XV
Труп Хырдаханум, скончавшейся вчера вечером, привезли в Тазапирскую мечеть для омовения.
Во дворике перед мурдаширханой[4] стояла группа мужчин, пожилых и молодых. Они тихо переговаривались.
Алибала стоял в стороне, прислонившись к стене мурдаширханы и печально скрестив руки на груди. Он был небрит, оброс, глаза покраснели и вспухли от слез. Он постарел за одни сутки лет на двадцать. Чуть поодаль стояли Агадаи и брат Хырдаханум, — узнав о смерти сестры, он прервал свой отпуск и прилетел из Сочи.
Скомканным носовым платком Алибала то и дело вытирал слезы.
Он никогда не мог представить себе, что останется один, будет жить без Хырдаханум. «Ай Хырда, почему ты оставила меня одного? Ты же знала: я всегда хотел умереть раньше тебя… Взяла и ушла… Приедет Вагиф, что я скажу ему?»
Алибала телеграфировал в воинскую часть, в которой служил Вагиф, что мать в тяжелом состоянии. О том, что мать умерла, побоялся написать: Вагиф с ума сойдет. К тяжелобольной он должен прилететь. Но прилетит он не раньше чем завтра.
Алибала не мог простить себе, что не был рядом с Хырдаханум в последние минуты ее жизни. Возможно, она была в сознании и хотела ему что-нибудь сказать; может, у нее было какое-то желание. И надо же было ему именно в этот день и час пойти к Ковсарли! «Повесил бы меня, что ли? Если б я остался в больнице, врачи и сестры допустили бы меня к Хырдаханум, когда она кончалась. Простились бы по крайней мере. Если б знать! Как неразумно я поступил! Какой я все-таки трус! Майор вызвал — нельзя не идти! Ну и что ж? Отнес же я объяснение на день позже, и ничего он мне не сделал…»
Да, Алибала вынужден был оставить Хырдаханум в тяжелом состоянии и пошел к майору. Ковсарли встретил его хмуро, разговаривал грубо. И это задело его самолюбие, на резкость майора Алибала отвечал резкостью. «Эта объяснительная записка не оправдывает тебя, — говорил Ковсарли, — пока не поздно, скажи всю правду, это облегчит твою участь. Я знаю, что ты не один, говори, с кем связан в Москве и в Баку, кто еще участвует в этих спекулятивных делах». — «Если не хотите верить объяснению, — отвечал Алибала, — это ваше дело. Я написал, для кого купил эти вещи, и приложил к объяснению заявления этих людей на ваше имя. Что ж, выходит, все на свете врут, только…» — он хотел было сказать «только вы один честный человек», но воздержался. В тот день Алибала был в таком состоянии, что не имел сил спорить с майором. Он поднялся и сказал: «Я не могу долго сидеть у вас, все мысли мои там, в больнице, разрешите мне уйти. Все, что нужно, я вам сообщил, ничего нового о чемодане добавить не могу. Воля ваша, как хотите, так и поступайте».
Алибала спешил, в другое время он не стал бы говорить в таком тоне. Но беспокойство за жену, предчувствие чего-то недоброго выводило его из обычного состояния сдержанности. В противоположность Алибале, майор Ковсарли как раз вел себя сдержанно.
Вернувшись в больницу, Алибала услышал, что Хырдаханум скончалась. Прямо в коридоре отделения реанимации он упал на стул и заплакал навзрыд. Он так плакал, что заплакали и привычные ко всему сестры и врачи. Он плакал и на чем свет стоит ругал бездушного майора Ковсарли, который вызвал его в милицию в такое время и не дал ему проститься с женой…
Из мечети вышла группа мужчин, некоторые из них были в балахонах священнослужителей, другие — в модных, хорошо сшитых костюмах и шляпах, видимо, это были иностранцы. Выйдя из мечети, они осматривали теперь двор. Красиво, со вкусом одетый молодой человек давал им пояснения.
— Тазапирская мечеть — самая большая в Баку, — говорил он. — Проект ее составлен архитектором Зивербеком Ахмедбековым, строительство начато в 1905-м и завершено в 1914 году…
Среди этой группы людей находился и Мовсум Велизаде. Это он привел в мечеть зарубежных гостей академии, ученых и священнослужителей, ознакомиться с этой достопримечательностью города — действующей мечетью.
И, оглядывая двор, Мовсум Велизаде увидел вдруг печально стоявшего перед мурдаширханой Алибалу и сразу же направился к нему.
Мужчины, стоявшие возле Алибалы, задвигались, и Алибала поднял голову. От горя и слез перед взором его стоял туман, он ничего ясно не различал. Агадаи осторожненько ткнул его в бок:
— К тебе кто-то… Мовсум Велизаде подошел:
— Садам, Алибала-даи.
— Садам, Мовсум-муаллим, извините, не узнал вас.
— Ничего, бывает. Кто скончался? Вместо Алибалы ответил Агадаи:
— Супруга Алибалы.
Мовсум Велизаде положил руку на плечо Алибалы:
— Да будет это твоим последним горем!
— Спасибо, Мовсум-муаллим.
— Может быть, в эти трудные дни ты в чем-нибудь нуждаешься? Я могу чем-нибудь помочь тебе? Говори, не стесняйся.
— Спасибо за внимание. — Алибала указал на стоявших рядом Агадаи и Кебле Меджида: — Товарищи и друзья не оставляют меня без помощи.
— Машины есть у вас?
— И машины есть.
Они приехали в Тазапирскую мечеть на одной грузовой и двух легковых машинах. Грузовик, чтобы перевезти покойную, выделило Управление железной дороги. «Жигули» принадлежали сапожнику Эюбу и младшему сыну Агадаи, работавшему прорабом в строительном управлении. Все, кто пришел с Алибалой в Тазапирскую мечеть, были соседями Алибалы по старому месту жительства, с улицы Касума Измайлова. В новом доме в микрорайоне он был близок только со старым пенсионером, геологом Асадуллой-киши, но тот не мог выйти из дому.
Мовсум Велизаде попрощался с Алибалой и собравшимися, еще раз выразил Алибале свое соболезнование и пошел к своим спутникам, которые любовались минаретами мечети. Но, отойдя шагов на пятнадцать, он вдруг остановился, обернулся, подозвал Агадаи и что-то спросил у него. Вытащив записную книжку, он сделал какую-то запись и только потом направился к гостям. Те расступились и пропустили Мовсума Велизаде вперед.
Агадаи вернулся к Алибале. Сапожник Эюб, интересовавшийся всем на свете, спросил Агадаи:
— Что сказал шейх-уль-ислам?
— Спросил адрес Алибалы.
— Не может быть!
— Почему не может быть? К тому же он не шейх, ты ошибаешься.
Сапожник Эюб самоуверенно возразил:
— Ты мне говоришь, кто это! Это шейх!
Спор был неуместен, и Агадаи тихо сказал:
— Шейх тоже носит такую бородку. Но это не он.
Сапожник Эюб собрался было опять возразить старику, но Кебле Меджид строго посмотрел на него, и Эюб смолк на секунду-две. Дольше он сдержаться не мог и спросил у Алибалы:
— Братец, я знаю, ты не ходишь в мечеть и не почитаешь молл, — он кивнул головой в сторону Мовсума Велизаде, — но где же ты с ним познакомился? Видно, что он уважает тебя, сам подошел, предложил свои услуги. Это понимать надо, это большое уважение.
— Однажды он ехал в моем вагоне в Москву, тогда и познакомились, — неохотно ответил Алибала. Похоже, Эюб ожидал, что он расскажет еще что-нибудь об этом знакомстве, но Алибала молчал.
Есть такие люди, которые и на тризнах никому не дают открыть рта и сказать слово, стараются даже на траурном собрании обратить на себя внимание и быть в центре событий; они заводят разговор обо всем, что видели или слышали, пытаются показать себя людьми осведомленными, знающими, хотя и располагают сведениями неточными, поверхностными, чаще всего — слухами. Сапожник Эюб относился именно к числу таких людей, потому и заслужил в свое время кличку «тирпач Эюб».
Алибала поморщился и отошел от него.
Брат Хырдаханум сказал, что надо забирать гроб. Агадаи, Эюб и еще трое молодых людей вошли в помещение. Алибала, согнутый гарем, съежился как от холода, втянул голову в плечи и молча плакал.
Хырдаханум погостит в доме еще день, подождет сына, и завтра ее отнесут на последнее, вечное место жительства. Будь это во власти Алибалы, он продержал бы тело Хырдаханум дома еще несколько дней. Несчастный, он не представлял свой дом, свой очаг без Хырдаханум. Вот он вернется из очередного рейса, привычно нажмет кнопку звонка, но никто не откроет ему дверь. Хырдаханум всегда с нетерпением ждала возвращения мужа из рейса; как ребенок радуется возвращению отца, так и она радовалась его возвращению; она предчувствовала минуту, когда он появится у дверей, и заранее выходила ему навстречу, помогала раздеться, умыться, торопилась накормить. В последнее время она говорила, что больше не может оставаться дома одна. «Скорей бы ты вышел на пенсию, Али, чтобы я была спокойна. Веришь ли, иной раз думаю, что тебя не дождусь». Наверное, она уже тогда болела. И вот за семь месяцев до выхода его на пенсию она ушла от него навсегда. Как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Как же ему теперь доживать свою жизнь без Хырдаханум?
XVI
И вот уже прошел и первый четверг со дня смерти Хырдаханум, наступил и седьмой день.
В столовой были расставлены столы и стулья, на столах стояли тарелки с халвой, ломтиками лимона, людям подавали чай.
