– Может, кто-нибудь желает горячей грязи? – спросил Джик.
– Неподалеку находится геотермальная электростанция, – сообщила Сара, – которая работает на выбросах пара из-под земли. Там ужасные черные кратеры, смердящие серой, а земная кора настолько тонкая, что местами даже вибрирует, и кажется, что под ней просто пустота…
– И еще, – добавил Джик, – у них здесь через пятницу бывают землетрясения.
– Я где-то читала, что в Веллингтоне землетрясения настолько часты, что новые кварталы строят на специальных платформах-люльках, – добавила она.
– Спи, небоскребик, спи, – запел Джик приятным голосом. Солнце сияло, а вокруг зеленели листья незнакомых мне растений.
Проносились пронзительно зеленые поляны и глубокие таинственные ущелья. Качалась на ветру трава почти в человеческий рост. Чужая земля, дикая и прекрасная.
– Взгляни на чьяроскуро, – произнес Джик, когда машина вынесла нас в небольшую долину с особо живописными очертаниями.
– Что это такое? – спросила Сара.
– Светотень, – пояснил он. – Контраст и гармония. Профессиональный термин. Весь мир – чьяроскуро, а все мужчины и женщины – просто пятна света и тени.
– Каждая жизнь – чьяроскуро, – сказал я.
– И каждая душа.
– Душа врага – серая, – возразил я.
– Ты тоже станешь серым, смешивая красное, голубое и белое.
– Серая жизнь, серая смерть – все выравнивается в одинаково серое пятно – в ничто.
– Никто, – воскликнула Сара, – никогда не назовет вас обоих серыми!
– Серыми?! – вскричал я. – Серый – Грей! Конечно же, черт побери!
– О чем ты? – спросил Джик.
– Грей – фамилия человека, снявшего на три месяца пригородную художественную галерею в Сиднее, и Грей – фамилия типа, продавшего Апдайку его «Херринга».
– Ох! – Вздох Сары разрушил чары солнечного дня.
– Прости, – сказал я.
Их так много, подумал я. Уэксфорд и Грин, молодой парень, заливший Джику глаза скипидаром, женщина и Харли Ренбо, двое преступников в Алис-Спрингсе, одного из которых я знаю в лицо. Кстати, второй мог оказаться Бровастым.
А теперь Грей. По меньшей мере девять человек. Это те, о которых я что-то знаю, но их, наверно, больше. Как справиться с ними, чтобы при этом не пострадали мои друзья?! Да и самому мне не хотелось отправиться в небытие.
Пока же после каждого моего взмаха саблей у змея вырастала новая голова.
Интересно, кто же осуществлял сами грабежи? Или они посылали за море двух-трех собственных «специалистов», или нанимали, так сказать, местную рабочую силу. Если грабители – их люди, то не один ли из них убил Регину? Не встречался ли я уже с убийцей Регины? И не он ли сбросил и меня с балкона? И не он ли готовит мне западню в Веллингтоне?
Я напрасно ломал себе голову, загнув в уме добрый десяток пальцев…
В столицу мы въехали около полудня и остановились в отеле «На террасах», откуда открывался великолепный вид на море. До сих пор я считал, что среди больших городов нет равного старому доброму Лондону, стоящему в болотистой низине. Но Веллингтон, новый и ухоженный, сразу покорил меня своей неповторимостью.
Я нашел в телефонном справочнике адрес галереи изобразительных искусств «Руапеху» и спросил у портье, как туда проехать. О галерее он слышал впервые, но адрес ему был знаком, где-то за старым городом. В вестибюле отеля я приобрел карту городских дорог, мне объяснили, что гора Руапеху является потухшим вулканом с теплым озером в кратере. Если мы ехали из Окленда, то должны были проезжать неподалеку. Я поблагодарил и с картой поднялся к Джику и Саре.
– Галерею мы разыщем, – сказал он. – А что дальше? Может, скорчим им рожи через витрину?
– Вы и на такое способны! – заявила Сара.
– Мы можем просто проехать мимо, – предложил я. – И в машине нас никто не увидит.
– В конце концов, – брякнул Джик, – мы и в самом деле хотим, чтобы они знали о нашем пребывании здесь.
– Почему? – изумилась Сара.
– Спроси Тодда, это его затея.
– Почему, Тодд?
– Потому что я хочу, чтобы они все силы бросили на наши поиски, а не заметали следы преступлений в Мельбурне. Ведь мы хотим, чтобы их взяла полиция, так как сами арестовать их не можем. Ну, а когда полиция начнет действовать, нужно обязательно, чтобы она что-то нашла.
– Теперь ясно, что ты имел в виду когда говорил, что «нужно, чтобы все шло как положено». Но только ты умолчал о том, что умышленно наводишь их на наш след.
– У Тодда бумаги и картины, которые мы забрали, – объяснил Джик. – И они захотят вернуть их себе. Тодд надеется, что они в первую очередь займутся возвращением своих вещей, потому что пока они рассчитывают, что им удастся заполучить их назад и заставить нас замолчать…
– Джик, – перебил я, – ты далеко зашел!
Сара перевела взгляд с меня на него. На смену озабоченности пришло какое-то безнадежное спокойствие.
– Если они полагают, что могут вернуть пропавшие веши и заставить нас замолчать, – медленно произнесла она, – то они должны активно искать нас, чтобы убить. А вы намерены еще и поощрять их. Правильно?
– Нет, – промямлил я, – то есть да.
– Они так или иначе все равно бы нас искали, – уточнил Джик.
– А чтоб скорее нашли, мы кричим: «Ку-ку! Мы здесь! Ловите!» Так?
– Вероятно, они и сами уже знают…
– Господи, дай мне силы, – сказала она. – Ладно! Я понимаю, что вы делаете, и понимаю, почему ничего не сказали мне. Но я считаю, что вы оба мерзавцы. Можете радоваться, вам повезло намного больше, чем можно было рассчитывать. Во всяком случае, все мы еще живы и более или менее здоровы. Так вот, пусть они знают, что мы здесь. Пусть считают, что мы от них прячемся, пока ты не натравишь на них мельбурнскую полицию.
– Годится! – Я поцеловал ее в щечку.
– А как все устроить?
– Наведем их на нас по телефону.
Сара решила позвонить сама, заявив, что ее австралийский акцент вызовет меньше подозрений, чем английское произношение Джика или мое собственное.
– Галерея изобразительных искусств «Руапеху»? Не могли бы вы оказать мне любезность… – начала она. – Я хотела бы поговорить с кем-нибудь из администрации. Понимаю, конечно, но дело очень важное. Да, я подожду… – Она прикрыла микрофон ладонью и повернулась к нам: – Похоже, это секретарша. Она явная новозеландка…
– Ты молодец! – восхитился я.
– Алло? Да. Простите, как вас зовут? – Ее глаза вдруг расширились. – Понимаете, мистер Уэксфорд, у меня только что были три странных посетителя. Они хотели посмотреть картину, которую я недавно у вас приобрела. Чрезвычайно странные люди. Они заявили, что вы их послали. Я им не поверила и решила навести справки у вас. Вы действительно посылали их ко мне?
В трубке зазвучал возбужденный голос.
– Описать их? Молодой мужчина с русыми волосами и бородкой, мужчина с раненой рукой и какая-то неопрятная девица. Я их выпроводила. Они мне сильно не понравились… – Она состроила гримасу и теперь слушала возбужденный голос. – Нет, разумеется, я им ничего не показала. Говорю вам, они мне не понравились. Где я живу? Ну конечно же здесь, в Веллингтоне. Разумеется… Очень вас благодарю, мистер Уэксфорд, приятно было с вами…
Она повесила трубку, не обращая внимания на все еще звучавший голос.
– Вот это женщина! – возликовал Джик. – Какая актриса получилась бы из моей жены!
Уэксфорд. Сам Уэксфорд… Сработало!
– Итак, теперь, когда они знают о нашем пребывании здесь, – предложил я, – может, пойдем куда-нибудь?
– О нет, – инстинктивно запротестовала Сара, глядя в окно на море. – Здесь хорошо, а мы весь день на колесах.
Я не стал возражать.
– Обзванивая отели, они нас не найдут, – заметил Джик. – Даже если они позвонят сюда, то все равно будут спрашивать Кассаветза и Тодда, а не Эндрюза и Пила.
– Так вы – Эндрюз и Пил? – спросила Сара.
– Мы супруги Эндрюз, а Тодд – Пил.
– Приятно познакомиться, – съязвила она.
Мы без приключений пообедали в ресторане отеля. Мистер Пил надел повязку прямо поверх одежды, справедливо решив, что так его легче заметить. Из тех же самых соображений мистер Эндрюз наотрез отказался сбрить бороду.
Мы разошлись по номерам и вовремя легли спать. А я провел еще приятный час, снимая с ноги повязки и любуясь швами на бедре. Дерево наградило меня рваными ранами, которые нисколько не были похожи на правильные операционные разрезы. Рассматривая извилистые, похожие на железнодорожные пути швы на вспухшей коже малиново-черно-желтого оттенка, я все более приходил к выводу, что врачи в Алис-Спрингсе просто кудесники. После падения минуло четыре дня, но швы нигде не разошлись, несмотря на мой активный образ жизни. И тут до меня дошло, что я как-то не заметил, как состояние постоянного недомогания прошло. Удивительно, размышлял я, как быстро самовосстанавливается человеческий организм, если есть такая возможность.
Я залепил памятные знаки свежим лейкопластырем, приобретенным еще в Гамильтоне, устроился в постели, и мои срастающиеся кости больше не протестовали. «Все, – самодовольно думал я, засыпая, – все теперь будет хорошо!»
