— Что ты хочешь сказать? — спросила Сандрин напряженным голосом, вся подавшись вперед.
— Маленький Медведь убивал женщин и детей…
— Нет, он не мог этого сделать! — ответила Сандрин дрожащим голосом.
— Тебя здесь долго не было, Сандрин. Ты забываешь, что теперь все иначе. Многое изменилось.
Проливающая Слезы встала и подошла к печке положить еще несколько поленьев.
Сандрин смотрела на мать и чувствовала себя неловко. Неужели мать дает ей почувствовать, что она теперь здесь чужая?
«— Ты сердишься на меня, мама?
— Да нет, дочка, — возразила Проливающая Слезы, возвращаясь обратно к столу. — Но ты совсем не ешь сладкого пирога. Тогда я сделаю что-нибудь еще…
Сандрин встала.
— Мне не хочется есть. Я хочу, чтобы ты со мной поговорила.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Сандрин взяла ее руки, в свои.
— Скажи, что ты на меня не сердишься. Пожалуйста.
Проливающая Слезы нежно погладила дочь по щеке.
— Я не могу сердиться на тебя, Яркая Звезда. Ты моя дочь. Я люблю тебя. Не твоя вина, что ты принадлежишь двум мирам.
— Я не собиралась оставаться там так долго. Я знаю, что тебе здесь нужна моя помощь. Извини. — Она крепко обняла мать не в силах сдержать слезы.
— Не для того я произвела тебя на свет, дочка, чтобы ты делала мою работу. Ты — дитя нашей любви. — Проливающая Слезы положила руки на плечо дочери. — Твоя жизнь — это твоя жизнь, Сандрин, и она никому, кроме тебя, не принадлежит.
— Мне хотелось бы быть здесь, чтобы помочь тебе и Маленькому Медведю.
— Ты ничего не можешь сделать для него.
— А для тебя, мама?
— Тоже ничего. — Проливающая Слезы поцеловала руки дочери и снова села за стол. — Твой чай остынет.
— Ты сердилась на отца за то, что он отослал меня в Париж, да? — Сандрин села рядом с матерью. — Ты была против того, чтобы я ехала.
— Это уже не имеет значения.
— Нет, имеет. Мне важно знать, что ты думаешь. Я теперь взрослая, и будь откровенной со мной.
— Я сердилась на твоего отца за то, что он отсылает тебя, потому что знала — если ты уедешь туда, то никогда не вернешься к нам.
— Мама…
Проливающая Слезы остановила ее жестом.
— Но было бы не правильно удерживать тебя здесь, ограничивать тебя только нашим небольшим мирком.
— Но я же вернулась, мама.
— Да, ты вернулась, и ты счастлива. Ты взрослая женщина и вправе сама все решать.
Сандрин чувствовала в словах матери недовольство, которого раньше никогда не замечала. Ей казалось, что это она была тому причиной. Послышались голоса отца и Алена. Ей же хотелось побыть подольше с матерью.
Дверь распахнулась.
— На улице холодает, — проговорил Люк, подходя к Сандрин. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Сразу видно, что мое решение послать тебя в Париж было самым удачным в моей жизни. — Он распрямился. — Не затопить ли камин, жена?
Сандрин поймала выражение неудовольствия на лице матери. Она встала и направилась к камину.
— Я тебе помогу, мама. — проговорила она, доставая поленья из ящика.
— Ну уж нет, молодая леди, — проговорил Люк, отбирая у нее поленья. — Ты слишком хорошо одета для такой работы. Мы не хотим, чтобы ты испортила такое хорошее платье.
— Но это всего лишь платье, папа, — возразила Сандрин, нагибаясь к ящику. Она отдала поленья матери и отказалась отойти.
— Ваша дочь очень упряма, месье Ренар. Она меня совсем не слушается. Люк засмеялся.
— Она вообще никогда не отличалась послушанием.
Сандрин обернулась.
— Будьте любезны в моем присутствии говорить со мной, а не обо мне, — проговорила она раздраженно. — И не приказывай матери, что ей надо делать, словно она твоя рабыня, папа. Если ты хочешь произвести впечатление на Алена, то лучше не надо.
— Сандрин, я вовсе не собирался огорчать тебя. Просто твоя мать привычна к этой работе.
— А я нет? — гневно продолжала Сандрин. — Что ж ты думаешь, если я провела пять лет в Париже, то забыла, как носят дрова? — Сандрин взяла полено из рук матери и бережно обняла ее за плечи. — Ты что, думаешь я забыла, что моя мать Черноногая и что во мне тоже течет кровь Черноногих?
— Сандрин, я все-таки твой отец, а ты грубишь мне. А как же твой жених? Подумай об Алене!
— А что Ален? Ты боишься, что он не женится на мне, потому что я полукровка?
— Сандрин! — закричал Люк. — Никогда не говори так о себе.
— Хватит, дочка, — проговорила Проливающая Слезы, тихо и нежно пожимая руку дочери.
— Нет, вовсе нет. Мама, дай нашу одежду — я переоденусь. Мы должны навестить дедушку.
— Ты не сделаешь этого, черт побери! — пробормотал Люк, отрицательно качая головой.
— Я поеду с тобой, Сандрин, — успокоительно проговорил Ален.
— Нет, я хочу съездить с матерью.
— Но не опасно ли это? — спросил Ален, глядя на Люка.
— Да, это опасно, и я запрещаю.
— Ты не можешь этого запретить, отец. Я уже взрослая.
Сандрин прошла в свою комнату, открыла гардероб. Вытащила одну из своих прежних одежек. Быстро сняла дорогой наряд и надела костюм из мягкой кожи. Она не слишком изменилась за пять лет, разве что чуть подросла и пополнела в груди, но костюм все равно сидел на ней отлично. Потом сбросила свои парижские ботинки и надела доходящие до колен мокасины. Распустила волосы, быстро зачесала их назад, стянув ремешком из сыромятной кожи. Затем взяла тяжелый буйволовый плащ — нашла его на дне гардероба. Набросив его на плечи, Сандрин пошла было в гостиную, но что-то остановило ее. Ах, кольцо, которое ей подарил Ален! Она сняла его и положила в ящик. Сверкающий изумруд сейчас неуместен. Сандрин прошла в кухню. Отец и Ален стояли у печи. Отец смотрел на огонь. Заметив ее, он повернулся.
— Надо поговорить, Сандрин.
— Мы поговорим, когда я вернусь. Она подошла к Алену, делая вид, что не замечает, как он удивлен ее новым обликом.
— Извини, что я тебя оставляю на время, Ален, но я должна навестить дедушку и двоюродного брата.
— Может быть, мне поехать с тобой, дорогая?
— Нет, я хочу поехать с мамой. Я не видела ее пять лет. Пожалуйста, пойми меня правильно.
— Я постараюсь, дорогая, — проговорил Ален, целуя ее в щеку. Руки его коснулись ее талии.
Сандрин ощутила тепло его прикосновения и поняла, что ее свободный наряд возбудил его: ведь он привык видеть женщин, скрытых под несколькими слоями тканей. А ее кожаный наряд только подчеркивал фигуру. Сандрин подошла к отцу.
— Я слышала французский пять лет. Теперь я чувствую потребность пообщаться с народом моей матери. Ты понимаешь?
Люк неохотно кивнул в ответ.
— Я никогда не думал о твоей матери, как о рабыне. Ты же это знаешь, Сандрин.
