Если он захочет найти место приземления звездолета, потребуется проводник, кто-то знающий, что именно интересует Раше, имеющий полное представление о происходящем.
И у него появилась идея, где такого найти.
— В ООН, — ответил наконец Раше.
Водитель больше не задавал вопросов и не затевал болтовни о сербах — он просто свернул на восток на ближайшем углу и повел машину в деловую часть города.
Раше устроился на заднем сиденье, разглядывая вереницы зданий на знакомых улицах и размышлял над тем, во что ввязался.
Из того, что он знал по сообщениям Си-эн-эн и почерпнул из газетных заголовков, представители Пентагона выступили с угрозами и толкуют об упреждающем ударе. Русские в ответ толкуют о возмездии за любое вторжение без приглашения. Комментаторы наперебой говорят о внезапном охлаждении отношений США и России и о том, что, если возникшая проблема не будет разрешена, последствия могут оказаться непоправимыми. Земля оказалась ближе к третьей мировой войне, чем когда-либо после развала Советского Союза.
И вместе с тем, думал Раше, люди у власти, люди, выступающие с угрозами и контругрозами, наверняка знают, что ядерные заряды не имеют к этому никакого отношения.
Он часто задавался вопросами. Что так огорчало Шефера? Что в окружающем мире убеждало его в никчемности всей человеческой расы? Почему он так остро ощущал все это, почему он ни к чему не был равнодушен?
Раше подумал, что теперь он знает, в чем дело.
Он и сам бы не дал крупицы дерьма за любого политикана, затеявшего эту свару. Раше — лояльный американец, но это вовсе не означает, что у него есть что-то против русских или его сильно заботит генерал Филипс и компания. Эти клоуны не вяжутся с его представлениями о свободе, демократии и даже Америке — их действия направляются просто жадностью, претензией на власть. Они хотят обладать военной мощью, чтобы послать весь остальной мир к дьяволу, им совершенно безразлично, каким образом добиться этой мощи.
Русские не намного лучше. Раше сомневался, что Москва поделилась бы технологией пришельцев с народами мира, попади она к ним в руки, и если бы какого-нибудь чокнутого вроде Жириновского выбрали там в президенты, это было бы плохой новостью, — но подобные проблемы не для Раше. Генералы могут портить друг другу воздух хоть до Страшного суда, ему нет до них дела.
Его забота — Шефер. Делами мира он займется в меньшем и более личном масштабе, чем генералы и бюрократы. Раше всегда считал, что если так будет вести себя каждый, если все будут заниматься своими делами и жить в меру собственной ответственности, не претендуя на претворение в жизнь каких-то грандиозных идей, то мир от этого станет только лучше.
Он мало разбирается в политике, но твердо знает, что не намерен позволять никому — ни федералам, ни русским, ни пришельцам — чинить неприятности своим друзьям или семье, поэтому не может оставаться в стороне и сидеть сложа руки.
Он расплатился с водителем и вошел в здание Секретариата ООН.
— Где я могу найти русского посла? — спросил он решительным тоном, подойдя к конторке справочной службы.
Охранник начал было его выпроваживать, аргументируя отказ стандартными фразами, но Раше вытащил свой значок и пустился в разглагольствования о «серьезной проблеме».
Еще через десять минут он громыхал кулаком по крышке письменного стола секретарши в приемной, требуя доступа в кабинет посла.
— Вы не можете вломиться к нему, не имея предварительной договоренности, — протестовала она.
— Просто скажите Борису, или Ивану, или как там его зовут, что мне известна правда об этой сибирской истории, — не унимался Раше. — Заикнитесь ему об этом, и он пожелает увидеться со мной. Речь идет о полуострове Ямал, точнее, о местечке под названием Ассима. Я знаю об этом все. Мне известно об отправленной туда американской десантной группе...
— Сэр, я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала секретарша.
— Зато понимаю я, — послышался низкий голос. Раше и секретарша повернулись. В дверях кабинета стоял седовласый мужчина.
— Я услышал вашу перебранку, — сказал он.
Раше на это и рассчитывал: едва появившись в приемной, он повел себя совершенно несносно и старался говорить как можно громче.
— Прошу извинить меня, господин посол, — сказала секретарша, — он был очень настойчив.
— Все в порядке, моя дорогая, — успокоил ее посол, — пропустите ко мне этого полицейского.
Раше улыбнулся.
— Пожалуйста, располагайтесь, шериф, — сказал посол Раше, прошедшему мимо него в кабинет. — Меня зовут не Борис и не Иван. Я — Григорий Комаринец.
Глава 23
Лигачева подвинула Шеферу через стол наполненную до краев стопку.
— Ну, американец, — с горечью сказала она, — выпьем за успех Яшина.
Шефер смотрел на выпивку, не выражая никаких эмоций. Водка, конечно, «Столичная», и стаканчик приемлемо чистый, но он не торопился опорожнить его.
Лигачева подняла свой стаканчик и тоже стала разглядывать его.
— Моему сержанту так не терпится броситься на врага. Он так жаждет вкусить первой крови, — задумчиво сказала она.
— Они все идут на смерть, — серьезно заговорил Шефер, — все до единого.
Лигачева помолчала, потом пристально посмотрела на американца, не опуская стопку.
— Яшин действует точно так же, как те твари, — продолжал Шефер, глядя ей прямо в глаза. — Парень живет, чтобы драться, приводить врага в трепет, пускать ему кровь. — Он поднял стопку и одним глотком опорожнил ее. — Черт побери, может быть, мы все такие. — Детектив со стуком опустил пустой стаканчик на стол. — Но они лучше нас в этом деле. Поэтому Яшин и остальные погибнут.
Лигачева осторожно поставила стопку на стол, даже не пригубив.
— Я думала, что вы, американцы, — самые большие в мире оптимисты, — сказала она. — Вы толкуете о свободе и мире, сами не свои от цветного телевидения и всю жизнь суетитесь, не сомневаясь, что придет день, когда любой из вас станет богатым... — Она сокрушенно покачала головой. — Так что же произошло с вами? Шефер потянулся к бутылке:
— Я давно положил глаз на американскую мечту. Гараж на две машины, Джун Кливер в спальне, один и три четверти ребенка, да еще «смит-вессон» в платяном шкафу, просто на всякий случай. — Он налил себе водки. — Если, конечно, не считать, что обе машины все еще в магазине, Джун в Прозаке, дети в проекте, а «смит-вессон» находит себе массу работы.
— Я не знаю вашего Прозака, — вспылила Лигачева, — и не понимаю, о чем вы говорите.
— Это совсем не важно, — ответил Шефер и выпил вторую стопку. — Видите ли, вы думаете, будто мне безразлично, что происходит с вашими людьми... Может быть, действительно безразлично. Не исключено, что я уже вообще не в состоянии о чем-то беспокоиться. Но это ничего не значит. Вопрос в том, что никто в мире ни о чем не беспокоится. Люди, которые притащили нас сюда, наверняка ценят нас не дороже дерьма. Мы для них просто цифры, придаток, дополнительный кусок оборудования, низкотехнологичного и простого в обслуживании.
Лигачева отрицательно покачала головой и выпила наконец свою водку.
— Этого не может быть, — сказала она. — Возможно, кому-то действительно всё до лампочки, дурные люди всегда находятся.
— Не беспокоится никто, — настаивал Шефер, — но этого не скажешь о тех тварях из космоса. Именно поэтому они всегда идут побеждать. У них есть вера в свое дело. Никто их сюда не посылал. Никто не отдавал им приказов. Никто силой не отрывал их от работы, не лишал свободы, не мешал им жить. Они явились сюда, потому что хотели, потому что это им кажется забавным.
Лигачева нахмурилась:
— Похоже, вы уверены, что понимаете этих существ, говорите так, будто давно их знаете.
— Может быть, и знаю, — согласился Шефер. — Однажды я имел с ними дело и остался жив, хотя большинство людей почти всегда погибает. Я достаточно понимаю их, чтобы знать: не случись какая-то неполадка — здесь, именно в этом месте, — их бы не было.
— Не мешало бы пояснить.
— Они не выносят холода, — сказал Шефер. — Я не сомневаюсь в этом, потому что во время последней нашей встречи единственным, что спасло мою задницу, был короткий летний дождь. Они любят жару, так какого дьявола им здесь делать? А заявляются они к нам, чтобы поохотиться, набить людей ради забавы, увезти с собой в качестве трофеев наши черепа. Что-то не заметил я здесь слишком много людей, может быть, видели вы? Кроме того, если бы они явились сюда для охоты на нас, если бы действительно хотели нас укокошить, мы болтались бы подвешенными на реях много часов назад точно так же, как ваши друзья там, дальше по коридору.
— Почему же тогда они здесь? — спросила Лигачева. — Зачем они распотрошили Галичева и других? Мой дозор, в котором участвовала вся застава, — его они тоже перебили. Правда, нас они могли принять за захватчиков, потому что мы слишком близко подошли к их базе. Но что им сделали рабочие? Вы говорите, что они охотятся ради забавы, — пусть так, но разве подобное убийство можно назвать спортом? С какой целью они разгромили нашу отопительную систему?
