Неудачи на фронте многие пытались объяснить сначала нехваткой снарядов и военных припасов, затем вмешательством правительства и политиков в дела Ставки, повальной шпиономанией. Страна переживала кризис. Все чаще циркулировали слухи о возможном дворцовом перевороте и участии в нем великого князя Николая Николаевича. По воспоминаниям жандармского генерала А.И. Спиридовича:
«Петербург (правильно Петроград. – В.Х.) кипел. Непрекращающееся отступление в Галиции и слухи о больших потерях породили всплеск ругани и сплетни. Говорили, что на фронте не хватает оружия и снарядов, за что бранили Сухомлинова и Главное артиллерийское управление во главе с великим князем Сергеем Михайловичем. Бранили генералов, бранили Ставку, а в ней больше всего Янушкевича. Бранили бюрократию и особенно министров Маклакова и Щегловитова, которых уже никак нельзя было обвинить в неудачах в Галиции.
С бюрократии переходили на немцев, на повсеместный шпионаж, а затем все вместе валили на Распутина, а через него уже обвиняли во всем императрицу. Она, бедная, являлась козлом отпущения за все. В высших кругах кто-то пустил сплетню о сепаратном мире. Кто хочет, где хотят – не говорилось, но намеками указывалось на Царское Село, на двор. А там никому и в голову не приходило думать о таком мире. Там витала лишь одна мысль – биться и биться до полной победы»[113].
Отступление русских армий в 1915 г. породило волну шпиономании. В частности, бывший жандармский полковник С.Н. Мясоедов (1865–1915), служивший переводчиком при штабе в 10-й армии, был обвинен в шпионаже и казнен по приговору военно-полевого суда, хотя вина не была доказана. Военный министр В.А. Сухомлинов 13 июня 1915 г. был уволен от должности. Он был обвинен в ряде должностных преступлений, вплоть до государственной измены. Дело министра Сухомлинова по обвинению в государственном преступлении было передано 15 июля 1915 г. на расследование специальной Чрезвычайной следственной комиссии. Находясь под следствием (с 20 апреля по 11 октября 1916), он содержался в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, но за недостаточностью улик со стороны обвинения был в октябре освобожден и переведен под домашний арест. В дни Февральской революции он был вновь арестован, а 1 марта 1917 года заключен в Петропавловскую крепость (в Трубецкой бастион, камера № 55). В апреле он был предан суду и 13 сентября осужден за слабую подготовку армии к войне (т.к. обвинение в измене не подтвердилось) и преступления по должности к бессрочной каторге с лишением всех прав состояния. Его жена (привлекалась в качестве соучастницы) была оправдана вердиктом присяжных заседателей. Бессрочная каторга В.А. Сухомлинову была заменена тюремным заключением в крепость. После Октябрьской революции 16 февраля 1918 г. переведен из Трубецкого бастиона в тюрьму «Кресты». Амнистирован большевиками по возрасту (достиг 70 лет) и состоянию здоровья 1 мая 1918 г. Изменниками оппозиционеры называли не только Г.Е. Распутина, А.А. Вырубову, Б.В. Штюрмера и др., но и императрицу Александру Федоровну.
Обстановка в стране подтолкнула большинство фракций в Государственной Думе и Государственном совете объединиться в августе 1915 г. в «Прогрессивный блок». Вне блока оставались только крайние правые и меньшевики. «Прогрессивный блок» выступал с критикой царского правительства за неспособность обеспечить победу в Первой мировой войне и выдвигал программу ограниченных либерально-демократических реформ. Главным требованием «блока» являлось создание «министерства доверия» во главе с одним из министров, готовым сотрудничать с Государственной Думой. Требование оставалось в рамках закона о Думе 1906 г.
Особенно было встречено «в штыки» известие о намерении императора Николая II взять на себя бремя Верховного главнокомандующего. Так, например, вдовствующая императрица Мария Федоровна категорически отвергала эту идею. В ее дневнике имеется запись за 12 (25) августа 1915 г.: «Ники пришел со всеми 4-мя девочками. Он сам начал говорить о том, что хочет принять на себя высшее командование вместо Николая [Николаевича]. Я была в таком ужасе, что со мной едва не случился удар. Я высказала ему все. Я настаивала на том, что это будет крупнейшей ошибкой! Я умоляла его этого не делать. В особенности теперь, когда наше положение на фронте такое серьезное. Я добавила, что если он так поступит, то все усмотрят в этом приказ Распутина. Мне кажется, что это произвело на него впечатление, потому что он сильно покраснел! Он не понимает, как это опасно и какое несчастье это может принести нам и всей стране»[114].
Стоит отметить, что председатель Государственной Думы М.В. Родзянко, прослышав об этой новости, еще 12 июля 1915 г. направил письмо императору Николаю II с призывом не принимать на себя Верховное командование действующими армиями[115].
Однако Государь не отказался от этой идеи. На закрытом заседании Совета министров 6 августа 1915 г. было объявлено о решении Николая II лично возглавить армию в столь ответственный и критический момент, переживаемый Россией. Оппозиция, предвидя, что такой шаг императора осложнит ей политическую борьбу и критику хода военной кампании, насторожилась. Ряд министров тоже пытались убедить Николая II не брать на себя ответственность за обстановку на фронте, утверждая, что это все усложнит управление государственными делами. В коллективном письме ряда министров к царю прямо указывалось, что его отъезд в Ставку «грозит по нашему крайнему разумению России, Вам и династии Вашей тяжелыми последствиями»[116].
Председатель Совета министров И.Л. Горемыкин предостерегал своих коллег, что любая попытка переубедить императора в своем решении не будет иметь успеха. Его речь не достигла своей цели, но она дает объяснение позиции Николая II: «Сейчас же, когда на фронте почти катастрофа, Его Величество считает священной обязанностью русского царя быть среди войск и с ними либо победить, либо погибнуть. При таких чисто мистических настроениях вы никакими доводами не уговорите Государя отказаться от задуманного им шага. Повторяю, в данном решении не играют никакой роли ни интриги, ни чьи-нибудь влияния. Оно подсказано сознанием царского долга перед Родиной и перед измученной армией. Я так же, как и военный министр, прилагал все усилия, чтобы удержать Его Величество от окончательного решения и просил его отложить до более благоприятной обстановки. Я тоже нахожу принятие Государем командования весьма рискованным шагом, могущим иметь тяжелые последствия, но он, отлично понимая этот риск, тем не менее не хочет отказаться от своей мысли о царском долге. Остается склониться перед волей нашего царя и помочь ему»[117].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
