Сейчас, докуривая сигарету, Александра Тихоновна бросила взгляд на темное стекло большого книжного шкафа. Неясное отражение ей понравилось – тени легли там, где надо, волосы казались не седыми, а светлыми, изящная худоба всегда делала Александру Тихоновну элегантной. Загасив сигарету, она осмотрела комнату. Тщательный порядок и продуманнный уют нарушали только коробки с елочными игрушками. «А я-то надеялась, что за завтраком мы, предвкушая праздничные приготовления, обсудим новогодние планы. Наивная!» – подумала Александра Тихоновна, вспоминая, что вчера муж вернулся из Москвы позднее обычного, несколько раздраженный и на вопрос Александры Тихоновны об ужине только фыркнул и заперся в кабинете.
«Господи, как же надоело! Можно подумать, что все революции совершают люди с плохими характерами и дурным воспитанием!» – подумала Александра Тихоновна, легко поднялась из кресла, переобулась в сапоги, закуталась в старую шубу и вышла в сад. Морозец схватил ее за щеки, пробрался за шиворот и заставил поежиться. Солнце отразилось в сугробах и ослепило глаза. Александра Тихоновна почувствовала слезы. Она бочком прошла по утоптанной снежной дорожке, и эти несколько шагов вернули ей хорошее настроение. Тесный теплый сумрак дома не оставлял надежд, тогда как зимний сад, удивляющий каждый день своими ледяными причудами, охладил в душе обиду, отвлек красотой и дал надежду. Подскальзываясь на укатанном снегу, Александра Тихоновна добралась до парника и стала варежкой сбрасывать снег со стеклянных квадратиков крыши. Снег ссыпался маленькими лавинками, переливался, а отдельные снежинки, подхваченные ветерком, летели ей в лицо. Александра Тихоновна вдруг вспомнила, как приходила сюда летом, наклонялась над огуречными листьями и каждый раз удивлялась – на маленькой веточке висел пупырчатый зеленый пальчик. «Славно как, вот и огурцы уже пошли», – думала она тогда. Александра Тихоновна вспомнила, как они с мужем, издеваясь друг над другом, выращивали рассаду. Было всем очевидно, что дешевле купить огурцы в магазине, но им, совсем недавно переселившимся в Знаменку, ужасно хотелось попробовать себя в сельском хозяйстве. А еще они посадили сливы. Все односельчане сбежались смотреть, как с большой машины сгружают саженцы. Деревьев было так много, что потом пришлось часть раздать соседям.
– Витальич, ты теперь от запора всю деревню вылечишь! – Константин, известный остряк, не отказал себе в удовольствии и на этот раз.
Сливы все прижились, весной зацветали своими розовато-кремовыми шапками, осенью лиловые плоды придавали саду изысканность и будоражили хозяйственные чувства. Хотелось сушить, вялить, печь пироги и варить варенье…
Александра Тихоновна посмотрела на деревья. Природа ей всегда казалась продолжением их с мужем планов, продолжением жизни, но сама жизнь вдруг внезапно переменилась. И этим сливам было невозможно рассказать, что тот, кто их сажал, был одним человеком, а смотреть на их цветы и есть плоды станет уже совсем другой.
Над забором проплыл толстый лисий хвост. Александра Тихоновна безошибочно определила: продавщица Лариска. Только у нее в деревне была такая яркая шапка, которая необычайно гармонировала с Ларискиными ярко-зелеными глазами. Александра Тихоновна окликнула продавщицу. Вопреки обыкновению, Лариска не спешила остановиться. Она даже прошла немного дальше и, только встав как-то боком, откликнулась:
– С наступающим, Александра Тихоновна!
Длинный рыжий мех не сумел скрыть то, чего стыдилась продавщица – огромный синяк под правым глазом. Александра Тихоновна благоразумно виду не подала. Впрочем, Лариса ситуацию дезавуировала сама:
– Вот, ухожу от Константина. Все. Завтра же беру отпуск и уеду. В Сочи. Там и зимой хорошо. Тепло. Деньги у меня есть. И больно он мне нужен. Тоже мне, вспучина, – произнесла она, закуривая с независимым видом.
«Вспучиной» в Знаменке называли тех, кто имеет обыкновение «задирать нос», «строить из себя черт знает что» и «много о себе понимать».
– Праздник скоро. Новый год, нельзя ссориться, – произнесла в ответ Александра Тихоновна, но эти слова она как будто бы адресовала себе.
– И что?! – с вызовом откликнулась Лариса.
Вся Знаменка знала о непростых любовных отношениях Ларисы и Кости. И все давно уже не верили их обещаниям разойтись раз и навсегда. Но сейчас в голосе продавщицы Александра Тихоновна уловила нечто такое, что заставило ее поверить в эту угрозу. Лариса отправилась дальше, а Александра Тихоновна вышла за калитку, оглядела деревенскую улицу и остановила свой взгляд на старой кривой сосне, росшей прямо посередине проезжей части и теперь усыпанной ледяной крошкой. Александра Тихоновна вдруг представила, как она проживет эти три недели до Нового года. Она представила, что уже вечером ей будет совестно своей вредности, стыдно из-за этой неудобной масленки, что она с нетерпением будет ждать мужа с работы, чтобы как-то загладить свой дурацкий выпад. Она начнет заговаривать с ним, предлагать разобраться с двумя коробками елочных игрушек, будет задавать вопросы о елке, которую они обычно наряжали в гостиной. Александра Тихоновна уже знала, что муж станет хмуро буркать, что-то нечленораздельно говорить себе под нос, и все их общение будет напоминать старую игру «Да» и «нет» не говорить, в белом-черном не ходить». В конце концов она так и не поймет, помирились они или нет. А время будет идти, и Александре Тихоновне придется тревожно ждать Нового года и гадать – помирятся они или Аркадий Витальевич будет все так же хранить молчание, подчеркнуто озабоченно проглядывать газеты за завтраком, а приехав вечером домой, сразу уходить к себе в кабинет. Александра Тихоновна отлично представляла, как она будет привлекать его внимание – как-то особенно громко вскрикивать на кухне, словно обожглась или поранилась, или громко комментировать телепередачи. За этим возгласами будет желание вовлечь мужа в разговор посредством обычного человеческого сострадания. Но Аркадий Витальевич, тертый калач, на это не поддастся – он будет молчать, невзирая на назойливое, звучащее со всех сторон напоминание о приближающихся праздниках. Александра Тихоновна знала своего теперешнего мужа, общественного деятеля, обремененного огромным количеством знакомых, друзей, единомышленников, – человека жестковатого, резкого, и понимала, что мириться им придется в самый праздник, когда до боя курантов останется полчаса. И это примирение будет мучительно унизительной процедурой для нее. «Ничего хорошего не случится. Он постарается наказать меня своей принципиальностью! И испортит все на свете! Не будет уютного сидения у горящего камина, не будет прогулки вдвоем по зимнему лесу, не будет утра Нового года с его белой тишиной, вчерашним вкусным салатом и сухой колбаской. Вернее, все будет, но будет неинтересным и никому не нужным. «Когда люди почти не разговаривают друг с другом, все теряет свой смысл, – подумала Александра Тихоновна. – И вообще, кто позволил ему так со мной обращаться?! Идейное несогласие – это одно, а Новый год – это совсем другое! Новый год – это…» Большой ворон с шумом покинул сосновую ветку и перелетел на соседский забор. Своим птичьим профилем он напомнил Александре Тихоновне мужа. «Черт с ним! Не буду я мириться! Не хочу! Что там Лариса говорила? Сочи?!» – Александра Тихоновна решительным шагом направилась в дом.
…В туристическом агентстве, куда через два часа приехала Александра Тихоновна, царила праздничная суматоха. Во-первых, посетителей встречала огромная украшенная елка. Разноцветные огоньки бегали по ней, освещая тонкую хвою и большие разноцветные шары. От одного только этого вида на душе у Александры Тихоновны запели птицы. Новогодний праздник она любила больше всего на свете, от него она ждала чудес и в пять лет, и в двадцать пять, и в тридцать, и сейчас.
Во-вторых, здесь было очень много людей, которые громко обсуждали свое ближайшее будущее. И оно, судя по всему, было невероятно счастливое и яркое.
– Да-да, там два бассейна и огромный пляж! Я заказываю нам номер?! – слышалось из одного угла.
– Охотничий домик! Ты представляешь! В лесу, на озере! Со всеми удобствами! Лыжи, санки! Машка будет в восторге! – перебивал другой угол.
– Да, сафари, да! Нас встретят, дорогая… – басил кто-то еще…
До праздников оставалось всего три недели, и все спешили организовать долгожданный отдых.
Александре Тихоновне проходящая мимо девушка подсунула ворох буклетов:
– Вот, посмотрите, пока ваша очередь подойдет!
Через пятнадцать минут Александра Тихоновна точно уже знала, что она не полетит на Самоа, во Вьетнам или Таиланд. Австрия, Германия тоже не привлекли. Париж? В Париж на Новый год?! Одной? В Париж надо ехать вдвоем. Это же очевидно! Потом, в Париже она была с мужем, нечего душу себе бередить. Александра Тихоновна в замешательстве покрутила головой. Ну хорошо, она поедет, допустим, в Будапешт. Посмотрит город, встретит Новый год, тетки в группе буду галдеть, по магазинам бегать. А если поехать одной – бродить по улицам, сидеть в кафе… А вечер в отеле? Опять одна? Может, вообще не надо никуда ехать, остаться в Москве, встретиться с подругами, да и дома дел полно. При мысли о домашних делах и заботах неожиданно вскипела кровь. Нет! Она поедет! Куда угодно, но поедет! Взгляд Александры Тихоновны упал на старый плакат, пришпиленный канцелярской булавкой к стене – белый пароход рассекал бирюзовую гладь воды.
