Как раз за день перед тем прошёл снег с дождём, потом ударил мороз, и была страшная гололедица.
Перед нами ехало ещё трое саней, но все они замялись перед подъёмом. Лошади наотрез отказывались идти: делали несколько шагов в гору и потом пятили сани назад.
Мы выскочили вперёд:
— А ну-ка, Чубарик!
С торжеством мы увидели, что Чубарка послушно и сильно влёг в хомут.
Начали подниматься.
С первых шагов стало ясно, что мы сделали безобразную глупость.
По горе ещё вчера сбегала вода, а сегодня она застыла ледяной корой. Подъём был невозможно трудный.
Чубарый беспрестанно скользил.
Дорога шла узкой лентой. Слева — стена, справа — обрыв.
Назад теперь уже не повернуть. Хочешь не хочешь, а приходилось взбираться. Снизу нам что-то кричали, но мы ничего не слышали, не понимали и только со страхом глядели на Чубарку.
Он карабкался, падал… И опять карабкался из последних сил.
Скоро конец.
На хребте показались люди.
В это время Чубарый упал на колени.
— Ну, ну, ну, Чубаренький! — взмолилась Соня, сжимая руками передок саней.
Чубарый, тяжело дыша, пополз на коленях.
А сверху уже бежали крестьяне. Один подхватил его под уздцы, другой подпрягся к оглобле, третий толкал сани сзади.
— Эээй-эй! — кричали они разом. — Понатужься-ка ещё немного, родной!
Мы выбрались наверх и стояли, не веря своим глазам.
— Ну лошадь! — раздалось вокруг. — Вот это конь! Этот не выдаст: на коленях доползёт.
Мы опомнились и с благодарностью оглянулись. Чубарый стоял окружённый людьми. Дрожащую переднюю ногу он выставил вперёд и на неё склонил усталую, взмыленную голову. Бока у него мучительно вздымались. Меня точно кольнуло:
— Дышит как… И всё из-за нас, подлецов…
Вскоре после этого Чубарый начал прихварывать.
Однажды, придя в конюшню, мы увидели, что он лежит. А в яслях — нетронутое сено.
— Чубаренький! Что с тобой? Уж не заболел ли ты опять?
Мы сильно встревожились, но решили подождать до обеда.
Дома в это время были какие-то неприятности, и, когда Соня стала говорить про Чубарого, отец с матерью ответили:
— Не до вас сейчас, не приставайте.
Чубарый пролежал до самого вечера.
На ночь мы укрыли его попоной, напоили тёплой водой и придвинули к нему сено.
Пил он охотно, а к сену совсем не притронулся.
Вечером у нас был совет.
А на рассвете я и Соня пешком отправились в город к папиному товарищу — ветеринарному врачу.
До города было далеко.
Мороз стоял крепкий. Лица у нас налились краской, на ресницах повисли снежные звёздочки, а кончики пальцев немилосердно щипало. Но мы как-то не замечали ни мороза, ни усталости. Мы шли, молчали и под монотонный визг и хруст снега думали о больном Чубарике.
Врач был дома. Он расположился около самовара с горячими лепёшками и сметаной и был в прекрасном настроении.
— А, амазонки! — закричал он при виде нас. — Давайте-ка вместе разделаемся с этими лепёшками.
— Спасибо. Мы не за этим.
Мы поздоровались и в волнении остановились у стенки.
От тёплой комнаты меня стало знобить. А у Сони глаза и нос блестели сильнее медного самовара.
— Ну, я вижу, у вас что-то случилось. Рассказывайте. Папа с мамой здоровы?
— Чубарый у нас заболел.
— Да ну! Что же с ним такое?
Мы рассказали всё, что успели заметить: он не встаёт, совсем не ест. А ведь он не очень здоровый: ведь он был в леднике, и теперь у него только одно лёгкое…
— Та-ак! Ну, вы хорошо сделали, что обратились сейчас же ко мне. Может быть, мы вылечим его ещё. Я приеду, девочки, непременно приеду, только попозже, к вечеру.
— К вечеру? А если он… А сейчас вы не могли бы? Дома у нас там… ссорятся. Денег им всё не хватает. А что лошадь заболела, до этого никому дела нет. Хоть умри — не обратят внимания!
Соня незаметно протянула ко мне свою руку: нет ли у меня с собою носового платка?
Я пошарила в кармане: нету. Забыла тоже. Тогда она просто смахнула около носа рукой и небрежно сказала:
— Мухи тут у вас…
Доктор взглянул на неё исподлобья и опять улыбнулся:
— Ну-ну, не надо плакать…
Мы сразу повеселели: теперь он наверное поедет. И правда, он стал распоряжаться:
— Жена, погрей-ка моих гостей чаем, а я пойду разыщу валенки и соберу лекарства.
Нас усадили за стол. Доктор всё время шутил и болтал.
— Ну, вот я и готов. Вы как припутешествовали, амазонки? Верхом или в санках?
— Нет, мы просто пришли. Мы ведь ушли рано, в пять часов. Дома все ещё спали.
— Как — пришли? Пешком, с озера?
— Ну да. Из дому.
— Амазонки, вы мне положительно нравитесь! — захохотал славный ветеринар. Он переглянулся с женой и пошёл запрягать свою лошадь.
Мы досыта напились чаю. Поблагодарили хозяйку и вышли за доктором. Дорогой мы расспрашивали его, много ли он вылечил лошадей. Оказалось, что очень много. Мы совсем успокоились.
Завиднелся посёлок. Показались наши ворота.
Не успели мы въехать на мостик, как ворота сами растворились. Это Юля с Наташей: они всё выбегали смотреть. И как только разглядели, что мы едем, заранее вытащили закладку от ворот и распахнули их перед нами.
Мы сейчас же пошли на конюшню.
Чубарый лежал всё так же. Врач начал внимательно его осматривать. Пробовал поднять, но Чубарый не мог держаться на ногах. Он повалился на землю и застонал. Наташа заплакала. Мы со страхом посмотрели на доктора.
— Плохо. Совсем плохо, ребятки. Вашего Чубарого разбил паралич. Тут уж ничего не поделаешь. Больше двух-трёх дней ему не протянуть. А лучше бы пожалеть его и пристрелить сразу. Это одна секунда, а так мучиться будет, бедняга… Да что это вы? Что вы на меня так смотрите?.. Где отец?
Он пошёл в дом, а мы стояли над Чубарым, не смея взглянуть друг на друга. Наконец я подняла голову. Никогда больше не видела я таких жалких лиц…
К вечеру Чубарому стало ещё хуже. Он начал стонать и колотиться о землю. Мы, как потерянные, бродили около него.
Наутро Соня и я, не сговариваясь, вошли к отцу.
— Чубарый мучится… — сказала я так трудно, как будто в горле у меня перевернулось яблоко.
— Хорошо, — ответил отец. — Я знаю. Доктор говорил мне о Чубарике. Не горюйте, дочурки, это одно мгновение.
И он вытянул ящик, где лежал револьвер.
Мы забились по углам и не видели больше друг друга.
Но я знаю наверное, что все приходили проститься.
— Где же девочки? — удивлялась мать. — Отчего никто не обедает?
— Оставь их, — ответил отец.
Мы скрывались до поздней ночи. Так прячут только большое горе. И никто из домашних не видел, как грустные, заплаканные дети молча уходили из опустевшей Чубаркиной конюшни.
Примечания
1
А-а, девочки! Здравствуйте! (кирг.)
2
Хорошая лошадь? (кирг.)
3
Умер, издох. (кирг.)
4
Белки — вершины гор, покрытые вечным снегом.
5
Расската — каменная россыпь по склону горы.
6
Фирн — оледенелый, слежавшийся снег.
7
Джолдаш — товарищ. (кирг.)
8
Вот как здорово! (кирг.)
