Глава 37
Кирилл
На улице темно к тому времени, как выдыхаю сигаретный дым в раскрытое кухонное окно.
Ветер с улицы пробирает.
Передергиваю голыми плечами, в очередной раз за этот день прикидывая, который час. Шаги за спиной почти беззвучные, но в квартире слишком тихо, поэтому услышал их, еще когда они были в коридоре.
Маша прижимается к моей спине, обняв руками талию. По полу гуляет сквозняк. Через шелк ее халата ребрами чувствую острые, как камешки, соски и мягкую грудь. Прикосновение губ между лопаток шевелит на шее волоски.
Прикрыв глаза и сделав еще одну затяжку, говорю:
— Что ты делаешь? Иди в постель. Простудишься.
В ответ Маша кладет на место своего поцелуя щеку.
Я знаю, что сама она не терпит таких прикосновений. Сдерживаю пульсирующую внутри злость на того ублюдка, который привил ей эти реакции. Она не терпит, когда кто-то сзади. Когда кто-то дышит ей в шею. Стряхнув пепел в кофейную чашку, которую нашел в шкафу, настаиваю:
— Маша…
— Все нормально…
Ладонями она гладит мой живот, и ее пальцы холодные, но сама она чертовски теплая. И она упирается лбом мне в спину, дыша не очень ровно.
— Я хотела тебя увидеть…
— Я сейчас вернусь.
— Я говорю не про сейчас. Я хотела тебя увидеть. Я… боже, я такая дура…
Выдохнув, заверяю:
— У меня нет поводов считать тебя дурой.
— Зря… — почти шепчет. — Я дура… самая настоящая…
— Маша…
— Я хотела тебя увидеть, — обрывает.
— Это не делает тебя дурой.
Возможно, анализировать нашу с ней ситуацию я буду не в состоянии никогда. Я не собираюсь анализировать, я просто… блять, принимаю все, как есть.
— Я сделала ужасную глупость… — слышу тихое сообщение. — И я… очень сильно расстроилась…
— Что ты сделала? — спрашиваю с нежностью, которую не могу и не хочу скрывать.
Она щекочет мне спину своим громким дыханием, и для меня в этом нет ничего невыносимого. Все точно наоборот. Ее дыхание меня успокаивает, потому что я знаю, что это она и она здесь, за моей спиной. Я просто, твою мать, спокоен, будто все органы на месте и работают, как часы.
— Я… только не говори, что я дура, даже если так подумаешь.
— Договорились… — улыбаюсь.
Отделившись от меня, отходит в сторону. Босая, как я и предполагал. Затушив сигарету, закрываю окно, пока Маша забирается на стул и укладывает подбородок на согнутые колени.
— Я отдала машину своему племяннику. Покататься, — утыкается в колени лбом. — Ему девятнадцать. Он… безответственный и… он дал прокатиться какому-то другу, и тот… поймал на дороге лед и въехал в ограждение…
— С ним все в порядке? — спрашиваю, остановившись над ней.
— Угу… — со всхлипом качает головой.
— Машина… в общем, я решила ее продать… там сильные повреждения и… в общем, сильные…
Положив на пояс руки, говорю:
— В этом нет ничего страшного.
Я действительно так считаю, но мне жаль, что это случилось. Я знаю, что ей понравился мой подарок. Черт. Мне жаль, что это случилось, но, очевидно, не так как Маше, потому что она начинает плакать. По-настоящему. Ее плечи трясутся, а всхлипы глубокие.
— Твою мать… — тру ладонями лицо, чтобы встряхнуться. — Главное, что никто не пострадал.
Вскинув лицо, смотрит на меня мокрыми глазами, в которых океан злости.
— Я себя ненавижу! — выкрикивает хрипло. — Я хотела его ударить. Своего племянника. Но ведь я сама виновата!
Наклонившись, проталкиваю руку под ее колени и поднимаю со стула. Обняв меня за шею, тесно прижимается к ней лицом, продолжая плакать, и в ее слезах по-прежнему много злости. Никакого смирения в них нет. Она слишком огненная единица, чтобы выражать свои эмоции в полсилы. То качество, в котором я так люблю греться.
Пройдя через коридор, несу ее в гостиную, где сажусь вместе с ней на диван.
Маша сворачивается на моих коленях в клубок. Поймав ее руку, прижимаю к губам и целую центр ладони, потом целую пальцы, и прижимаю их к своей щеке.
Зная, как не любит она темноту, жалею, что не включил по дороге свет. Того, что идет из кухни и прихожей, для меня более, чем достаточно, но для нее, должно быть, маловато.
Просунув пальцы под ее волосы, глажу шрам за ухом, пока Маша расслабляется в моих руках и позволяет поцеловать свой лоб.
— Ты его ударила?
— Нет… Я боюсь. Не знаю, зачем мне эти курсы. Самооборона. Я никого не смогу ударить по-настоящему…
— Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется этого делать, — говорю мрачно.
— Я сказала, что не хочу его больше видеть. Никогда.
— Это так?
Положив голову на мое плечо, Маша затихает на несколько секунд, после чего говорит:
— Я никого не хотела видеть. Кроме тебя…
Откинув голову на спинку дивана, смотрю в потолок.
Я бы сказал, что нахожусь в аналогичном состоянии и сейчас. И я не знаю, что с этим, твою мать, делать.
— Пф-ф-ф… — шумно выдыхаю.
— Не говори ничего… — шепчет Маша. — Если… тебе нечего сказать, просто не говори. Я бы никогда не поднялась в твой номер без предупреждения. Я знаю, что ты уедешь. Мне не нужно… пустых слов, понял?
— Вполне, — отвечаю, стискивая зубы до щелчка.
— И…
— И?
— Не вздумай купить мне еще одну машину. Я ее не приму.
— Почему?
Подняв голову, Маша смотрит на меня с нежностью, от которой чувствую себя безмозглым ребенком, и это превосходство, каким бы нежным оно ни было, слегка задевает. Я бы сказал, что оно слегка бесит.
Очертив пальцем мою бровь, ведет им по моей щеке, напрягая меня до самых пяток этим взглядом.
— Потому что я так решила, милый, — произносит почти осязаемо ласковым голосом.
Я напрягаюсь еще сильнее, ведь уже знаю, что несмотря на этот тон, переубеждать ее в решениях — все равно, что башкой ломать стену.
Вернув голову на спинку, снова смотрю в потолок, пока Маша покрывает поцелуями мою шею и грудь, оседлав бедра и положив ладонь на мой член поверх трусов, кроме которых на мне ничего нет.
Я реагирую на темп ее дыхания, которое ускоряется. Твердею под ее бедрами, которые раскачиваются и трутся о мои, но, кажется, теперь она возьмет от меня что ей нужно, даже если я и дальше буду изображать гребаное бревно.
Глава 38
Кирилл
Я возвращаюсь в свой гостиничный номер в восемь утра.
Сутки отсутствия в сети — забава, которую могу себе позволить, почти не разгребая последствий, в конце концов, у меня есть зам, который в состоянии решать проблемы, даже прикрыть мою задницу в случае необходимости, ведь проблемы у нас обоюдные, как и плоды.
Пропущенные от Лугового звонки не выглядят, как что-то форс-мажорное, никакие из них не выглядят, включая и полное радиомолчание со стороны Альбины, которое полностью устраивает.
Стоя под душем, позволяю воде смыть с себя запах женского тела и женского оргазма, которыми кожа пропиталась на полную катушку, и я знаю, что в скором времени повторю эту прошивку, возможно, уже сегодня вечером. И знаю, что жду этого вечера с нетерпением, от которого под ребрами пекло.
Я думаю о том, чтобы купить цветы. Выбрать их самому, именно так мне хочется поступить, потому что не имею желания доверять этот выбор кому-то другому. Потому, что мне доставит удовольствие выбрать их самому, как и вручить. Вместо слов, как она и просила.
Спокойствие, с которым вошел в свой номер — поверхностное. Достаточное для того, чтобы выглядеть адекватным, но недостаточное для того, чтобы таким себя чувствовать, потому что пекло под ребрами не дает расслабиться, как бы ни концентрировался на цифрах в мониторе своего ноутбука.
Я успеваю изучить один процент информации, когда мое хуевое спокойствие нарушает стук в дверь. В девять утра заявиться ко мне в номер может не так много людей. Если учитывать, что я никого не ждал, появление Лугового для меня не сюрприз.
Встречаю его взгляд максимально прямо, чтобы не объяснять — все, что он видел вчера в холле отеля, его не касается. Несмотря на то, что я, в определенном смысле, наломал дров, дав ему даже такие мизерные исходные, смотрю на него с тем самым спокойствием, которое отрабатываю на все сто.
