках, как в каком-то пошлом фильме. На секунду я слишком дезориентирована, чтобы понять, как изменились события. Только когда мы вышли из комнаты Гвен и двинулись по коридору, я вынырнула из этого состояния.
Я ударяю кулаком по его груди, и, клянусь, твердая штука издает звук под моей рукой. Может, он все-таки не человек, а я в ловушке с бездушной машиной.
Но находилась бы я в таком положении, если бы он не был из плоти и костей?
— Какого черта ты творишь, Кингсли?
— Переношу тебя в более подходящую обстановку. Не знаю, как ты, но секс в комнате моей дочери меня отталкивает.
— Спусти меня! — я зарычала, дрыгая ногами в воздухе, чтобы заставить его ослабить хватку.
Он впивается пальцами в мою талию, и я вздрагиваю.
— Если ты не хочешь усугубить свои травмы, оставайся, блядь, неподвижной.
Я уже собираюсь откусить ему ухо, когда он толчком открывает дверь в… свою комнату.
Я просто прошла мимо нее раньше, в разгар очевидных попыток Марты держать меня как можно дальше от нее.
Белый свет заливает пространство, подчеркивая чистоту, минимализм и почти клинический вид комнаты. Цвета такие же простые — серый, черный и белый.
Мое сердце учащенно забилось, когда я поняла, что именно такие цвета в моей собственной спальне. Боже. Что за извращенные совпадения.
Кингсли опускает меня на кровать, мягко, но в то же время с такой твердостью, которая демонстрирует его потребность в доминировании.
Я приподнимаюсь на локтях как раз вовремя, чтобы увидеть, как он снимает пиджак. В его движениях ощущается контроль, легкость и уверенность человека, который знает, что делает и куда идет.
Его белая рубашка натянулась на мускулистой груди, когда он бросил пиджак куда-то в недоступное мне место. Затем, не разрывая зрительного контакта со мной, он расстегивает запонки и закатывает рукава рубашки на мощные предплечья.
Я не смогла бы отвести взгляд, даже если бы попыталась. Дело в том, что Кингсли жилистый. У него большие руки с длинными пальцами и заметными венами, которые тянутся от их тыльной стороны к кистям.
И хотя я как-то забыла подробности того времени, воспоминания о том, что эти руки делали со мной, начинают бить по мне. Прямо между ног.
Не говоря уже о том, что порезы на тыльной стороне его рук и костяшках пальцев добавляют варварскую грань к его и без того бездушному виду.
В этот момент его можно было бы назвать безжалостным монархом, склонным к завоеваниям.
— Вот в чем дело, дорогая, — говорит он голосом, полным вожделения, который затягивает мой собственный. — У тебя повреждены губы и прикушен язык, вероятно, потому что ты отказалась доставить этим ублюдкам удовольствие видеть тебя слабой. В результате ты постоянно кусала его, пока почти не откусила.
Мой рот открывается.
— Как…
— Ты сказала это тогда, верно? Ты лучше проглотишь свой яд. Знаю, Ницше твой кумир и святой мессия твоего мозга, но он чертов кретин, который не смог определиться, так что в следующий раз, когда окажешься в опасной для жизни ситуации…
Его колено опускается между моих ног, без труда раздвигая их, и он кладет руку на матрас возле моей головы.
Другой рукой он вновь накрывает мою челюсть. Его большой палец скользит по моим губам, и их покалывает одновременно от удовольствия и боли.
