Форма входа
Книга онлайн » Научные и научно-популярные книги » Филология » «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко
Читем онлайн «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Однако беремся утверждать, что совокупный улов "широких слоев" литературоведческой общественности был бы значительно богаче нашего. (Зарисовка Воейкова напечатана под рубрикой "Пересмешник", введем под конец этих заметок такую рубрику и мы).
Читателю несомненно бы сообщили, что статья "Картежники" послужила важнейшим творческим импульсом, способствовавшим окончательному оформлению замысла "Пиковой дамы", давно бродившего в голове автора. Вероятно, была бы сделана попытка уточнить на этом основании датировку пушкинской повести. По "Почтовому дорожнику" определили бы, не раньше какого числа газета могла достичь Болдина; потом (сразу ли?) задались бы вопросом: как она могла там оказаться до приезда Пушкина? Период недолгого исследовательского отчаянья сменился бы гипотезой (а после третьего пересказа в других статьях — аксиомой): газету Пушкин получил 29 сентября в селе Языкове, у братьев Языковых, больших любителей чтения и, между прочим, активных вкладчиков Симбирской публичной библиотеки.
Возможно, нашелся бы исследователь, который дочитал бы статью Кораблинского до конца (она напечатана в трех номерах) и в конце ее (№ 76 от 23 сентября) обнаружил бы сообщение автора о своем дяде П. Н. Жеребятникове (фамилия, наверное, вымышлена, как с нею обыкновенно случается в литературных произведениях): "Он был славен в свое время кислыми щами, которые варил его повар на славу". Но не эти сведения взволновали бы исследователя, а — примечание автора к слову "щами": "Он ли один? — Известно, что великолепный князь Тавриды был такой же квасной патриот, как Суворов, Державин, Болтин, Крашенинников, Чичагов (В. Я.), Пушкин, Крылов и Жуковский. — К[ораблинский]". Не объясним почему, но это реально существующее примечание заставило бы последних скептиков оставить сомнения и окончательно подтвердило бы несомненность знакомства Пушкина с воейковским сочинением. (Мы, кстати, вовсе не считаем это знакомство делом совершенно невозможным, "но зачем же стулья ломать?")
Новонайденная статья, кажется, существенно прояснит и генезис сообщения Томского о том, что у Германна "профиль Наполеона"; сообщения, подтвержденного, как известно, на соседней странице и самим Пушкиным, правда, с небольшой оговоркой: "В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона" [176].
Без сомнения, будет замечено и сходство следующих мест. Воейков: "Взор, быстрота, натиск, сии три качества достались ему в удел…" Пушкин (вернее, его Германн): "Нет! расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты…" А поскольку воейковская триада подкреплена эхом в его рассказе о печальной участи богача и скряги ("Глупость, безрасчетливость и алчность жестоко наказываются в азартных играх"), то она будет объявлена источником соответствующих строк "Пиковой дамы".
Ну а затем обратят внимание и на источник формулы из статейки Воейкова — одно из военных присловий Суворова ("Два искусства: глазомер, как в лагерь стать, как идти, как атаковать, гнать, бить. А второе? Второе — быстрота. А третье натиск"). Представляете радость глубокомысленных эссеистов? Здесь уж нас ожидают не маргиналии, а маловразумительный литературоведческий эпос, поэма "песен в двадцать пять". "По собственному признанию поэта, в "Графе Нулине" он пытался пародировать историю и Шекспира. Кто знает, может быть, и к "Пиковой даме" его подтолкнула подобная же мысль — представить на бытовом (но и бытийственном!), карточном материале колоссальность нереализованных потенций мировой истории. Неожиданное, но глубоко закономерное столкновение двух гениев, характеров, эпох, мировоззрений, наций. Суворов и Наполеон! Им не довелось встретиться на бранном поле, но вот они сходятся. Поистине замысел этот достоин Шекспира! Незадачливый журналист Воейков и знать не мог, что именно он написал. Его Смирненький, "Бонапарт игроков", как гадкий утенок из детской сказки, чудесным образом превращается на наших глазах в прекрасного принца — славу русского оружия, Суворова. Но для этого чуда необходимо было другое чудо — "Пиковая дама". И она явилась, не оставляя сомнений, на чьей стороне правда истории (достаточно сравнить постоянные победы неказистого Смирненького в — пусть карточных — сражениях и полное крушение настоящего Наполеона, темного оборотня Германна). Бывают странные сближения".
Вероятно также (но до этого додумаются не сразу), будет выяснено происхождение нумерологических представлений Буткова — детское чтение газеты Воейкова (уточнение к переизданию энциклопедического словаря "Русские писатели. 1800—1917": "по недавно обнаруженным сведениям, Б. знал грамоте уже в 13 лет").
Неосторожные ставки богача–скряги на туза или даму также не останутся без внимания исследователей (в особом почете будет это словечко "или", предвосхищающее "обдергивание" Германна). Как будут мотивированы пушкинские тройка и семерка, мы пока предугадать не беремся.
Но взамен торжественно обещаем вам два десятка статей газетных пушкинистов, с открытием: в "Пиковой даме" искусно зашифрован (но пушкинские друзья, наверное, сразу его узнали) Бенкендорф. Думаем, что он скрыт в Германне. Почему? Но ведь ясно же, что Пушкин воспользовался воейковским образом Фадея Львовича Смирненького для обозначения Фаддея Венедиктовича Булгарина, которого открыто не мог назвать, опасаясь III–го отделения. Смирненький явно воплощен в Германне — оба часто выигрывают. А вот каким именно образом Булгарин по дороге превратится в Бенкендорфа, объяснить опять‑таки не беремся — очень сложно, но все узнаете из газет.
Ну и, конечно, будут требования энтузиастов открыть мемориальные доски во всех воейковских местах. (С удовольствием присоединяемся).
В наших фантазиях, к сожалению, не так уж и много чистой фантазии, — все они навеяны чтением пушкиноведческих работ, и все они могли бы, как нам кажется, появиться в печати, если бы мы их здесь упреждающе не каталогизировали (что, впрочем, тоже не дает стопроцентной гарантии). Не беремся утверждать, что все приведенные имитаторские предположения неверны, а скажем лишь, что для выяснения их истинности недостаточно первого впечатления, а требуются серьезные доказательства.
Сказав же это, мы сразу сталкиваемся с серьезнейшей филологической проблемой. "Методики подобных доказательств нет, — справедливо пишет В. Н. Турбин, — хотя нет и методики опровержения, научной критики их. Это решается чисто субъективно. И неизвестно, сколько именно и каких именно сопрягающихся элементов художественного произведения — слов, синтагм, сюжетных мотивов и ситуаций, — будучи сопоставленными, должны делать сравнение их исчерпывающе доказанным". "Накопление материала: наблюдений, сопоставлений, догадок рано или поздно потребует создания единой системы историко–литературных сравнений— сопоставительной аналитики", — заключает ученый [177]. И он глубоко прав.
Но вот типичный для истории "Пиковой дамы" сюжетный поворот. Приведенные справедливые соображения о теории сопоставления высказываются в статье, посвященной сопоставлению посещения Германном старой графини и визита Чичикова к Коробочке, а сопоставление это за сорок с лишним лет до статьи Турбина сделано Андреем Белым в книге "Мастерство Гоголя" (М.; Д., 1934. С. 99—101). Разумеется, Турбин не мог не читать книги Белого, но "тайная недоброжелательность" заставляет его обдернуться.
Дело при работе с "Пиковой дамой" весьма обычное. Блуждающие огни повести так и норовят сбить с дороги, а то и заманить в непроходимое болото путников, шагающих, казалось бы, по самым надежным тропам.
Режиссеру М. И. Ромму принадлежит очень проницательное суждение о художественной природе "нашей" повести (надо заметить, что тяготы непростого общения с нею дилетанты подчас выдерживают лучше профессионалов— литературоведов и критиков; а профессионалы, обращающиеся к побочным материям, иной раз добиваются большего, чем идущие "прямо на предмет" [178]). "Если допустимо сравнение с живописью, то живопись Толстого в общем похожа на те полотна, которые очень уж близко рассматривать нельзя, потому что вблизи становится видно: здесь мазок обнажен, фактура шероховата. А если отойти чуть дальше — возникает поразительная картина. Пушкин же пишет, как писал Леонардо да Винчи: его можно рассматривать в лупу, и, чем тщательнее анализировать его фразу, тем больше обнаруживается в ней скрытого совершенства, тем точнее вырисовывается форма, тем детали делаются более ощутимыми, и вместе с этими деталями начинает вырастать и целое. Так написана "Мадонна Литта" и так же—"Пиковая дама"" [179].
Все верно, но, оказывается, и посмотрев на повесть в лупу, всякий может угодить в неприятность: выхватить взглядом деталь и незаметно для себя окутать ее каким‑нибудь домыслом. Германн — художественное изображение горного инженера И. Ф. Германа, Пушкину, судя по всему, не известного; находясь слишком долго в комнате Лизы, он провинился более, чем обычно думают; в только что распечатанной колоде "краска, естественно, была еще свежей и карты слегка липли одна к другой. Германн, заметив нужного ему туза, потянул его, но не почувствовал пальцами, что за этой картой идет другая — пиковая дама, которую он и вытянул вместо туза" [180]. Мы с ужасом ожидаем, что когда‑нибудь досужий взгляд исследователя, вооруженного лупой, упадет в книгу М. И. Пыляева "Старое житье" (Спб., 1892. С. 54—55). Обнаруженный там дворецкий Натальи Петровны Голицыной тотчас будет нам представлен в качестве нового прототипа Германна. Он обыгран шулерами, заложил без спроса княжеский сервиз, а теперь стоит перед барыней на коленях. "Он точно так же умоляет о прощении, — скажут люди с лупой, — как Германн с пистолетом молит о секрете трех карт".
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко бесплатно.
Похожие на «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко книги