На подмогу им прибыли люди с других баррикад.
Началась бешеная пальба с обеих сторон. Монмартр утонул в дыму. Вскоре мостовая была усеяна трупами.
Среди них на этом поле чести лежал генерал Анрио, погибший от шрапнели. Бедный дон Кихот встретил смерть как герой.
Пока длился бой, баронесса де Нефвиль, выложив капитану все, что посчитала необходимым, благополучно добралась до своего дома в сопровождении двух солдат, которые, к несчастью, не знали, чем кончил повстанец, выданный ею на улице Монмартр.
Этот день, начавшийся в крови и ружейном грохоте, должен был стать последним для власти Бурбонов.
Вдруг стрельба прекратилась. Жирные буржуа, оказавшиеся против воли во главе движения, совершенно не поверили этой тишине.
Начались переговоры с герцогом Орлеанским. К принцу был отправлен парламентер с приглашением от Лафита. Герцог Орлеанский ответил, что прибудет в особняк Лафита на следующий день утром.
— Не завтра, — возразил Лафит, — а сию минуту…
Собравшиеся у финансиста депутаты шептались, беспокоились, распространяли панические слухи. Поговаривали о переезде в Пале-Руайаль!
Если герцог Орлеанский испугался, тем лучше.
Постепенно все разошлись. Особняк Лафита опустел. Среди победивших, недоверчивых и неосознающих свою победу, распространялось мнение, что партия проиграна. Однако она была выиграна без возможности реванша.
К одиннадцати часам вечера Лафит, которого поврежденная нога удерживала в кресле, остался только с Бенжаменом Констаном.
— Ну, — спросил Лафит, — что станется с нами завтра?
— Завтра? — Бенжамен Констан ухмыльнулся. — Завтра нас повесят!
В лагере победивших еще не знали о победе, и даже узнай они о ней, то не поверили бы. Однако побежденные, король и его окружение, переживали смятение и растерянность, достигшие высшей точки.
Мармон издал приказ, в котором объявлял, что ордонансы, причина войны между армией и народом, отменяются; с утра начались переговоры, провести которые доверено господину Мортемару, назначенному премьер-министром; армия уже не воюет с народом, но обязана заботиться о защите короля и членов королевской семьи. Маршал добавлял, что не в его интересах допустить в Париже вторую Сарагоссу.
Дофина держали в заблуждении, что произошел всего лишь мятеж и только из-за чрезмерной мягкотелости и ошибочных действий Мармона парижан не образумили и не приструнили. По сему поводу наследник выпустил прокламацию, имевшую совершенно другой смысл.
В ней он приветствовал и благодарил солдат за их рвение и энергию, которые те проявили, защищая Францию от людей, чье исступление нарушило вдруг мирную жизнь страны. Он поощрял подавление и заканчивал с пафосом: «Солдаты Франции, будьте горды своей миссией. Европа смотрит на вас!»
Кичась своей абсурдной и кровавой прокламацией, дофин спросил у генерала Талона о произведенном ею впечатлении на войска в Сен-Клу, которые были с ней ознакомлены. Генерал ответил, что герцог де Рагуз сделал противоположное заявление.
Дофина охватила ярость. Он бросился на поиски Мармона и встретил его в бильярдной, ожидающего аудиенции у короля. Увидев маршала, дофин вышел из себя, хватил об пол головной убор, который держал в руке, сделал знак Мармону следовать за ним и провел его в салон.
Едва за ними закрылась дверь, как все услышали шум. Дофин ругался, не выбирая выражений. Встревоженный офицер отправился на помощь. Маршал Мармон тотчас же выскочил, пятясь задом. Его преследовал дофин, оравший как резаный:
— Отдайте вашу шпагу!
Мармон протянул шпагу взбесившемуся принцу. Тот схватил ее и попытался сломать, но порезал пальцы. При виде собственной крови несчастный окончательно потерял самообладание и заверещал:
— Охрана, ко мне! Арестовать его!
Подбежавшие гренадеры взяли Мармона в штыки, едва не ранив. Маршала заперли в замке под неусыпным присмотром.
Тотчас же поползли самые тревожные слухи: открыт заговор во главе с герцогом де Рагузом… он выхватил шпагу против дофина и ранил его, когда тот защищался… Под сводами Сен-Клу разнеслось: «Спасайся кто может!»
Король, узнав о случившемся, навестил Мармона и попытался успокоить его:
— Мой сын был очень несдержан с вами, господин маршал.
— Слишком несдержан, Ваше Величество! — горячо возразил иуда, для которого наказание только начиналось. — Какие еще слова применимы к унизительному обращению, коему я только что подвергся? Я жертвовал большим, чем мог бы, только что не отдав своей жизни, и вот какими тяжкими оскорблениями меня отблагодарили!
Маршал Мармон посоветовал королю отступиться. Карл X еще колебался, но толпа, от полутора до двух тысяч человек, шла на замок.
Карл X стал умолять Мармона возглавить его личную охрану. Маршал согласился и тотчас же отдал приказ разобрать мостовую и перекрыть мост в Сен-Клу.
Ну прямо совсем как народ, строивший баррикады, чтобы защитить себя от королевской власти, королевская власть укрылась от народа в своем последнем бастионе.
Мармон собрал эскорт, и в половине второго ночи Карл X, герцогиня де Берри, герцог Бордоский и его сестра покинули замок в Сен-Клу, который им не суждено было больше увидеть.
Власть Бурбонов, детище эмиграции, установленная во Франции внешними врагами и внутренними предателями, перешла в разряд воспоминаний, особо неприятных для французов. Отмщение великого мученика со Святой Елены не заставило себя ждать.
Меттерних и Бэтхерст
На следующий день после прибытия в трактир «Роза» графиня Камерата встала очень рано.
Из огромного кофра, составлявшего багаж, она извлекла амазонку и облачилась в нее. Бросив последний взгляд в узкое зеркало на свой туалет и обнаружив, что чего-то не хватает, она поискала в дорожной сумке и вытащила пару пистолетов, которые со знанием дела заткнула за пояс. Вот теперь туалет завершен.
Графиня Наполеон Камерата, дочь Элизы Бонапарт, являлась, таким образом, племянницей опального императора. Она очень гордилась своим родством.
Природа по странной случайности, которая заводит науку в тупик, подарила ей сходство с мужчиной, и каким мужчиной! Она была точной копией императора Наполеона, такой, что могла любого ввести в заблуждение: те же черные, живые и бездонные глаза, тот же широкий лоб, прямой нос — Цезарь да и только. Очень часто графиня Камерата забавлялась, изображая знаменитого дядю. Она заказала себе костюм, похожий на тот, что носил победитель при Аустерлице, и когда ее видели в нем, да еще в традиционной треуголке, многие чувствовали, что сходят с ума. Впрочем, умалишенной считали ее самое.
Выйдя замуж за старого итальянского аристократа, графа Камерату, которым она вертела, как хотела, несчастную жертву ее капризов и сумасбродств, графиня с некоторых пор возмечтала посадить шенбруннского затворника на трон, некогда занятый его отцом.
Она не была знакома лично с герцогом Рейхштадтским и знала о нем только, что он находится под постоянным и пристальным наблюдением и в полном неведении относительно славы его отца и судьбы Франции. Она знала также, что он был приятным и умным и в Вене его не просто уважали, но и любили.
Когда внук императора проезжал по городу, венцы мысленно желали ему подняться на трон, дабы Австрия увидела нового Наполеона.
Сумасбродная и взбалмошная, приняв собственные умозаключения за вполне реализуемые намерения, графиня окружила себя в своем венецианском дворце старыми солдатами Наполеона и Мюрата. Она разыскивала всех, кто по имени, службе или крови приближался к императорскому роду, представительницей которого считала себя. Среди них был, в частности, один из наследников великого человека, сын королевы Гортензии, носивший титул короля Голландского, принц Луи-Наполеон Бонапарт, тогда студент в швейцарском кантоне.
В пылком и раздумчивом молодом человеке, несколько рассеянном, привносящем в разговор бессвязность и нестройность сознания, затуманенного мечтами, графиня Камерата усмотрела полезного помощника в ее великом намерении. Она откровенно изложила ему свой план.
Речь шла о том, чтобы организовать среди французов, живших за границей и благосклонно относящихся к реставрации Наполеона, нечто вроде заговора с целью воспользоваться первыми же начавшимися во Франции волнениями, принять в них участие, разжигая ненависть народа к Бурбонам. С помощью революции, если таковая потребуется, вернуть в Париж сына Наполеона и отдать ему трон отца.
Как только графиня узнала о событиях в Париже, об ожесточенных боях, которые разгорелись между народом и королевской гвардией, и о последовавших отречении и бегстве короля Карла X, то принялась за воплощение своих идей. Она спешно покинула Вену, не забыв предупредить принца Луи-Наполеона, чтобы тот был готов отправиться во Францию.
