Стать лучше, сильнее и мудрее этого.
Оками молчал, изучая ее сквозь железную решетку своей камеры.
– Я бы никогда не осмелился указывать тебе, что делать, Марико. Я могу лишь сказать тебе только то, чего хочу.
– Ну и чего же ты хочешь?
Он скрестил руки на груди, затем потер подбородок. Из раны на голове по его лицу стекала свежая кровавая дорожка. Несмотря на раны, он придал своему измученному лицу осторожное выражение.
– Я хочу, чтобы ты уехала отсюда как можно дальше, возможно, нашла хорошего юношу – наверняка с кучей изъянов, которые я бы обнаружил, – и построила свою жизнь вдали от этого мира и его яда. – Хотя тон Оками был почти поддразнивающим, Марико разглядела правду, скрытую за сарказмом.
– К сожалению, – ответила она таким же саркастическим тоном, – поскольку уже очевидно, что мне не нравятся хорошие юноши, ничем не могу тебе помочь. Чего еще ты хочешь?
Оками упер руки в землю и заставил себя встать, каждое его движение было борьбой, каждый шаг был омрачен болью. Марико встала вместе с ним, словно предлагая ему плечо, на которое он мог опереться. Руку, за которую можно держаться. Поддержку, которую она не могла оказать ему сегодня днем.
Они стояли друг напротив друга – железные прутья, кровь и тьма разделяли их, – но Марико чувствовала его присутствие, как если бы он был рядом, как если бы его пальцы обвились вокруг ее пальцев, а его плащ упал на ее плечи.
– Я хочу сказать тебе, что люблю тебя, без цепей на моих ногах, – сказал Оками. – Без оговорок и сомнений.
Марико кивнула, не в силах ответить.
Он продолжил:
– Я хочу обнять тебя, когда скажу это. Под открытым небом.
Она осторожно втянула воздух, ее сердце шумно билось в груди.
– Почему?
– Ты выглядишь так, будто тебя нужно держать в объятьях.
– Потому что я девушка?
– Нет. – Он улыбнулся, с трудом удерживая свое тело прямо, каждое усилие явно утомляло его. – Иногда всем нам просто нужно, чтобы нас обняли. – Это звучало мягко, каждое слово было похоже на ласку.
Она сглотнула, боль в груди растеклась до кончиков пальцев.
– К сожалению для нас обоих, в этом я тоже не могу помочь тебе. Что-нибудь еще? – Марико схватилась за прутья, чтобы не упасть.
– Я хочу прикоснуться к тебе, – мягко сказал Оками. Откровенно. Лунный свет скользнул за пелену облаков, вокруг них сгустилась тьма.
– Оками, я…
– Я хочу провести руками по твоей коже и услышать, как ты вздыхаешь.
Хотя она больше не могла видеть его за решеткой, в ее сердце вспыхнуло пламя. Это было неуместно. Сейчас совсем не время ему говорить о таких вещах, а ей – слушать.
– Перестань. – Марико крепко сжала железо. – Я не могу представить худшего времени и места для таких слов.
– Мы делаем то, что должны, – повторил он свои предыдущие слова.
Облака разошлись, и белый свет луны снова полился в окно, как будто всегда наблюдал за ними. И просто на мгновение отвел взгляд.
Взволнованная бурей эмоций, кипящих внутри ее, Марико начала собирать свои вещи.
– Сегодня ночью я обдумаю другой план, который поможет тебе сбежать отсюда. – Она замерла, ее разум был быстрее губ. – Насколько здесь холодно?
– Довольно-таки.
– Ты видел здесь какие-нибудь признаки льда?
Оками покачал головой.
– Тебе не нужно…
– Если тебе нечего сказать, лучше помолчи.
Он рассмеялся себе под нос.
Марико хмыкнула, собрала вещи и затянула шнур на талии, готовясь уйти.
– Марико.
И снова то, как Оками произнес ее имя, отозвалось мурашками по ее телу – жар, сменяющийся холодом, – от затылка до пальцев ног. Она и ненавидела, и в то же время любила это чувство, это смешение крайностей.
– Что на этот раз?
– Я хочу еще кое-что.
Она повернулась к нему. Выжидающе.
Цепи за спиной Оками лязгнули, когда он сделал шаг вперед, все время морщась.
– Подойди.
В обычных обстоятельствах Марико бы восстала против приказа, особенно исходящего от него. Но сейчас это не звучало как приказ. Это прозвучало как мольба. Когда Марико подошла ближе, он сделал еще один шаг к ней, его цепи ослабли. Оками двинулся вперед, насколько позволяли его оковы, пока его руки не сжались в поднятые кулаки.
Чем ближе он подходил к этой единственной полоске лунного света, тем больше Марико видела доказательств того, что они с ним сделали.
Каждый порез. Каждый синяк. Каждый ожог.
Чернила, впившиеся в его кожу.
«Верность».
Ее сердце бешено колотилось от того, как Оками смотрел на нее, как он изучал ее…
Как будто он мог забыть черты ее лица.
Марико крепко сжала прутья обеими руками, ее пальцы побелели.
– Чего ты хочешь, Оками?
Уголки его губ изогнулись в улыбке.
– Ту металлическую шпильку.
Вечная героиня, вечный злодей
Его отец говорил, что мужчина может быть либо лидером, либо последователем.
Но никогда и тем и другим.
В моменты, как этот, Кэнсин понимал, как приятно принимать приказы, а не отдавать их. Лидерам приходилось угадывать, что ждет их за следующим поворотом, даже если они двигались по неизведанной территории. Последователю нужно было заботиться только о каждом своем шаге. Каждом вдохе. Он мог двигаться вперед, не обращая внимания на путь перед собой. Доверяя тем, кто принимает решения.
Если бы Кэнсин был лишь последователем до конца своей жизни, то, возможно, он мог бы остаться таким, как сейчас. Расслабленным. Плывущим по течению в водах летнего моря.
Пьяным.
Хаттори Кэнсин потерял счет времени. И это ощущение было в высшей степени блаженством. Он полагал, что прошло несколько часов с тех пор, как элегантная дзинрикися[11] доставила его ко входу в лучшую чайную Ханами. Несколько часов с тех пор, как сомкнулись обтянутые шелком экраны и ему впервые налили. В настоящее время Кэнсин обнаружил себя развалившимся на блестящих подушках, слушающим далекий перезвон музыки, изредка разбавляемый журчанием наливаемого вина. Женским хихиканьем.
Он откинул голову назад, и его глаза на мгновение закрылись. Когда он снова открыл их, зрение медленно поплыло по кругу, прежде чем сфокусировалось, ища что-то, за что можно зацепиться. Кэнсин огляделся. У его ног лежали свежие татами, окаймленные темно-фиолетовой парчой. Над ними качались фонари с вырезанными существами из мистического моря. Их тени маняще плясали по стенам, голубое пламя внутри ярко сияло. Когда он сделал глубокий вдох, сладкие ароматы жасмина и белого мускуса ударили ему в голову, стирая мысли свежим пьянящим запахом.
Заставляя его забыть.
Все в этом месте было создано
