Нам велели надеть меха, но, к несчастью, вечер выдался сырым и теплым, и мы взопрели. Помню, Яки надел свое соболиное пальто.
— Которое царь подарил его отцу?
Добсон прыснул.
— То самое. А еще там был искусственный лед. Люди катались по нему на коньках и в санях с фонариками. — Он умолк, задумавшись. — На самом деле там действительно было замечательно. Были даже настоящие русские сани. Во всяком случае, Яки сказал, что они русские. Откуда мне знать. Синие с золотом, и в них запрягли пони с искусственной гривой.
— Что же, всё было искусственным?
— Всё что возможно. Водка, впрочем, была вполне настоящей. Боже, я ведь был совсем молод и даже не видел ничего подобного. Вскоре после этого Долли и Яки переехали в Париж. У нее заканчивались деньги. Они уже не могли жить с таким размахом.
— А где теперь Долли?
— Умерла, бедняжка. Она была гораздо старше Яки — на двадцать лет или больше. И это было заметно. Но замечательная старушка. Мы ее обожали. Все думали, что Яки унаследует состояние, но ему не досталось ни единого су. Она была по уши в долгах. Для него это должно было быть ударом.
— И что он сделал?
— Отправился путешествовать. Он так и не вернулся в Англию.
— То есть близко вы его не знали?
От такой наглости глаза Добсона расширились, но он тут же снова рассмеялся.
— Что вы, все знали Яки!
Очевидно, этого было достаточно.
Гарриет понимала, что ее вопросы начинают тревожить Добсона, но ей надо было задать еще один: на что теперь живет Якимов? Возможно, предчувствуя, что разговор повернет в этом направлении, Добсон торопливо сказал:
— А вот и Белла Никулеску! Очень приятная женщина.
Гарриет не стала настаивать. Ей хотелось познакомиться с Беллой Никулеску.
Высокая широкоплечая Белла, со светлыми волосами, собранными в низкий узел, в приталенном костюме, напоминала классическую статую. На вид ей было под тридцать.
— Она очень хороша собой, — сказала Гарриет, думая, что чересчур модная шляпка Беллы напоминает шапочку, которую кто-то ради забавы нацепил на голову Венере Милосской. За Беллой семенил смуглый и усатый румынский Адонис маленького роста.
— Это ее муж?
— Никко? Да. Вы что же, разве незнакомы?
— Нет. Она не одобряет Гая.
— Ерунда! — благодушно запротестовал Добсон. — Все одобряют Гая.
Он встал и подал Белле руку. Ту в основном интересовала Гарриет. После того как их представили, Белла сказала:
— Мне уже рассказывали, что Гай привез с собой жену.
Ее тон и то, что она назвала Гая по имени, подразумевали предложение дружбы — и Гарриет была склонна принять это предложение.
Добсон спросил Беллу, не хотят ли они присоединиться к ним. Теперь его очаровательные улыбки были всецело обращены к Белле. Она, однако, отказалась.
— Мы встречаемся с румынскими друзьями, — пояснила она, сделав небольшой упор на слове «румынскими».
Добсон глядел на нее с подобострастным интересом:
— Прежде чем вы покинете нас, молю, расскажите, что кроется за арестом Дракера? Уверен, вы знаете.
— Что ж. — Белла расправила плечи, очевидно довольная тем, что представитель миссии обращается к ней за информацией. — Одна леди — думаю, вы знаете кто — обнаружила, что доля барона Штайнфельда в «Астро-Романо» на деле принадлежит Дракеру. Вы, разумеется, знаете, что у всех этих богатых евреев есть иностранные представители. Так они скрываются от налогов. Сами понимаете, чего стоят эти доли сейчас! Так вот, эта леди пригласила Дракера на ужин и намекнула, что хотела бы получить эту долю от него в качестве рождественского подарка. Он решил, что это шутка. У меня, мол, нет никакой доли, да и вообще евреи не дарят друг другу подарки на Рождество, и так далее и тому подобное. Тогда она попробовала другой подход. (Честно говоря, я бы не отказалась обратиться в мышку и поприсутствовать при этом разговоре, а вы?) Но у Дракера теперь новая молодая жена, и он не поддался. Тогда она разозлилась и сказала, что, если он не передаст ей акции, она устроит так, что их конфискуют. Он полагал, что с его-то немецкими связями его никто не тронет, и рассмеялся ей в лицо. Через двадцать четыре часа его арестовали.
— Полагаю, этот арест можно рассматривать как антигерманский жест, — заметил Добсон.
— Вы думаете? — Белла оживилась. — Расскажу Никко. Он будет в восторге. Он всецело за Британию.
Она помахала Никко, который уже встретился со своими друзьями.
— Теперь я должна вас оставить, — сказала она и дала руку Гарриет. — Мне всё не удавалось уговорить Гая прийти к нам на прием. Приводите его ко мне.
Глядя, как мощный торс Беллы маневрирует между столиками, Гарриет спросила:
— А чем занимается Никко?
— Ну как же. Он женат на Белле.
— Вы хотите сказать, что она богата?
— Вполне обеспеченна.
Добсону пора было возвращаться в миссию. Когда он подозвал официанта, Гарриет, понимая, что обычаи не позволяют ей остаться в кафе одной, попросила принести счет и ей; впрочем, Добсон настоял на том, чтобы заплатить за них обоих.
Он предложил подвезти ее на своем автомобиле, но она отказалась, пояснив, что хочет пройтись по магазинам.
— У нас в последнее время нет ни минутки свободной, — сказал он напоследок, — а его превосходительство хочет, чтобы мы занимались расшифровкой!
При одной мысли об этом непритязательном занятии Добсон расхохотался.
Гарриет вспомнила, как при первом знакомстве с ним сочла, что перед ней человек, которого сложно будет узнать по-настоящему. Теперь же ей казалось, что она ошиблась. Похоже, он был именно тем добряком, каким и казался.
Она подошла к витрине, в которой приметила итальянский чайный сервиз из тончайшего фарфора цвета sang-de-bœuf[34]. Она хотела купить этот сервиз на деньги, подаренные им на свадьбу, но Гай, вовсе не интересовавшийся вещами как таковыми, запротестовал:
— Зачем тратить деньги? Возможно, нам придется уезжать отсюда с пустыми руками.
Теперь же Гарриет хотелось порадовать себя, и она мстительно разглядывала сервиз, пока не осознала, что муж оставил ее из самых благородных побуждений и ненадежным его делает лишь исключительная доброта. Вместо того чтобы покупать сервиз, она отправилась на Каля-Викторией и заказала там электрокамин.
Ветер усилился, в воздухе появились снежинки. Неумолимо черное небо нависало над крышами, словно чугунная гиря. Не желая возвращаться в пустую квартиру, она взяла такси и поехала на набережную Дымбовицы. На берегах реки раскинулся рынок, более напоминавший Восток, чем Запад. Гай как-то привел ее сюда и показал домики в стиле Людовика XIII, некогда служившие резиденциями турков и фанариотов, а теперь превращенные в ночлежки, где бедняки могли переночевать за двадцать-тридцать леев. Окна были заколочены, чтобы уберечься от воров и бунтовщиков. Река Дымбовица, протекавшая между этими домиками, утратила всю свою
