Перед дорогой дал Иисус апостолам своим напутствие: «К язычникам не ходите, а вы, оба Иакова да Иоанн с Фомой, держитесь подалее от городов Самаритянских, не приближайтесь к ним и не входите в них, а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева».
Тут шепнул что-то на ухо Иуда Иисусу, и тот сказал:
— Погодите малость, я сейчас.
Сам же отошел в сторонку, где они с Иудой имели быстрый разговор, чтобы ни у кого не закралось подозрения о том, что идет сговор против них. А у двоих был простой разговор. Иуда напомнил Иисусу, что забыл тот про свою же притчу о добром самаритянине.
— Негоже отваживать наших друзей от Самарии! Исправься, Иисус!
Иисус ответил Иуде благодарной улыбкой и тут же вернулся к остальным ученикам. Он ценил в Иуде быструю реакцию на слова, на действия, на ситуацию. Сколько раз он его уже выручал, когда Иисус буквально спотыкался на ровном месте. Причем все Иуда делал всегда деликатно, незаметно, дабы не ставить Иисуса в неловкое положение перед остальными его учениками.
И Иисус быстро исправился:
— Вы знаете, что в Самарии не любят ни галилеян, ни иудеев. Никто уж не помнит, кто кого обидел первым, но вражда есть. Если вы встретите враждебность, избегайте конфликта. Если же будет добрым отношение к вам, то раскройте свои души навстречу. А уж ежели сможете оказать какую помощь или сострадание — окажите. И всегда помните доброго самаритянина: он помог иудею, которому его же собственные собратья в помощи отказали. Будьте и вы добрыми самаритянами для самих самаритян!
Очень хорошо вывернулся Иисус, Иуда был им просто восхищен: не зря Иисус пользуется у людей славой мудрого человека! Лишь когда они остались одни, Иуда мягко изложил свой взгляд:
— Негоже нам печься лишь о детях Израилевых. Сам же ты говорил нам, что наша религия — религия для всех, что нельзя различать евреев и не-евреев, мужчин и женщин, бедных и богатых… Твоя вера должна завоевать весь мир! А вот евреи-то — как раз — с их крепкой церковью, вряд ли пойдут за тобой и за нами.
Нечего было Иисусу возразить Иуде. Похлопал он его по плечу и лишь заметил:
— Не зря говорят, что ум хорошо, а два лучше!
— Простименя, брат мой, — смутившись, сказал Иуда. — Знаю, что надоедаю я тебе со своими советами да замечаниями. Но ты сделал так, что твоя вера стала и моей верой. Я готов за тебя, за твою веру жизнь отдать. Но в то же время, я считаю, что мой долг говорить тебе правду, когда ты не прав. Возможно, и я бываю не прав, когда делаю тебе замечания, но ты уж меня прости. Ведь помнишь, кто-то рассказывал, что сбоку от колесницы римского императора бежит юноша и кричит: «Ты кесарь, но ты всего лишь смертный!»
— Конечно, конечно! То сложное дело, за которое мы взялись, требует очень серьезных обсуждений.
А обсуждали Иисус с Иудой, действительно, крайне важный вопрос. Нельзя было допустить, чтобы все достигнутое свелось бы к какому-то эпизодику: вот появился некий маг с группой учеников, фокусы показывал, врачевал, притчи рассказывал, а потом сгинул. Ведь не раз уже такие пророки или лжепророки вспыхивали и гасли в истории человеческой.
Да, люди стали верить в то, что Иисус может творить чудеса, но это ни на йоту не приближало их к вере, о которой мечтали Иисус с Иудой. Если так будет продолжаться и далее, то чем это кончится? Ведь придет время — все мы смертны! — приберет Господь их души и умрет с ними начатое ими дело!
— У нас с тобой очень ограниченный выбор: либо жить, но проиграть, либо пожертвовать собой, но победить, — говорил Иуда. — Как скажешь, так и будет!
— Не знаю, не знаю… — отвечал ему Иисус. — Иногда я думаю, что даже наша полная победа может обернуться поражением… Допустим, наша вера победит — ведь ее тут же используют власть предержащие для усиления самих себя. Помнишь, я тебе рассказывал, как фараоны египетские называли себя «живущими Хорусами»? Если появляется вера в сильного Бога, то любой властелин тут же примажется к его образу, а то и вовсе приравняет себя Богу!
— И все же я думаю, что подобные сомнения не должны нас останавливать. Пройдет время, правители сменятся, но народ останется, а с ним будет жива и вера наша!
— Ты прав, ты прав, Иуда. Но давай подумаем, что же нам надо сделать для нашей победы и над ложной верой, и над неверием. У тебя ведь что-то есть на уме, сознайся?
— Есть, Иисус. Но мне и выговорить об этом трудно… Ты сам рассказывал мне про Сократа, про то, как этот великий мыслитель ради собственной идеи пожертвовал своей жизнью. Наша же с тобой идея грандиознее… Не встал ли вопрос о нашем самопожертвовании?
— Но как? Вон Креститель пожертвовал…
— Нет, он не пожертвовал, — перебил его Иуда, — а стал жертвой, а это разные вещи! Подумай, если мы будем продолжать, то нас так или иначе затопчут, убьют подленько, незаметно. Ведь ты и мы, твои ученики, все мы, как бельмо на глазу и у прокуратора римского и у первосвященников.
Уничтожат нас всех, и память о нас сотрется в сердцах и умах людских очень быстро. А охота за тобой да и за всеми нами уже началась — фарисеи да книжники понимают, как опасны мы для них: они опасаются за свою власть над этими баранами, которых ты именуешь «агнцами Божьими».
— Ну, прав ты, прав, но что делать? Как сделать так, чтобы жертва не оказалась напрасной?
— Выход, мне кажется, есть. Нужна жертва — это ты, как наш учитель и пастырь. Для усиления эффекта от жертвы должно быть и олицетворение зла — предатель. Это — я. На этих двух полюсах мы и построим нашу жертву ради идеи. И на этих двух полюсах будет держаться наша вера: тебя будут любить и жалеть, а меня будут ненавидеть и презирать. Одно чувство будет подогревать другое, не давая угаснуть ни одному из них! Ведь, на самом деле, Добро и Зло слиты воедино, вечно живут вместе. Ведь не было бы Зла, кто бы понял, что такое Добро? Помнишь, мы говорили однажды об этом? Это как свет и тьма, тепло и холод: тьма — это не-свет, холод — это не-тепло. По отдельности они не существуют. Так же будем и мы с тобой: Христос и Антихрист…
— Но ты понимаешь, что обрекаешь себя на вечное проклятие людьми из поколения в поколение?
— Понимаю, понимаю… Но что такое людская любовь и людская ненависть? А если есть Царствие Небесное, то мы с тобою там встретимся — ведь Господь понимает, что мое служение не менее важно, чем твое.
— Значит, порешили, — произнес Иисус, — я погибну во искупление грехов человеческих!
— Иисус, может, не надо говорить так…
— Почему, Иуда? Ведь человек действительно грешен, грешен с первого дня после рождения.
— Ну, Иисус, чем же уж грешен младенец-то новорожденный? Идея первородного греха, по-моему, просто бред! Вот мы, так это точно, все грешны. Но почему же кто-то должен искупать чужие грехи? Каждый сам должен раскаяться в содеянном, а потом сам искупить свой грех. Как же можно почувствовать и осознать грех, если его не искупишь сам своим потом, своими слезами, своей кровью? А так что же получается: кто-то грешит, а ты его грехи искупаешь? Это же куда как просто на чужом горбу в рай въехать! По мне так все должно быть так: сам согрешил — сам покайся и сам же искупи грех свой. Мы уже говорили с тобой об этом. Это единственное, в чем я не согласен с тобою. Не должен ты искупать ничьи грехи! Да тебя об этом никто и не просит. Не плоди моральных дармоедов и иждивенцев!
ПЕРВОЕ ОТКРЫТОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ
Будучи в Иерусалиме, вошел как-то Иисус в Храм, и там, в притворе Соломоновом, правоверные иудеи обступили его и стали настырно спрашивать, Христос он или не Христос. Что, мол, держишь нас в недоумении и, как всегда, ни да, ни нет не говоришь прямо?
Но и тут Иисус уклончиво ответил:
— Дела, которые творю я свидетельствуют обо мне. Кто верит в меня, тот знает, кто я. Но вы не верите, ибо вы не из овец моих. Тем, кто верит в меня, я даю жизнь вечную, они не погибнут вовек. И никто не похитит тех агнцев Божьих из руки моей. Истинно говорю вам — я и отец мой суть неделимое.
И хоть не назвал Иисус имя Божье, иудеи схватили каменья, чтобы побить его: ишь, святотатец, приобщает себя к лику Божьему! А ведь про какого отца говорил Иисус, кто знает, может, про Иосифа-плотника? Опять иудеи остались с носом! А ведь прав был Иисус, не назвав имени того, про кого говорил: имя-то Божье нельзя произносить вслух по закону Моисееву…
Толпа неистовствовала. Попытался Иисус урезонить людей:
— За те ли многие добрые дела, которые свершил я для вас, вы меня хотите каменьями побить?! Неблагодарные!
Иудеи же тоже не без резона ответили ему:
— Не за доброе дело хотим побить тебя камнями, но за богохульство и за то, что ты, будучи человек, провозглашаешь себя сыном Божьим!
И вот уже первый камень врезался Иисусу под лопатку — кидали все же трусовато, со спины. Потом посыпались камни, хоть и не очень большие, с разных сторон. Кто-то приблизился, пытаясь схватить пророка, но Иисус, будучи, как вы знаете, весьма мощного телосложения, разметал всех, как котят, и, вырвавшись, почти побежал от озверевшей толпы. Никто не осмелился его преследовать.
