IV Лакапином, Константином VII и Стефаном (944 г.) и 3) договор Святослава с императором Иоанном I Цимисхием (в ст. 1 упомянуты также «богодухновенные цесари» Василий и Константин[336] (971 г.). Эти договоры представляют собой также древнейшие сохранившиеся до наших дней памятники византийской дипломатии (о более ранних византийских договорах мы знаем лишь из упоминаний в источниках и некоторых фрагментов, сами тексты до нашего времени не дошли). Греческие версии договоров Руси с Византией не сохранились, однако в распоряжении исследователей имеется их древнерусский перевод, внесенный в древнерусскую (киевскую) «Повесть временных лет» (далее: ПВЛ). Все имеющиеся издания и современные переводы текста договоров базируются именно на версиях ПВЛ[337].
Гипотеза о существовании отдельного мирного договора 907 г.[338] выдвинута и обоснована в работах А.К. Димитриу, Н.А. Лавровского, А.В. Лонгинова[339] и др. Академик И.И. Срезневский, вероятно, также разделял этот взгляд, поскольку в ссылках на договор 911 г. он говорит о «втором договоре Олега»[340]. Во второй половине XX в. этот взгляд защищали М.В. Левченко[341], В.Т. Пашуто[342], Б.А. Ларин[343], А.Н. Сахаров[344], Г.Г. Литаврин[345], М.В. Бибиков[346], П.П. Толочко[347] и др.[348]Однако в настоящее время гипотеза об отдельном договоре 907 г. не находит поддержки у ряда историков[349]. Основания в пользу именно такого взгляда находятся в самом тексте ПВЛ, где в статье 907 г. говорится только об устных переговорах и клятвах: «глаголя», «заповѣда», «р(е)коша/рѣста», «ротѣ заходивъше»[350]. Для сравнения – в сообщении о договоре 911 г. летопись прямо говорит: «Посла Олегъ мужи свои построити мира и положити ряд/ряды (т. е. заключить письменный договор – К.М.) межю/межи Грeкы и Русью»[351]. Кроме того, во введении к договору 911 г. говорится: «не [по вар.] точию просто словесемъ (или словесно, в списках испорченное чтение *словеснъ (Р), *словесенъ (А) – К.М.), <но> и писанием и клятвою твердою… такую любовь известити и утвердити по вере и по закону нашему»[352]. Слова «не точию просто словесемъ» прямо указывают на то, что в 907 г. было заключено устное соглашение, а не полноценный письменный договор[353]. Впоследствии в самом существовании официального (письменного) «договора» 907 г. выражал сомнение такой авторитетный историк русского права как В.И. Сергеевич[354]. Наконец, академик А.А. Шахматов показал, что статьи так называемого «договора» 907 г. в действительности заимствованы из текста договора 911 г.[355]Иначе, чем Шахматов, объясняли появление в ПВЛ «договора» 907 г. М.Д. Приселков и А.А. Горский[356]. Однако при некоторых частных расхождениях все названные исследователи датируют появление этого «договора» временем составления ПВЛ, т. е. началом XII в.
I.
Первоначальный язык договоров, проблема датировки и локализации перевода. Как уже упоминалось, по прихоти исторической судьбы первые полностью сохранившиеся византийские международные договоры дошли до нас не в оригинале, а в переводе на древнерусский язык. Вопрос о том, когда и где был сделан этот перевод, очень важен для изучения начального русского летописания и ранней истории русского литературного языка.
Долгое время в отечественной историографии перевод датировали непосредственно временем составления договоров. Согласно мнению ряда историков, упоминания о двух экземплярах договоров 911 и 944 гг. следует понимать в том смысле, что ромеи получали свой экземпляр на греческом языке, а Русь – на славянском[357]. В самом деле, во всех трех договорах упоминается запись текста «на двух харатьях», ср.: «написанием на двою харотью», «написахом на двою харатью»; «написахомъ на харотью сию» («харотью» – форма двойственного числа!)[358], «повеле писцю писати вся речи Святославлѣ на харатью/харoтью»[359] (форма местного падежа двойственного числа «на харатью/харотью», к сожалению, не была передана ни в одном переводе договора 971 г. на современный русский язык, включая итальянский перевод в новейшем издании)[360].
Мнение о двуязычной редакции текста договоров уже в момент их заключения, на наш взгляд, не является убедительным, поскольку, во-первых, в 944 г. церковнославянская грамота была известна на Руси едва ли лучше, чем греческая, и значит, в переводе не было никакого смысла, а во-вторых, ни в тексте документов, ни в сопровождающем комментарии летописца ничего не говорится о переводе на какой бы то ни было иной язык. Уже на этом основании можно полагать, что русские князья получили в свое распоряжение документы, написанные на главном дипломатическом языке той эпохи – греческом.
В качестве параллели можно привести процедуру заключения в 927 г. мирного договора между Византией и Болгарией. Согласно византийскому жизнеописанию императора Романа I Лакапина (920–944), договор был заключен между болгарским князем Петром и императором Романом после личной беседы во Влахернах (беседа, очевидно, проходила на греческом языке), причем посредником во всех делах с болгарами служил имперский протовестиарий Феофан. Участие болгар в составлении договора ограничилось лишь предварительным этапом, окончательный текст был сформулирован уже без болгарского участия и, очевидно, на греческом языке. О переводе мирного договора на старославянский (древнеболгарский) язык автор жизнеописания также ничего не сообщает[361].
Тезис о единственном – греческом – оригинале русско-византийских договоров, высказанный еще в 1835 г. И.Ф.Г. Эверсом[362] и затем поддержанный С.А. Гедеоновым[363], был незаслуженно забыт в последующей научной традиции. Ведь если бы языков было два, то документов должно было быть как минимум четыре: как это описано, например, в процедуре заключения договора 562 г. с персами. Тогда каждая сторона предоставляла другой два документа – договор на своем языке и его аутентичный, специально упомянутый в источнике перевод на язык другой стороны[364]. Согласно исследованию К. Нойманна, аналогично – т. е. в четырех, а до 1187 г. даже в шести документах издавались договоры Византии с Венецией[365]. Если в договорах Руси «хартий» было только две – значит, они были на одном и том же языке. Одну «хартию» получала русская сторона, другую – греческая. В договоре 971 г. (точнее, в его канцелярской копии) упомянута лишь одна «хартия», поскольку речь здесь идет от лица Руси – соответственно, упоминается лишь один экземпляр, который предназначался для византийцев и был составлен, разумеется, на греческом языке[366].
О греческом оригинале свидетельствует и содержание договоров: в дошедшем до нас виде все они являются «византиноцентричными», то есть описывают отношения Руси с Византией на византийской территории, и прежде всего в Константинополе[367]. Поэтому когда в договоре 944 г. (ст. 2) упоминаются посольские и купеческие «грамоты», предъявляемые имперским чиновникам в Константинополе[368], то можно уверенно полагать, что эти документы были написаны по-гречески, а не по-церковнославянски. В противном случае пришлось бы признать, во-первых, что чиновники в Константинополе владели церковнославянской
