всех трех договорах формула «Равно дроугаго съвѣщания, бывшаго при (тѣхъ же) (следуют имена императоров)» представляет собой так называемое «заглавие» (die Etikette), которым писец византийской имперской канцелярии отмечал сделанные им копии важных дипломатических документов, вносимые в так называемую «копийную книгу» (Kopialbuch) в хронологическом порядке (т. е. в порядке правления императоров). На русский язык формула заглавия корректно переводится как «Копия другого договора (соглашения), бывшего при (таких-то императорах или императоре)». У многих исследователей XIX–XX вв., не опиравшихся на данные византийской дипломатики, слово «дроугаго» вызывало непонимание, ведь фраза с этим словом открывает текст всех трех договоров и заставляет предполагать наличие неких предшествующих договоров, о которых молчат наши источники[383]. Остроумное допущение Я. Малингуди, что в русском тексте отразилась византийская процедура внесения копий договоров в канцелярскую копийную книгу, снимает все вопросы и делает русский текст предельно ясным. Поскольку обычно в копийной книге имелось несколько копий договоров, заключенных в правление данного императора (и его соправителей), то каждая последующая копия начиналась этикетной формулой – «Копия другого договора, бывшего при (тех же) императорах». Это обстоятельство прямо указывает нам на греческие документы, с которых был сделан русский перевод – этими документами были византийские копии договоров, внесенные в копийную книгу имперской канцелярии[384]. Из этого простого и остроумного объяснения с необходимостью следует вывод о том, что оригиналы договоров X в., хранившиеся в киевском княжеском архиве, к началу XII в. (а может быть, уже к середине XI в.) были утрачены. Только в этом случае могла возникнуть необходимость доставки из Константинополя греческих копий этих договоров. Таким образом, отмеченное выше отсутствие перевода договоров в Начальном своде 90-х годов XI в. находит прямое объяснение – древнерусского перевода не было, поскольку к тому времени были утрачены греческие оригиналы X в.[385]
В свете работ Я. Малингуди можно окончательно оставить весьма спорное мнение И.И. Срезневского, поддержанное А.А. Шахматовым и Д.С. Лихачёвым, согласно которому загадочное слово «дроугыи» должно означать ‘дружественный’ (в результате путаницы паронимичных греческих форм έταίρου ‘друга, товарища’ и έτέρου ‘другого’), а вся фраза интерпретируется как «копия договора о дружбе»[386]. Ошибочность данного объяснения очевидна из того, что в византийских договорах понятие «дружба» регулярно передается не термином έταιρεία, а словом αγάπη ‘любовь’ – ср. греч. ειρηνική αγάπη ‘мирная любовь’ у хрониста Феофана[387], в русском тексте договоров – «бывъшюю любъвь», «имѣти любъвь», «хранити любъвь» и др.[388]Не выдерживает критики и тезис С.М. Каштанова (не знавшего работ Малингуди), что «равно дроугаго свещания» должно означать ‘экземпляр, равносильный другому экземпляру договора’[389].
Доставка византийских копий в Киев. Какими путями византийские копии договоров могли попасть в Киев? На наш взгляд, официальный характер переводимых документов не оставляет возможности для других объяснений, кроме предположения о доставке копий с каким-либо из официальных представителей Византии в Киеве: например, византийских посланников или всё тех же митрополитов-греков. Конкретные обстоятельства этой доставки реконструировать невозможно. Можно лишь полагать, что греки доставили в Киев копии договоров официальным путем – возможно, по прямому запросу киевского князя (Ярослава Мудрого?) с целью их перевода на древнерусский книжный язык и последующего использования в летописании.
В научной литературе была высказана и иная точка зрения на то, каким путем византийские копии договоров могли попасть в Киев. Так, согласно В.М. Петрину, копии были привезены в Киев византийскими клириками во время образования византийской Киевской митрополии в 1037 г. Возможно, сами византийцы сочли необходимым взять с собой на Русь эти документы, чтобы показать киевским властям, что их предки уже не раз брали на себя договорные обязательства перед Византией. Тем самым греки предполагали «утвердить свое господство на Руси»[390].
II.
Язык договоров. В отношении языка договоры X в. изучены весьма недостаточно. К сожалению, при подготовке изданий историки Древней Руси практически не прибегали к помощи лингвистов – по этой причине лингвистические комментарии к изданным текстам договоров изобилуют неточностями и прямыми ошибками. Здесь необходимо отметить, что изучение языка договоров сильно осложняется множеством испорченных при переписке чтений, смысл которых можно реконструировать лишь с большим трудом. Относительно исправный текст содержит Радзивиловский список ПВЛ (ок. 1487 г.) – поэтому в необходимых случаях мы будем использовать его в качестве наиболее надежного источника.
Впервые стиль и технику перевода договоров исследовал в отдельной монографии Н.А. Лавровский[391]. По его мнению, договоры были составлены по образцу византийских дипломатических документов того времени и переведены с греческого «на русский язык» одновременно с их составлением[392]. При этом греческое влияние, по Лавровскому, особенно сильно затронуло синтаксис договоров. Наблюдения автора над стилем договоров носят довольно стихийный и во многом субъективный характер, что во многом объясняется причинами историко-научного свойства – в частности, неразвитостью в то время методик грамматического анализа переводного текста и весьма приблизительными сведениями о древнерусском литературном и разговорном синтаксисе.
Тем не менее, некоторые наблюдения автора являются актуальными и по сей день. Так, автор правильно отмечает калькированный характер выражения «равно дроугаго cъвѣщания», причем для слова «равно» корректно реконcтруирует греч. τὸ ἴσον ‘список копия адляслова «ъвѣщание» – греч. συμβόλαιον ‘договор’ При этом Лавровский проницательно усмотрел в слове «съвѣщание» влияние почти омонимичного термину συμβόλαιον другого греческого слова – συμβούλιου ‘совет, совещание’[393]. Однако другие толкования Лавровского едва ли могут быть приняты. Так, невозможно признать, что слово «бывшаго (съвѣщания)» означает ‘сущего, настоящего’[394]. Не выдерживает критики и объяснение Лавровским слова «дроугаго» в выражении «равно дроугаго съвѣщания» в том смысле, что речь идет о копии другого (т. е. царского) экземпляра того же самого договора[395]. Дело в том, что у слова «съвѣщание», если оно передает греч. συμβόλαιον, не может быть значения ‘экземпляр’, но только ‘договор, соглашение’. Об этом свидетельствует и фраза Святославова договора «да охраним правая съвѣщания». Лавровский, однако, толкует это место как указание на несколько экземпляров договора, о чем говорит, якобы, форма множественного числа «съвѣщания»[396]. Вероятно, Лавровский понимал эту фразу так: «сохраним настоящие (подлинные) экземпляры договора». В принципе такое толкование допустимо, однако оно не объясняет, почему Святослав и «Русь вся» клянутся всего лишь сохранить в целости экземпляры, а не соблюдать договоры.
Наоборот, если понимать «съвѣщания» как Договоры’ или ‘статьи договоров’, тогда понятен и смысл, и форма множественного числа[397]. Подытоживая свое исследование, Н.А. Лавровский омечает, что византийское влияние более затронуло вводные и заключительные части договоров, чем собственно статьи – поэтому статьи написаны более понятным русским языком. Из этого наблюдения автор делает вывод, что некоторые статьи не переводились с греческого, а были написаны сразу по-русски[398].
