В первый день опресноков, когда наступила пора заклать пасхального агнца, спросили ученики Иисуса: «Учитель, где хочешь есть пасху? Мы пойдем и приготовим». И послал он Матфея с Фаддеем, сказав им: «Пойдите в селение Гефсиманию, там встретится вам человек, несущий кувшин для воды. Следуйте за ним. Хозяину того дома, куда он войдет, скажите: „Учитель спрашивает, где комната, в которой бы нам с учителем нашим поесть пасху?“ И он покажет вам горницу большую, устланную, уже готовую. Там и приготовьте все к вечере».
Пошли ученики его, недоумевая, как это можно пойти за первым встречным с кувшином. Но в городе, под палящим полуденным солнцем, как раз у самых городских ворот, прохаживался, действительно, человек с кувшином для воды, который вскоре пошел и скрылся в дверях одного из домов. Ученики Иисусовы, следуя словам Иисуса, вошли в дом, где их встретил хозяин дома, нисколько не удивившийся ни появлению незнакомцев, ни их просьбе.
Словом, приготовили Матфей с Фаддеем пасху. Когда же настал вечер, пришел и сам Иисус с остальными апостолами. И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, преломил его и дал всем по кусочку, сказав:
«Приимите, ядите… Сие есть тело мое». И, взяв чашу с багровым вином, подал им, и пили из нее все. И сказал им: «Сие есть кровь моя, за многих изливаемая».
У всех от слов сих кусок в горло не лез, а чувствительный и привередливый Фома поперхнулся, вскочил из-за стола и помчался во двор. Потом долго еще слышали примолкшие остальные апостолы, как тот издавал за неплотно прикрытой дверью гортанные звуки, наподобие рыкающего льва… Всем было не по себе.
И вот во время трапезы, когда все они возлежали и ели, Иисус сказал: «Истинно говорю вам: один из вас, ядущий со мною, предаст меня». Переглянулись апостолы и стали наперебой вопрошать: «Не я ли? Не я ли?»
Иисус же, как всегда, ответил уклончиво: «Один из вас, двенадцати, обмакивающий со мною лаваш в блюдо». Когда говорил это Иисус, то по обыкновению, один из любимейших учеников его, Иоанн, возлежал у него на груди. Иаков Зеведеев сделал знак брату: спроси, мол, кто это тот, о ком говорит учитель. Иоанн, припав к груди Иисуса, прошептал: «Брат мой, кто тот, про которого говорил ты?»
Иисус ответил ему потихоньку, так, чтобы никто из сидевших рядом расслышал: «Тот, кому я сейчас подам кусок хлеба, обмакнув в блюдо». С этими словами, Иисус, который был все время как-то взвинчен, сказал Иуде: «Если делаешь, то делай быстрее, не теряй времени!» — И, отломав от лепешки лаваша кусок, обмакнул его в соус и подал Иуде Искариоту…
Иуда, приняв от Иисуса кусок, покорно поднялся и вышел из трапезной. Только Иоанн уверенно знал, что Иуда — это тот, кто собирается предать Иисуса. Остальные же думали, что Иисус послал Иуду с каким- либо очередным поручением: Иуда был казначеем общинных денег, посему некоторые подумали, что Иисус послал его подкупить чего к празднику или же раздать пасхальные подаяния нищим.
Когда Иуда вышел, Иисус сказал как-то в никуда, будто рассуждая вслух:
— Ныне прославится Сын Человеческий, и Бог прославится в Нем.
Один Иуда мог бы понять эту Иисусову криптограмму, но он уже был далеко. Он бежал сквозь ночь, сквозь теплый липкий воздух, обволакивающий его тело. Он бежал, и сердце его рвалось наружу. Нет, ему не было страшно: они с Иисусом все твердо натвердо решили. Ему не было страшно за себя: он был готов пожертвовать собой ради их общего учения. Но он боялся, что решение Иисуса было все же отчасти вынужденным, вытребованным им, Иудой. Он чувствовал, что распорядился чужой судьбой, судьбой другого человека, человека которого он искренне любил чистой братской любовью.
Когда Иуда добежал до дома Анны, тестя Каиафы, то застал там почти всех иудейских первосвященников, возлежавших за пасхальной трапезой. На возвышении, в глубине большого зала, украшенного резными колоннами из сандалового дерева, освещенный яркими смоляными факелами развалился на ложе сам Каиафа. Остальные располагались перед ним амфитеатром: кто был важнее, тот был и ближе к Каиафе.
Пиршество было в самом разгаре. Запах жареных ягнят ласково щекотал ноздри. Вина уже было выпито изрядно, а потому в зале стоял гул, похожий на отдаленный шум морского прибоя.
Когда в залу вошел Иуда, стражники бросились к нему и преградили дорогу, грубо выталкивая его древками своих секир из залы. Но Каиафа молча поднял руку и все затихли, и стражники тут же замерли, как вкопанные, в ожидании команды.
«Пропустите!» — произнес единственное слово Каиафа, и Иуда смело прошел к столику с яствами около ложа Каиафы.
— Угощайся! Ну, принес добрую весть?
— Спасибо, ваше первосвященство. Не будем терять времени. Прикажите страже следовать за мной.
— Стража! Следовать за этим человеком и арестовать того, на кого он укажет. Какой условный знак ты им подашь?
— Я поцелую того, кого надо забрать.
— Ну, вперед! — напутствовал Каиафа.
ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ
Выпив и закусив, пошли все апостолы с Иисусом к горе Елеонской. И говорил им Иисус, идучи:
— Ох, предадите вы меня в эту ночь. А без пастыря и стадо рассеется, как облако на ветру.
Петр, самый активный из всех, когда дело касалось разговоров о чести и товариществе, молвил ему в ответ:
— Да пусть и все предадут тебя, но только не я!
На что Иисус ответствовал:
— Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды ты отречешься от меня.
Но Петр продолжал клясться в любви и преданности: «Хотя бы надлежало мне и умереть с тобою, не отрекусь от тебя». Но мы-то знаем, какова цена слов на людях и каковы дела, творимые без свидетелей.
Подошли к горе, и Иисус сказал ученикам своим: «Посидите здесь, пока я помолюсь». А сам пошел на гору помолиться, захватив с собою только Петра и обоих сыновей Зеведеевых, сказав им: «Что-то жутко мне одному, побудьте со мною, пока я молюсь». На душе у него было пакостно, тоскливо. И уже забравшись довольно высоко, сказал троим: «Душа моя скорбит смертельно… Побудьте здесь и бодрствуйте. Я же немного побуду один».
С этими словами, отойдя немного в сторону, он пал на землю и начал молиться, воздев очи к звездам:
— Авва Отче! Всё возможно Тебе… Пронеси чашу сию мимо меня!
И плакал он, и прощался с жизнью. Почему-то страшно ему было. Поражался Иисус выдержке и хладнокровию Иуды: тот шел на смерть спокойно, будто выполняя обыденный ритуал.
А когда вернулся Иисус, то нашел всех троих своих учеников дрыхнущими, как говорится, без задних ног. Да и как ни заснуть после плотного ужина с возлияниями. Сказал он Петру:
— Симон! Ты спишь? Не мог пободрствовать и десяти минут? И вы спите, братья Зеведеевы? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна.
А сам, опять отойдя в сторону, истово молился, повторяя и повторяя слова мольбы к Всевышнему об избавлении от казни:
— Отче мой! Да минует меня чаша сия!
И, возвратившись, опять нашел их спящими, ибо глаза у них отяжелели от выпитого и съеденного. Растолкал их Иисус, укорял, что опять заснули, а они и не знали, что ему отвечать. Жутко было Иисусу на смоляно-темной горе, где ухал филин да раздавались какие-то морозящие душу шорохи…
Все же пошел он помолиться и в третий раз, но ничего не шло в голову кроме одних и тех же слов:
«Господи! Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя!» Ему вдруг до пронзительности захотелось жить. Он подумал о том, что почему-то Царствие Небесное не манит его. Нет, он хочет остаться здесь, быть с Магдалиной, со своей уверовавшей в непорочное зачатие матерью, с этим простецким Симоном-Петром, с юным Иоанном. Он вдруг, скорее всего из самооправдания за такие мысли, подумал, что Иуда — это Сатана — искуситель. Но ему тут же стало стыдно за эту мысль: ведь Иуда жертвует своей жизнью за его, Иисусово дело, он ведь не толкает его на казнь, оставаясь в стороне… Кто знает, чем бы кончились радужные планы Иисуса о создании новой веры. Убийством, как закончилась жизнь Иоанна-Крестителя? Спокойной смертью в окружении горстки учеников? Разочарованием и самоубийством?
Вернувшись же, опять нашел он своих захмелевших попутчиков спящими…
— Все спите и почиваете? — гневно спросил их Иисус.
— Кончено… Пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Вставайте, сонные тетери, пойдем обратно. Вот уже близится предающий меня.
И лишь они вернулись к месту, где трапезничали, появился Иуда Искариот с отрядом воинов, вооруженных мечами и секирами, и толпой служителей от первосвященников и фарисеев, оснащенных фонарями и светильниками. Апостолы, вскочив со своих мест, приготовившись к защите. Как всегда импульсивный, Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх. Но Иисус сказал Петру:
