— Ты был прав, — сказал он позже Рапуунгу, когда они перестали обрызгивать себя водой, вымывая пепел из глаз, ноздрей и ушей.
— В чем, неверный?
— Насчет того, как я использовал огонь. Это было неправильно.
Глаза йуужань-вонга сузились.
— Объясни.
— Я убил невинную живность, чтобы спасти нас.
Рапуунг грубо расхохотался:
— Пустяки. Убивать и умирать — это пустяки; это пути вселенной, часть принятия боли. Содеянное тобой неправильно, потому что это мерзость, а не потому что ты кого-то убил. Не обманывай сам себя. Я вижу теперь, насколько ты полон решимости спасти свою подругу-джиидаи. Если ты сможешь добраться до нее, лишь заполнив трупами пропасть, ты сделаешь это.
— Нет, — сказал Энакин. — Не сделаю.
— Цель, к которой так слабо стремяться — не цель вообще.
Энакин вдохнул.
— Мы спасем ее. Но я не хочу никого убивать.
— Тогда воины убьют тебя.
— Воины бывают разные, — сказал Энакин. — Я буду защищаться с крайней жестокостью. Но лес нечего мне не сделал и не заслужил такой судьбы.
— Ты несешь чепуху, — сказал Рапуунг. — Мы убиваем тех, кого должны убивать.
— А я говорю — нет.
— Конечно. По твоей милости я уже замарал себя первой мерзостью ради достижения твоих целей, так ты еще хочешь, чтобы я разделял твою детскую боязнь убийства? Всякой жизни приходит конец, джиидаи.
Энакин это понимал. Выходит, йуужань-вонги считали небиологическую технологию настолько же неправильной, насколько философия джедаев считала неправильными беспорядочные убийства.
Разумом он полагал, что понял это, но глубоко это его никогда не трогало. Лишь теперь, когда они оба согласились, что произошло что-то ужасное — но по совершенно разным причинам — Энакин начал видеть здесь какой-то смысл.
Если бы только он мог чувствовать Рапуунга с помощью Силы! Если бы только он мог сказать, на светлой стороне йуужань-вонг или на темной!
Да и вообще, уместен ли такой вопрос без Силы? Неужели джедаи так зависят от своих ощущений, которые дает им Сила, что без них они превращаются в моральных калек?
Рапуунг не сводил с Энакина жалящего взгляда, пока джедай искал ответ. Вдруг он отвернулся и стал смотреть куда-то вбок.
— Ты несешь чепуху, — сказал Вуа Рапуунг. — Но… Я сознаю, что ты спас мне жизнь. Когда моя месть свершиться, это будет благодаря тебе.
— Ты тоже спас меня пару раз, — отвечал Энакин. — Мы еще даже не в расчете.
— Не в чем? Что это за слово?
— Неважно. Вуа Рапуунг, что это за месть, которой ты добиваешься? Что с тобой такое сделали, что из-за этого ты повернулся против своих?
Взгляд Рапуунга посуровел.
— Ты и вправду не знаешь? Ты действительно не видишь? Посмотри на меня!
— Я вижу, что твои рубцы гноятся. Твои имплантанты, кажется, умерли или умирают. Но у меня нет ни малейшего понятия, что это значит.
— Это не твое дело, — сказал Рапуунг. — Не нарывайся, неверный.
— Хорошо. Тогда расскажи мне свой план — тот, что приведет меня к Тахирай.
— Иди за мной и увидишь, — ответил Рапуунг.
Они припали к земле среди путаницы корней у края воды, рядом с притоком великой реки.
— Мы теперь еще дальше от базы формовщиков, чем вчера, — пожаловался Энакин.
— Да, но теперь мы в нужном месте, — сказал Рапуунг.
— В нужном месте для чего?
— Жди. Смотри.
Энакин хотел возразить, но не сумел сформулировать ответ. Не на это ли жаловались люди, обвиняя его в косноязычии? Рапуунг был скуп на слова, как ботанский агент. Шесть дней они бежали и сражались вместе, а Энакин до сих пор ничего не знал о воине, кроме того, что тот был на что-то страшно зол. Может, даже свихнулся из-за этого. Он упоминал какую-то «ее» и, кажется, имел навязчивую идею о своей полноценности перед богами.
Хотя, возможно, все йуужань-вонги были такими. Вроде бы Энакин не слишком много с ними болтал. Может, Рапуунг был как раз нормален — на их манер. Может, он держал свои мотивы и планы в секрете, потому что именно так и поступали йуужань-вонги.
А, может, он боялся — боялся, что если Энакин узнает о том, что он сделал, или выяснит, как пробраться на базу формовщиков, то убьет его или бросит.
Он украдкой взглянул на эту свирепую плосконосую физиономию и мысленно возразил сам себе. Невозможно было представить, чтобы Вуа Рапуунг чего-то боялся. Наверно, лучше сказать — он был осторожен.
Так что Энакин стал молча ждать, и постепенно спокойное течение реки загипнотизировало его. На пробу он потянулся к окружающей его жизни и снова почувствовал тень боли и смерти, которым он был причиной.
«Мне очень жаль», сказал он лесу.
Как близко он подошел к темной стороне? Что, если Рапуунг прав?
Он доказывал Джесину, что Сила — это всего лишь инструмент, сам по себе ни добрый, ни злой, но который можно использовать, как и любой инструмент, для добрых или злых целей. Неужели зло — это всего лишь сделать что-то, не подумав? Он решил, что да. Корран Хорн как-то сказал ему, что себялюбие — это зло, а верность кому-то — добро. В этом свете, если он погубил кого-то ради самого себя, то это было зло, независимо от того, что он тогда просто не думал о последствиях своих действий. И тем не менее он сражался не только за свою жизнь, не так ли? На кону стояла жизнь Тахирай. Может, даже больше, чем ее жизнь, потому что если Тахирай из его сна станет реальностью, это будет означать смерть огромного количества людей.
Если честно, то он был вынужден признать, что не думал и об этих более серьезных последствиях. Ему нужно было решить проблему, и он решил ее, словно какое-нибудь математическое уравнение или неисправность в мотиваторе гипердрайва своего иксокрыла. Он просто не подумал о проблемах, к которым может привести его решение, и это было весьма типично для него в последнее время.
Мара Джейд обратила внимание на эту его склонность давным-давно, еще когда они поселились на Дантуине. Видимо, он ничему не научился. Может, пора начинать?
Эта мысль вернула его опять к Вуа Рапуунгу. Тот, по его собственному признанию, отправился мстить, а если Энакину что-то твердо вбили в голову, то как раз то, что месть принадлежит темной стороне. Если он будет и дальше действовать совместно с Рапуунгом, не станет ли он соучастником этой мести? Какой трагедии он поможет разыграться, сотрудничая с полубезумным йуужань-вонгом?
Вдруг лесную живность что-то всполошило. Тысячи голосов слегка изменились — животные почуяли и услышали нечто незнакомое, нечто выходящее за рамки их ограниченного словаря хищника и жертвы, голода и опасности.
По реке приближалось нечто новое для Явина 4.
— Ты кого-то ждешь? — спросил Энакин.
— Да.
Энакин решил не уточнять — кого. Он устал задавать вопросы, которые оставались без ответа. Вместо этого он напряг чувства и принялся наблюдать.
Вскоре на реке показался какой-то предмет, плывущий против течения.
Сперва Энакин подумал, что это лодка, но затем вспомнил, что если это йуужань-вонгская лодка, то она должна быть органического происхождения. Изучая ее, он обнаружил несколько деталей, подтвердивших его догадку.
Основная видимая часть представляла собой широкий плоский колпак, выступавший из воды и обрамленный щитками и пластинками. Что бы ни двигало эту штуку вперед, оно находилось под водой, но в любом случае оно работало. Время от времени из воды перед колпаком выныривало нечто напоминавшее верхнюю часть головы. Если это и была голова, то большая, примерно такой же ширины, как и раковина, чешуйчатая и серо-оливкового цвета.
Сверху сидел дядька, которого Энакин не мог чувствовать с помощью Силы, но чем ближе он подплывал, тем меньше казался похожим на йуужань-вонга. Энакин не сразу понял, откуда такое впечатление: у дядьки был все тот же резко скошенный лоб, а ноздри сидели практически горизонтально, в точности как у прочих виденных Энакином представителей этого вида.
Но у него не было рубцов. Ни единого. Энакин не нашел даже татуировки, а ему была видна большая часть тела этого парня — тот носил лишь что-то вроде набедренной повязки.
Время от времени он дотрагивался до чего-то на поверхности щитка, и тварь-лодка чуть меняла курс.
— Не показывайся, — сказал Рапуунг и встал.
— Ке'у! — позвал он.
Сквозь переплетение корней Энакин увидел, как лодочник удивленно вздернул голову. Он произнес серию слов, которых Энакин не понял, и Вуа Рапуунг ответил в том же духе. Суденышко стало поворачивать в их сторону, и Энакин зарылся еще глубже.
Два йуужань-вонга продолжали переговариваться, меж тем как суденышко подплывало все ближе к берегу.
Чтобы успокоится, Энакин сделал несколько глубоких вдохов. Он только что думал об осторожности Вуа Рапуунга; настало время подумать о собственной осторожности. Когда йуужань-вонг перестанет в нем нуждаться? Сейчас? Когда они доберуться до базы формовщиков? Когда он свершит свою месть? Это могло случится когда угодно. Он вспомнил то, что сказал Валину о йуужань-вонгах и их обещаниях. Можно ли верить, что Рапуунг свое сдержит?
