Но тогда я во многом просчитался. Я не придал должного значения той поспешности, с которой Уэксфорд примчался в Новую Зеландию, недооценил ярость и настойчивость, с которой нас разыскивали.
Мы разворошили гнездо профессиональных преступников, не предполагая, что наш успех пробудит такой силы страх и злобу, о которых мы и не подозревали. Мое представление об Уэксфорде, который рвет на себе последние волосы, было далеко от действительности. Он выслеживал нас с решимостью, близкой к одержимости, непреклонно, жестоко и быстро.
На следующее утро я проснулся поздно и приготовил себе кофе в кофейнике, находившемся в каждом номере. День выдался теплый и солнечный, настоящий весенний день. У меня было прекрасное настроение, когда позвонил Джик.
– Сара говорит, что сегодня хочет вымыть голову, иначе волосы у нее слипнутся. Она уже ждет меня в холле, чтобы я отвез ее в магазин, где продают шампунь. Но я подумал, что лучше было бы все-таки тебя предупредить!
– Только будьте осторожны! – В моем голосе прозвучала тревога.
– О, конечно, – ответил он. – Мы и близко не подъедем к галерее, только до ближайшего магазина. И как только вернемся, я тебе сразу позвоню.
Он положил трубку, а через пять минут звонок прозвенел снова. Я подошел к телефону. Звонила девушка от стойки портье.
– Ваши друзья приглашают вас поехать вместе с ними.
– Ладно.
Я без пиджака спустился в лифте, сдал ключ от номера и вышел к нагретой солнцем стоянке. Посмотрел по сторонам, разыскивая глазами Джика и Сару. Но, как выяснилось, не эти друзья ждали меня.
Может, было бы лучше, если бы моя левая рука не была привязана под сорочкой. А так они просто схватили меня за одежду, подняли в воздух и самым унизительным образом затолкали в машину на заднее сиденье.
Внутри был сам Уэксфорд. Его глаза за стеклами массивных очков были враждебны, а в движениях исчезла нерешительность. Теперь я снова в его власти, как за решетчатой дверью, и он не собирался со мной миндальничать. На нем и сейчас была «бабочка». Веселый горошек никак не соответствовал предстоящему невеселому делу.
Мышцы, которые пихнули меня к нему, как выяснилось, принадлежали Грину через долгое «и» и еще одному типу, мне не знакомому, походившему по описанию на Бровастого.
Мое настроение падало быстрее, чем опускался лифт в «Хилтоне». Я оказался посредине, а Грин сел на место водителя.
– Как вы меня нашли? – спросил я.
Грин со злорадной усмешкой достал из бумажника цветную фотографию и протянул ее мне.– На ней мы все трое – Джик, Сара и я – стояли возле магазина в Мельбурне. Женщина из галереи, как я догадался, не теряла времени и сняла нас в аэропорте перед вылетом.
– Прошли по отелям, – объяснил Грин. – Все очень просто.
Больше говорить было не о чем, и я сидел молча. Может, еще и потому, что мне не хватало воздуха.
Да никто больше и не рвался разговаривать. Грин включил зажигание, машина рванула с места.
Уэксфорд смотрел на меня с торжествующим видом. Бровастый так заломил мне здоровую правую руку, что для дебатов просто не оставалось сил. Он не давал мне выпрямиться. Моя голова склонилась почти к самым коленям. Все было чрезвычайно болезненно и унизительно.
Наконец Уэксфорд проговорил:
– Мне нужен наш список.
В его голосе не осталось ни капли учтивости. Он не собирался вести со мной светский разговор и не давал себе труда скрывать свею ярость.
«Боже, – с сожалением подумал я. – Какой же я недотепа, что вот так глупо попался!»
– Ты слышишь? Мне нужен список и все остальное, что вы забрали.
Я не ответил. Меня захлестнула боль.
По звукам, доносившимся снаружи, я понял, что мы проезжали по улицам города, жившего своими заботами, но моя голова была ниже окна, и я ничего не видел.
Вскоре машина резко свернула влево и стала натужно взбираться в гору. Подъем, казалось, растянулся на многие-многие мили. На вершине двигатель облегченно вздохнул, и машина легко побежала вниз.
Никто не проронил ни слова. Мысли о том, что ждало меня в конце путешествия, были настолько прискорбны, что я гнал их от себя. Я мог вернуть Уэксфорду список, а тогда что? И правда, что тогда?
После длительного спуска машина на миг притормозила, а потом свернула направо. На смену городскому шуму пришел рокот моря.
Я сделал грустный вывод, что мы свернули с шоссе и сейчас ехали безлюдным проселком.
Наконец машина остановилась. Бровастый отпустил мою руку. Я с трудом выпрямился, измученный и помятый.
Вряд ли они могли бы найти более глухое место. Дорога пролегала вплотную к морю и являлась просто частью берега, а берег представлял собой непроходимый хаос остроконечных черных камней, о которые бились пенящиеся волны, – ничего похожего на милые глазу пляжи Англии.
С другой стороны дороги громоздились обрывистые скалы, а впереди виднелись какие-то разработки, похожие на каменоломню.
Ни машин, ни людей.
– Где список? – спросил Уэксфорд.
Грин, сидевший за рулем, обернулся и многозначительно посмотрел на меня.
– Ты все равно нам скажешь, – обратился он ко мне. – Даже если нам придется бить тебя. Кстати, бить будем камнями.
– А почему не руками? – обиженно поинтересовался Бровастый. Наивный человек, он не понимал, что кулак всегда остается кулаком, а на эти камни достаточно было только взглянуть.
– А если скажу? – спросил я.
Они явно не надеялись, что все будет так просто. На их физиономиях застыло удивленное выражение, но оно, пожалуй, было обманчивым, В нем скрывалось нечто, не предвещавшее ничего хорошего. «Регина, – подумал я. – Регина с размозженной головой. Мертвые молчат…»
Я посмотрел на скалы, на каменоломню и на море. Простого выхода не было. Позади нас лежала дорога, но, если бы я побежал по ней, они сбили бы меня машиной. Конечно, если бы я был способен бежать.
Я сглотнул и придал лицу жалкое выражение, что оказалось не слишком трудно.
– Я скажу… но только не в машине…
Наступила короткая пауза, пока они обдумывали мои слова. Однако поскольку машина все равно была слишком тесной, чтобы бить меня в ней камнями, они не слишком упирались.
Грин потянулся к перчаточному ящику, открыл его и вынул револьвер. Я разбирался в огнестрельном оружии лишь настолько, чтобы суметь отличить револьвер от автомата. Это был револьвер, и его основное преимущество, как я читал, состояло в том, что он никогда не дает осечки… Я невольно обратил внимание, что в том, как Грин держал в руках пистолет, было больше уважения к этому предмету, нежели привычки пускать его в ход.
Он молча показал мне револьвер и положил его обратно в ящичек, оставив ящик открытым, чтобы я видел, что меня может ожидать.
– Ну, выходи, – приказал Уэксфорд.
Мы вылезли, и я постарался оказаться между ними и морем. На побережье ветер был сильнее и прохладнее, несмотря на палящее солнце. Он раздувал редкие волосы на голове Уэксфорда, обнажая лысину, он ерошил волосы Бровастому, подчеркивая присущее тому выражение тупости. Глаза Грина оставались такими же колючими и острыми, как земля вокруг нас.
– Ну так что? – спросил Уэксфорд грубо. Он почти кричал, чтобы пересилить шум морского прибоя. – Где наш список?
Я резко крутанулся и что было сил побежал к морю. На бегу я сунул руку за пазуху и рванул прикрепленную к повязкам пачку бумаг. Они яростно закричали и бросились за мной. Вытащив списки, я помахал ими в воздухе, а потом, словно играя в кегли, швырнул как можно дальше в море.
Страницы разлетелись, ветер с берега подхватил их и понес, словно огромные сухие листья.
Не останавливаясь, я бежал дальше – туда, где среди зеленой холодной воды негостеприимно торчали камни, острые, как акульи зубы, омываемые вспененными волнами. Я скользил, спотыкался и падал, всем существом ощущая, что прибрежное течение гораздо сильнее, чем казалось, камни жестче, а дно под ногами – коварнее. Было ясно, что, избежав одной смертельной опасности, я подвергаюсь другой, не менее серьезной.
Я пожертвовал секундой, чтобы оглянуться.
Уэксфорд вошел на пару шагов в воду, но, как мне показалось, только для того, чтобы дотянуться до листка, упавшего ближе, чем другие. Там он и остановился. Вода кипела вокруг его штанин, а он как приклеился глазами к листку.
Грин наклонился над передним сиденьем для пассажира. А Бровастый застыл на берегу с открытым ртом.
Я начал бороться за то, чтобы остаться живым. С каждым шагом течение усиливалось, оно засасывало, тянуло и сбивало с ног. По пояс в воде, я едва держался на ногах и каждый раз, теряя равновесие, рисковал жизнью, так как острые черные камни – и те, что торчали над водой, и те, что уходили в глубину, – в любой момент могли порезать или проткнуть меня насквозь.
Это были не те камни, к которым я привык, – не гладкие валуны британского побережья, отшлифованные морем, а грубые обломки вулканической породы, шершавые, как пемза. За них нельзя было взяться рукой: кожа прилипала к ним и отрывалась клочками. Так же как и одежда. Я не прошел еще и тридцати метров, а по мне уже струилась кровь из доброго десятка неглубоких царапин, ведь именно они кроваточат особенно сильно.
