– Мама, извини, но мне пора заканчивать разговор. Эди остался один в саду. Мне нужно вернуться к нему.
– Жаль. Я думала, что ты найдешь для матери хотя бы пять минут времени. В конце концов, мы достаточно редко звоним друг другу.
– Так звони мне чаще, мама. Лучше всего вечером, когда дети уже в постели, тогда у меня больше времени. Пока, мама. И передай привет папе. Я надеюсь, что у него станет лучше с сердцем.
Мать положила трубку. Совершенно неожиданно, не сказав ни слова на прощание. Ей всегда удавалось повернуть разговор таким образом или оборвать его так, что Сара оставалась наедине с укорами совести.
«Сегодня день рождения Эди, – подумала она и глубоко вздохнула. – Сегодня праздник. Сегодня я не дам себя разозлить».
Она вернулась в сад. Эди там не было.
37
Медведь все так же лежал на подушке, как и несколько минут назад, когда она ушла в дом. Сара сразу поняла, что произошло нечто ужасное. Она не кричала, не бежала. Она стояла словно парализованная и пыталась осознать, что на одеяле пусто и Эди здесь уже нет. Она окинула взглядом сад, который достаточно хорошо просматривался, но малыша нигде не было видно.
Примерно через три секунды она пришла в себя, и ее оцепенение превратилось в панику.
– Эди! – закричала она. – Тереза, быстрей сюда, Эди исчез!
Тереза не отзывалась. Наверное, она была в кухне и у нее работало радио или телевизор. Тогда она не слышала, что происходит на улице.
Сара с криками обежала весь сад. «Боже, пожалуйста, не допусти, чтобы что-то случилось! Пожалуйста, пожалуйста, Боже мой, Боже, не допусти этого! Романо никогда меня не простит». Она подбежала к невысокому ограждению из камня и посмотрела вниз. Если бы он упал с террасы, поросшей оливами, вниз, то должен был лежать где-то внизу, а это место просматривалось хорошо. Но Эди там не было. И в этот момент Сара заметила, что игрушечный парусник, которого Эди до сих пор не удостоил даже взглядом, исчез.
Между сараем и домом был проход шириной приблизительно в метр, за которым находился огород, принадлежавший Энцо и Терезе, и фруктовый сад. Там же был маленький заиленный пруд, берега которого заросли камышом и травой. Парусник колыхался на воде.
Пруд был мелким, и дно там было покатым, но он оказался слишком глубоким для двухлетнего малыша, который лежал в воде головой вперед и не двигался.
Сара бросилась к пруду и вытащила из воды Эди, который мягко обвис на ее руках. Его бледное мокрое личико было спокойным, глаза закрыты, в волосах ил.
– Тереза! – закричала Сара изо всех сил. Она положила Эди на землю и стала ритмично нажимать на его грудную клетку. – Проснись, воробушек мой, мое самое любимое сокровище, проснись! – Она пыталась делать ему искусственное дыхание.
Прибежала Эльза.
– Скажи бабушке, чтобы позвонила в «скорую помощь»! – крикнула Сара. – Эди умирает! Скорее!
Эльза все поняла и бросилась к дому. Через несколько секунд появилась Тереза.
– Что случилось?
– Он лежал в воде. Позвони в «скорую помощь», быстро! Может, вертолет… Я не знаю, что… Я не знаю, жив ли он!
Тереза больше ничего не сказала и побежала в дом.
Сара взяла сына на руки. Она хлопала его по спине, снова и снова прижималась ртом к его маленькому носику, вдувала свое дыхание в его тело.
– Дыши, Эди, ради Бога, ты должен дышать!
Через пятнадцать минут приехала машина «скорой помощи» с оборудованием для реанимации. Эди была оказана лучшая медицинская помощь, какая только могла быть в его состоянии, и врачи добились невозможного: они вернули Эди к жизни.
Когда Романо и Энцо в половине первого вернулись в Монтефиеру, их ожидал не праздничный обед, посвященный дню рождения, а заплаканная Тереза, которую утешала маленькая Эльза.
Тереза была едва в состоянии говорить. Романо и Энцо не смогли понять из ее рассказа, что произошло, она даже не могла сказать, жив ли Эди. Энцо хотелось хорошенько встряхнуть жену и ударить о стену так, чтобы она прекратила истерику, но он взял себя в руки и сказал Романо:
– Едем скорее туда. В больнице все узнаем.
Сара решила сказать правду. Пока Эди в реанимации боролся за жизнь, она была не в состоянии собраться с мыслями, не говоря уже о том, чтобы придумать какую-нибудь историю, которая, возможно, сняла бы с нее вину и могла ее оправдать. Она сидела, словно окаменев, на деревянном стуле, привинченном к стене, и смотрела на плакат, который предупреждал о вреде курения. «Vuoi smettere di fumare? – было написано там. – Tuo medico ti aiuta». Она снова и снова тупо читала эти слова, не понимая, что они значат. Потом она произнесла их про себя по-немецки: «Ты хочешь бросить курить? Твой врач поможет тебе». Но по-прежнему не понимала их значения. Ее голова была пустой, как длинный белый коридор, по которому время от времени, не обращая на нее внимания, пробегали медсестры.
«Меня здесь нет, – думала Сара, – ничего не случилось, все в порядке. Сейчас этот кошмар закончится».
Она хотела рассказать Романо все, до мельчайших подробностей, все, что только сможет вспомнить. Не одна она была виновата, все были немножко виноваты тоже. Может, он согласится с ней, а может, и нет. Возможно, он бросит ее, вышвырнет из своего дома. Она не будет защищаться, не будет просить пощады, не будет плакать. Она просто уйдет, уедет домой. И скажет родителям: «Я снова здесь. Все пропало, Эди мертв. Теперь вы довольны?»
Она обратила внимание на большой красно-белый плакат, который висел над стеклянной матовой дверью. «Terapia intensiva | Reanimazione» было написано там.
«Что он видел, когда умирал? – думала она. – Ангелов? Облака?»
Снова и снова она читала табличку на двери.
«Может быть, не все потеряно…»
Саре казалось, что прошла целая вечность, когда она заметила Романо и Энцо, идущих по коридору. Оба шли очень медленно, словно боялись того, что их ожидает.
Когда Романо подошел, она встала и посмотрела ему в глаза. Ее лицо было красным от стыда и страха.
– Прости меня, – сказала она – Я так сожалею… Мне хочется повернуть время вспять, чтобы ничего не случилось.
Она ожидала, что Романо ударит ее, закричит или обольет ее презрением, но ничего подобного не случилось.
Он смотрел через окно клиники на пологие холмы, леса и виноградники, гладил ее по голове и молчал.
Прошло пять дней после несчастного случая. Эди все еще был в больнице. Однажды вечером Романо сказал Саре:
– Я знаю, что ты никогда бы не сделала ничего, что могло навредить Эди. Нет ничего, что ты сделала бы нарочно. Я не буду ломать себе голову над тем, как все произошло и что можно было предотвратить… Случилось то, что случилось. А поскольку ты этого не хотела, на тебе вины нет. Но я не должен был покупать этот парусник! Я идиот! Нельзя дарить кораблик маленькому ребенку! Игрушка понравилась мне, поэтому я ее и купил. Я купил ее для себя, Сара! Я хотел играть с ним и с парусником! Я виноват! Если бы не кораблик, он бы никогда не упал в пруд!
Он закрыл лицо руками. Сара подошла и обняла его.
38
Врачи спасли Эди жизнь. Но он какое-то время находился в состоянии клинической смерти, и никто не мог точно сказать, как долго. Сара тоже не имела понятия, сколько на самом деле продолжался ее телефонный разговор с матерью. Кровообращение в мозгу Эди было нарушено, некоторые его области бесповоротно погибли. Врачи объяснили Романо и Саре, что их сын инвалид и всю жизнь будет пребывать на стадии развития ребенка. Полное выздоровление исключено, но с помощью любви и специальных занятий можно достичь некоторых успехов.
– С тех пор как это случилось, я не могу ночами спать, – сказала мать Сары Регина по телефону. – Это так ужасно, дитя мое! Как ты только это выдерживаешь?
– Да никак, мама. Прежде всего потому, что этого бы не случилось, если бы мы в то время не говорили с тобой по телефону.
Голос Регины стал пронзительным:
– Ты хочешь сказать, что виновата я? И лишь потому, что позвонила тебе?
– С тех пор как я в Италии, наши телефонные разговоры стали далеко не дружественными. Ты звонишь не тогда, когда хочешь поговорить со мной или узнать, как у нас дела, а только если у кого-нибудь день рождения и ты чувствуешь себя обязанной…
– О чем это ты? – Регина чуть не поперхнулась.
– Если бы я сказала «Мама, я сейчас не могу говорить», ты бы обиделась. Вот я этого и не сказала. И случилось то, что случилось.
– Я же хотела как лучше! Я не могла знать, что у тебя нет времени! – закричала мать. – Бессовестно с твоей стороны пытаться переложить всю вину на меня!
Она разрыдалась и положила трубку.
«Спасибо, мама, – горько подумала Сара, – спасибо за любовь и понимание».
Когда Эди вернулся домой, он был совершенно другим. Его жизнерадостность уступила место апатии, а любопытство – полной безучастности. Он послушно сидел на стульчике, ничего не просил, не плакал и почти ничем не интересовался. Когда к нему приближалась наполненная едой ложка, он послушно открывал рот, как птенец, и глотал все, что дают. Он не отказывался от пищи, он ел столько, сколько давали. Сара узнала, какое количество пищи нужно его маленькому телу, и просила Терезу не давать больше, чем необходимо. Но Тереза этого не придерживалась. Она знала все лучше всех.
