– Не беспокойтесь, сеньорита, – сказал я, приближаясь.
– Ах, вы целы, вы невредимы! Папа, это он! – кричали обе девушки. Дон Косме выражал свою радость тем, что тискал в объятиях то меня, то моего друга.
И вдруг он отступил и с ужасом простер руки к небу.
– Yel senor gordo? (А толстый сеньор?)
– О, целехонек! – со смехом отвечал Клейли. – Он благополучно унес свою тушу, дон Косме, хотя, я думаю, сейчас он не отказался бы от тех туш, что жарятся у вас на кухне.
Я перевел ответ лейтенанта. Последнюю фразу дон Косме, по-видимому, понял как намек: нас немедленно повели в столовую, где донья Хоакина уже хлопотала над ужином.
За едой я изложил главнейшие события дня. Дон Косме ничего не знал об этих гверильясах, хотя и слыхал, что банды в окрестностях были. Узнав от проводника, что на нас напали, он сейчас же послал слугу в американский лагерь, и Рауль встретился с отрядом полковника Роули по дороге.
После ужина дон Косме вышел распорядиться насчет завтрашнего отъезда. Супруга его ушла приготовить нам комнату для ночлега, и мы с Клейли на некоторое время остались в прелестном обществе Люпе и Люс.
Обе они были превосходные музыкантши и одинаково хорошо играли на арфе и гитаре. Много испанских мелодий услыхали мы с другом в тот вечер. Не мудрено, что нас охватили соответствующие мысли и чувства. Но как разнообразны человеческие сердца в любви! Веселый, открытый характер моего товарища сразу нашел себе отклик. Его собеседница то смеялась, то болтала, то пела вместе с ним. Увлекшись веселой беседой, эта легкомысленная девушка совсем забыла про брата, хотя через секунду она могла бы расплакаться о нем. В ней билось нежное сердце – сердце легких радостей и легких печалей, сердце вечно сменяющихся чувств, приходящих и уходящих, как прозрачные тени облаков пробегают над залитой солнцем рекой...
Не таков был наш разговор с Люпе – он был более серьезен. Мы не смеялись: смех оскорбил бы охватившее нас чувство. В любви нет веселья. В ней есть радость, наслаждение, счастье, но смех не находит отклика в любящем сердце. Любовь есть чувство беспокойства, чувство ожидания. Арфа отложена в сторону, гитара лежит неподвижно: мы слушаем более сладкую музыку – музыку струн сердца. Разве взоры наши не прикованы друг к другу? Разве наши души не общаются в безмолвии? Да, они общаются без языка, по крайней мере без языка слов, ибо говорим мы не о любви. Нарсиссо, Нарсиссо! Мы говорим о брате девушки. Опасности, которые он переживает, омрачают нашу радость...
– О, если бы он был здесь! Как мы бы были счастливы!
– Он вернется! Не беспокойтесь, не огорчайтесь. Завтра ваш отец без труда найдет его. Я сделаю все, что можно, чтобы вернуть его сестрам!
– Благодарю вас, благодарю вас! О, мы и без того так бесконечно обязаны вам!
Чем сияют эти глаза? Любовью ли? Благодарностью ли? Тем ли и другим вместе? Нет, одна благодарность не может говорить так выразительно. О, зачем эта минута не может продлиться вечно?!
– Спокойной ночи, спокойной ночи!
– Senores, paean usted buena hoche!
– Senores, paean usted buena hoche! (Сеньоры, спите спокойно!)
Они ушли.
Нас проводили по комнатам. Солдаты привязали коней под оливами и расположились на ночлег в бамбуковом ранчо. Только одинокий часовой всю ночь ходил вокруг гасиенды...
Глава XXV
ДУШНАЯ НОЧЬ
Я вошел в свою комнату. Смогу ли я уснуть? Едва ли. Передо мной было ложе, убранное дамасскими тканями. Я раздвинул занавес – белоснежные подушки словно ожидали прикосновения щеки прекрасной новобрачной. Ведь я не спал целых два месяца в настоящей постели. Тесный ящик в каюте торгового судна, гамак, открытый паукам и скорпионам Лобосак, одно-единственное одеяло в песчаных холмах, где я часто просыпался полупогребенный песками.
Таковы были мои воспоминания, но совсем иные перспективы радовали меня. Обстановка располагала к отдыху; и все же мне казалось, что я не засну. Невольно перебирал я в памяти происшествия истекшего дня. Нервы были напряжены. Мысли неслись молниеносно, одна за другой...
Сердце билось тревожно – были затронуты долго молчавшие струны: я любил!..
То было не первое увлечение в моей жизни, и мне скоро стала ясной причина моего необычного состояния: ад ревности начинает проникать в мои жилы!.. –Дон Сант-Яго_, – произнес я уже ненавистное мне имя...
Я подошел к большому зеркалу; по обеим его сторонам висели на стене миниатюры.
Я наклонился, чтобы рассмотреть правую из них. С волнением узнал я ее черты. –Однако художник не польстил ей, – подумал я, – такой она будет лет через десять. Но сходство все же есть. Что за нелепый художник!.._
Я обратился к другой миниатюре. –Вероятно, ее сестра? Милосердное небо! Неужели мои глаза не обманывают меня? Нет, я узнаю эти черные вьющиеся волосы, дуги бровей, сжатые губы – Дюброск!.._
Острая боль пронзила мое сердце. Пристально, все еще недоверчиво рассматривал я портрет. И предположения перешли в уверенность. –Ошибки быть не может: это его черты!_ Словно парализованный, упал я в кресло...
Что это значит? Неужели я повсюду, всегда буду встречать это лицо? Неужели это мой злой гений, созданный единственно для того, чтобы преследовать меня?..
Мне припомнились все наши встречи, начиная с первой в Новом Орлеане...
Я встал, схватил лампу и снова подошел к портрету... О, да, я не ошибаюсь: там – она, а здесь – он! И они висят рядом!.. Других портретов нет в этой комнате... Что же это? Может быть, они жених и невеста? Его зовут дон Эмилио... Тот женский голос на острове Лобосе называл его Эмилем... А она сегодня говорила об американце доне Эмилио, который учил ее и сестру английскому языку... Да, дон Эмилио и Дюброск несомненно одно и то же лицо... И он попал сюда раньше меня, он – этот красавец с демоническим характером. Это ужасно, невыносимо!..
Я снова поставил лампу на стол и бросился в кресло...
Где-то пробили часы...
За боем последовали тихие, приятные звуки. Серебристо-нежные звуки переливались стройными аккордами, успокаивая мои возбужденные нервы.
Я торопливо разделся и лег...
Я твердо решил не думать больше о ней, забыть ее – забыть во что бы то ни стало.
–Встану как можно раньше, – говорил я себе, – и отправлюсь в лагерь, ни с кем не прощаясь... Когда я снова буду в своей палатке, обязанности солдата изгладят из моей памяти встречу с... невестою Дюброска. Барабан и флейта, грохот пушек и треск ружейных выстрелов заглушат голос сердца...
Я старался направить мысли на что-нибудь другое. Напрасные усилия!
Наконец я все-таки заснул, заснул крепко, без снов...
Глава XXVI
СВЕТ ВО МРАКЕ
Когда я проснулся, вокруг меня стоял непроницаемый мрак. Я протянул руки и раздвинул занавес алькова. Ни один луч света не проникал в комнату. Я чувствовал себя свежим и бодрым, – вероятно, я спал долго.
