Глава четырнадцатая
1
— Давай, Шапиков, спеши… Васитин ждет!
Отряд остановился на дневку в густом ельнике. Командир отряда лежал на разостланной шинели неподалеку от замаскированной еловыми ветками «тридцатьчетверки» и что-то писал в толстую тетрадь, заглядывая в раскрытый планшет. Дратунь издали узнал знакомую топографическую карту здешней местности.
Васитин, заложив карандаш в тетрадь, встал. Был он выше среднего роста, плотный, крепко сбитый, средних лет. Нарукавные звезды и шпалы на петлицах свидетельствовали о воинском звании батальонного комиссара. Бросились в глаза Миклашевскому чистая форма, аккуратно подшитый воротничок. Выслушав доклад старшины, Васитин обратился к летчику:
— Документы с собой?
— Так точно, товарищ батальонный комиссар! — Дратунь раскрыл комбинезон таким образом, чтобы был виден орден Красной Звезды на гимнастерке, и вынул из нагрудного кармана удостоверение личности и партбилет.
— «Старший лейтенант Василий Иванович Дратунь», — вслух прочел командир, пробежал глазами по фото, внимательно просмотрел партийный билет и осведомился: — Когда и за что награжден орденом?
— Указ Президиума Верховного Совета от пятнадцатого октября сорокового года, — ответил Дратунь. — Награжден орденом Красной Звезды за решительные действия в боях на Халхин-Голе.
— Где вас подбили?
— Севернее озера Черное. По приказу командира полка уводил самолет от «мессеров». Мы отбомбились, останавливая прорвавшиеся к Плюссе танки… Помогали пехоте и артиллеристам. На шоссе насчитал восемнадцать костров!..
— И задержали? — В глазах Васитина тревога и надежда. — Летчикам сверху лучше видать, задержали танки?
— Приказ был задержать любой ценой… Убежден, что дальше немцы не прошли, — и добавил: — Река Плюсса лишь предполье глубоко эшелонированного оборонительного рубежа. Пройти его с ходу танковым клиньям не удастся!
— Мы тоже надеялись, что далеко они не прорвутся, — твердо произнес Васитин, возвращая документы. Подумав, сказал: — Крылатых машин в отряде не имеется, а грузовики есть. Так что, товарищ старший лейтенант, принимай хозяйство.
— Разрешите обратиться? — произнес решительно Дратунь.
— Слушаю.
— Товарищ батальонный комиссар, я строевой командир… Разрешите участвовать в боях рядовым бойцом. Командовать обозом я не намерен.
— Спокойнее, старший лейтенант! Я посылаю вас командовать не обозом, как вы изволили выразиться, а колонной грузовых машин, везущих снаряды. Это во-первых! А во-вторых, государству важно, чтобы вы вышли из окружения целым и готовым выполнять свои прямые обязанности. Вопросы есть?
— Нет, товарищ батальонный комиссар! — В ответе Дратуня звучала удовлетворенность. — Разрешите приступать?
— Действуйте!
Дратунь ушел. За ним, не отставая, поспешил Петька.
Командир занялся группой Миклашевского. Критически осмотрел каждого, задерживая взгляд на оборванных гимнастерках и разодранных галифе. Миклашевский стоял по стойке «смирно», чувствуя, как краска заливает щеки. Вид у его команды был явно неуставный.
— Давно драпаете?
— Мы еще не драпали, — ответил зло Александрин, глядя прямо в глаза Васитину.
— Я не вас спрашиваю. Лейтенанта спрашиваю. Как фамилия?
— Миклашевский, — ответил Игорь, злясь на свою нерешительность. — Лейтенант Миклашевский. Мы вышли из боя, а не драпали, товарищ батальонный комиссар! Это все, что осталось от зенитной батареи, от расчетов… Пришлось отбиваться от танков на шоссе, товарищ батальонный комиссар. Били прямой наводкой!..
— Так это… это вы дрались! — Васитин сразу переменился в лице, жесткость сменилась добротой и уважением, он шагнул к Миклашевскому, обнял его, потом обнял Александрина и Тагисбаева… — Такую армаду! И одна батарея! Слышали, видел издалека… Но помочь ничем не могли!
— Видел я в стереотрубу, как над вами роем кружили пикировщики, — сказал Миклашевский и, меняя тему разговора, произнес:
— Разрешите доложить?
— Докладывай!
— Прошлой ночью, вернее, на рассвете… Штабную машину перехватили на дороге в Струги Красные. Троих уложили… Машину подожгли. Вот портфельчик с бумагами! А немца, подполковника по званию, не уберегли. Остался лягушек кормить в болоте.
— Так это за вами, выходит, немцы устроили охоту с собаками?
— За нами, выходит, — Миклашевский протянул набитый бумагами кожаный портфель. — Возьмите, товарищ батальонный комиссар. Извините, если подмочили что из документов. Купались не по своей охоте.
— Доставим в штаб, там разберутся, что за бумаги. — Васитин взял портфель и бросил на разостланную шинель.
Расталкивая любопытных, протиснулся танкист Григорий Кульга. Комбинезон его весь в машинном масле, шлем натянут почти до самых бровей, на лице тоже следы мазута. Танкист, видимо, устранял неисправность в моторе и, не отмыв рук, пришел глянуть на новичков. Еще издали один из них ему показался знакомым. Присмотревшись, Кульга узнал боксера.
— Игорь!.. Неужели?
Кульга сгреб лейтенанта, стиснул в объятиях, стал хлопать широкими ладонями по спине.
— Кто бы мог подумать, а?.. Не верится!..
— Гриша!.. Вот чудо!..
Кульга повернул Миклашевского лицом к командиру и, не скрывая радости, представил:
— Товарищ батальонный комиссар, вот знакомьтесь! Чемпион Ленинграда, мастер спорта Игорь Миклашевский!
— Опоздал немного, Григорий, — ответил Васитин. — Боксера Миклашевского мы узнали… Думаешь, если комиссар, так и на соревнования не ходит? Ошибаешься! Мы в тылу врага, и здесь мастер спорта Миклашевский прежде всего лейтенант действующей армии. Верно, Миклашевский?
— Верно, товарищ командир!
Красноармейцы отряда Васитина по-иному взглянули на Игоря. Еще бы — знаменитый боксер! Командир назначил Миклашевского и его товарищей в разведгруппу Семена Шапикова. Семен, довольный пополнением, пригласил тройку отважных подкрепиться. Но Кульга не отпускал Миклашевского и с разрешения командира утащил к своему танку.
2
Васитин вышел на середину поляны. Бойцы хмуро и, как казалось, сурово смотрели на своего командира. Он властно поднял руку, требуя тишины. Просто и кратко обрисовал положение отряда, окруженного и прижатого к топкому болоту.
— Немцы считают, что мы обречены, что у нас нет выхода. Но они ошиблись. Выход есть! — батальонный комиссар показал рукой в сторону болота. — Там наше спасение! Нужно соорудить двухкилометровый настил через трясину…
Никакие приказы и призывы не смогли бы так всколыхнуть, уставших от бессонницы и непрерывных боев, изможденных от недоедания людей, как откровенные слова командира. Откуда только взялись у бойцов силы! Рубили и валили сосны, ели, пилили стволы деревьев, стаскивали их на болото… И настил был сооружен. Ночью по нему двинулась первая машина с артиллерийскими снарядами, испытывая дорогу. Бревна прогибались, скрипели, топорщились… Однако грузовик катил все дальше и дальше. Наконец с того берега подали условный сигнал: прибыли благополучно!..
— Порядок, — облегченно вздохнул Васитин и дал команду двигаться всей колонной.
В рассветные сумерки через непроходимую трясину по живому настилу прошли пятьдесят машин с боеприпасами, вывезли всех раненых бойцов, переправились все подразделения отряда. Красноармейцы, кто был покрепче, помогали двигаться ослабевшим товарищам, выносили их оружие. Потом Григорий Кульга сам сел за рычаги и повел «тридцатьчетверку» по настилу. Последними поляну покинули саперы, минируя пути отхода.
И едва на востоке показались первые лучи солнца, отряд, который немцы считали обреченным, отчаянным броском атаковал гитлеровский заслон. Сломив сопротивление, отряд прорвался и вышел к своим в районе западнее Большого Собска…
Надо было видеть радость на уставших и осунувшихся лицах бойцов, их горящие глаза, когда наконец они почувствовали себя на своей, не занятой врагом территории. В тот же день, раздобыв в штабе полка, в расположение которого вышел отряд, машину, батальонный комиссар Васитин вместе с Миклашевским срочно выехали в Ленинград, в штаб фронта…
3
Подполковник Телеверов вынул из сейфа карту, которая еще недавно находилась у первого заместителя шефа военной разведки группы армий «Норд» подполковника Иоганна Франца Леймана, и разостлал ее на письменном столе.
Подполковник взял из деревянного стакана, стоявшего рядом с письменным прибором, тонко отточенный красный карандаш, повертел в пальцах. Потом раскрыл толстую тетрадку в коленкоровом переплете, ознакомился с записями и начал с откровенным удовольствием ставить жирные красные кресты на условные знаки Иоганна Леймана. Каждый красный крест обозначал ликвидацию агента.
