— Нет. — Она сплюнула. — И видеть его не хочу. Засранец свихнувшийся.
— Да нет, по-моему, он ничего. Судя по голосу, вполне нормальный.
И техасец поскакал на север, к пограничным красным склонам.
В полдень специалист по бизонам водрузил на свекольное лицо шляпу и согласился выпить чего-нибудь холодного. Они прошли на кухню, где Джаней чистила морковку.
— Ужасно жарко для июня, — сказала она. — Хауль с вами? Кар Скроуп уже раз пять звонил, спрашивал, где он.
— Ах, блин! — ответила миссис Фриз.
— Последний раз, как позвонил, он был точно не в себе. Говорил, что согласен бесплатно отремонтировать всю изгородь, если с ним поиграют в одну игру.
— Но ведь Хауль поехал к нему в начале десятого, — отозвался специалист по бизонам, отодвигая пустую бутылку. — Далеко этот Скроуп живет?
— Мили четыре, четыре с половиной, — ответила миссис Фриз, прикидывая в уме, какие могли техасцу повстречаться по дороге опасности. Гремучие змеи, норы сусликов, пугливые лошади, внезапный сердечный приступ, удар молнии, самоубийство, Кар Скроуп.
— Думаю, нам лучше взять фургон, вдруг с ним что-то случилось. По какой дороге он поехал — непонятно. Так что придется рыскать по округе и искать его, пока не найдем, я так думаю.
— Кар сказал, что они договорились встретиться в доме. Из-за этого он места себе не находит. То торчит у изгороди, проверяя не там ли Хауль, а потом возвращается в дом: вдруг Хауль там? А того нигде нету Бедный Скроуп совсем извелся.
— Я поеду с вами, — сказал специалист по бизонам. — Может, человеку плохо стало — надо поднять его, положить в фургон.
Миссис Фриз что-то пробормотала себе под нос.
Все в грязи от многочисленных охряных потоков, которые им приходилось пересекать, они наконец добрались до луга. Никаких следов Хауля Смита здесь не было, кроме следа, оставленного его лошадью. След этот вел к ручью Скверной Девчонки, но не к мосту, по которому можно было попасть на ранчо, а к броду.
— Он не мог через это перебраться.
Они смотрели вниз, на илистые склоны. Ручей Скверной Девчонки превратился в бурный, пенистый, вышедший из берегов поток, пробивающий себе новый путь на равнину. Прибрежные ивовые деревья утопали в воде, некоторые были вырваны с корнем и перегородили ручей от берега до берега спутанными ветками, словно гигантские сита, другие тяжело нависали над проволочной оградой и над местом, где железнодорожная эстакада когда-то обрушилась в воды ручья. Солнце поблескивало сквозь ветки своими золотистыми шпорами.
— А земляная дамба Скроупа, должно быть, обвалилась, — заметила миссис Фриз, подразумевая, что после ее ухода из «Кофейника» никто эту дамбу не станет чинить.
Специалист по бизонам прошептал:
— Знаете, сорок восемь процентов водных ресурсов штата Вайоминг… Ой, смотрите, что это там висит на том дереве, в воде?
Миссис Фриз хорошо знала, черт его дери, что это было такое. Обезумевший мерин, поводья натянуты, как щупальца насекомого… И никаких следов Хауля Смита.
— Вот вам техасская натура. Никакой нужды парню не было ехать вброд через поток, а он все равно полез в воду.
Они обыскали берег, а потом вернулись на ранчо и позвонили в полицию. Когда они вышли во двор, специалист сказал своим тихим голосом:
— Не надо вам заводить бизонов, если здесь так обращаются с лошадьми. Даже и пытаться не стоит.
— Согласна. Меня уже от всего этого воротит.
Хауля Смита обнаружили, когда вода начала спадать: он запутался в ивовых ветках на полмили ниже по течению от того места, где нашли его лошадь. Его обувь и рубашку унесло потоком. Три оставшихся техасца долго рыскали по берегу в поисках обуви, говоря, что шпоры с кометами хорошо бы передать детишкам покойного. Но шпор так и не нашли, потому что тяжелые ботинки обрели пристанище под стальным перекрытием затонувшей эстакады — шпоры искали родственный себе металл.
И снова виски
К концу лета Фэйн разорился, техасцы уехали, лошади сдохли, а Галактическое ранчо купил какой-то крупный магнат в области пищевой промышленности. Он специализировался на завтраках из натуральных растительных продуктов и заявил, что не хочет ничего, кроме как позволить ранчо «вернуться к естественной природной среде». Миссис Фриз, у которой не было надежды найти работу, если только она не хотела опять надеть передник и заняться стряпней, отправилась в «Очаг» и заказала себе виски. Через какое-то время ее окликнул плаксивый голос:
— Привет, миссис Фриз.
— А, старая тюремная пташка Бенни, — отозвалась она, покосившись на парня.
— Скажете тоже! Я нынче в порядке. Между прочим, занял ваше место. Сторожу теперь угодья Кара Скроупа. Живу в вашем бывшем домике.
Волокнистые зерна ячменя-лисохвоста болтались у Бенни на рукаве.
— Господи ты боже мой!
Они смотрели игру в гольф. Звук в телевизоре был выключен. Миссис Фриз допила виски, попросила воды, а потом еще стакан спиртного. Бенни обмакнул палец в свое пиво и облизал его.
— Вот что я хочу знать, — поинтересовалась миссис Фриз, — он тебя не очень беспокоит?
— Кто? Кар?
— Да, этот сукин сын Кар.
— Он никого не беспокоит. То есть в каком-то смысле — да… Думаю, вы правы, Кар чокнутый, но на людей не бросается. Сидит целыми днями на берегу реки и ест чипсы. После завтрака приходит и смотрит на старую железнодорожную эстакаду — прихватив с собой пять-шесть пакетиков чипсов и пузырек аспирина. Принесет кухонный стул и сидит среди ив. Я приношу ему туда сэндвичи на ужин. А домой приходит уже затемно. Каждый день у него голова от боли просто раскалывается. Если хотите знать мое мнение, у него опухоль в мозгу. Вчера взял походную палатку, которую где-то раздобыл, и пытался поставить ее у ручья — а про опорный шест позабыл.
— Да что он там делает, черт его дери?
— Ничего. Говорю вам. Вообще ничего. Конечно, это не наше с Коди Джо дело, но ранчо вылетает в трубу. А Кар все сидит и смотрит на воду. Иногда опускает в нее руку. Иногда голову. Рыбу не ловит, ничего не делает. Так, забавляется. Вот интересно, чем он займется, когда придут холода?
— Ну, на этот вопрос тебе никто не ответит, — буркнула миссис Фриз.
Она заказала еще виски. Надо за что-то держаться… Пусть даже придется надеть передник, черт с ним. Все равно это лучше, чем вот так, как Кар Скроуп, сходить с ума, сидя на глинистом берегу.
перевод В. И. Шубинского
Одинокий берег
Видали когда-нибудь дом, горящий ночью где-то очень далеко, черт знает где, на огромной равнине? Ничего, кроме сплошной черноты, только свет фар вырезает в ней узкий клин, как будто ты в открытом океане — такой же примерно пейзаж. И в этой сплошной кромешной тьме дрожит язычок пламени величиной с ноготь большого пальца. Можно ехать час и видеть его, пока либо он не угаснет, либо ты не свернешь с дороги, изрешеченный пулями, чтобы закрыть глаза или поднять их к небу. Может, путник и подумает о людях в том горящем доме — как они пытаются спастись по приставной лестнице, но вообще-то, пожалуй, ему нет до них никакого дела. Они слишком далеко, как и все остальное.
В тот год я жила в занюханном трейлере у ручья Чокнутой, и мне казалось, что Джозанна Скайлз как раз такая — похожа на горящий дом, на который смотришь издали. Она напоминала иссохшую, поросшую колючками равнину, посреди которой иногда вдруг вспыхивает трава. Обычно такие пожары гаснут сами по себе, немногие люди вдруг занимаются от них ярким пламенем.
У меня тогда и своих неприятностей хватало, взять хотя бы историю с Райли, с мужиком моим, такое не вдруг уладишь. Меня не оставляло ощущение подступающего жара и надвигающегося смерча. В общем, я была, прямо скажем, не в лучшей форме.
Я сняла старенький домик-трейлер. Скорее, это был прицеп, который таскают за машиной, такой тесный, что и кошке «брысь» не скажешь, шерсти не наглотавшись. Бывало, ветер подует — слышу, как от прицепа отваливаются какие-то части и громыхают по земле. Мне сдал его Оукал Рой. Он говорил, что в пятидесятые годы был в полном порядке — работал каскадером в Голливуде. Сейчас Рой спивался. За ним постоянно таскалась какая-то кривобокая псина, и однажды, приехав ночью, я видела, как она, припав к земле, глодала длинную окровавленную коровью кость. Эту собаку следовало бы пристрелить.
У меня был диплом колледжа — я считалась специалистом по изготовлению всякой мелкой дребедени: цветов из шелка, макраме, побрякушек, бус. Роспись по ткани и прочая ерунда. Меня, как сороку, тянуло ко всему блестящему. Но на следующий день после окончания колледжа я вышла замуж за Райли, и никогда больше не имела дела с бусинками и пуговичками. Да это мне и не светило, потому что в радиусе трехсот миль не было ни одного магазинчика, торговавшего такими вещами, а я не собиралась покидать Вайоминг. Я считаю, что уезжать надо только в самом крайнем случае. Так что два вечера в неделю я работала официанткой в «Виг-ваге» — баре, открытом по выходным при гостинице «Золотая пряжка», а остальные вечера сидела у себя в трейлере, решала кроссворды или старалась заснуть и просыпалась всегда в одно и то же время — в это время раньше всегда звонил будильник, чтобы идти на ранчо, и Райли садился в постели и тянулся за своей рубашкой, а в окне появлялась суровая маленькая точка Венеры, а под ней — тощее хилое утро.
