– Вы, ученые, застенчивы, – настаивал Ренкин. – Вы любите прятать свой светоч под корзиной. О содержании ваших работ никогда нельзя догадаться по заглавию. Первая работа Эйнштейна по теории относительности называлась «Электродинамика движущихся тел». И никакого Е=mc^2 на обложке! Нет, сэр, «Электродинамика движущихся тел»! Думается, если бы Господь решил предстать перед огромной компанией ученых – например, на заседании какой-нибудь ассоциации, – они тут же сгоношили бы статейку под названием вроде «О спонтанном дендритоформном горении в воздухе». Гипотез так много, что даже сами ученые заявляют, что их следует экономить, но они никогда и слова не скажут о Боге. Ученые вообще настроены слишком скептически. – Судя по движению головы Ренкина, Элли заключила, что слова предназначены дер Хииру. – Вы, ученые, вечно все оспариваете, по крайней мере пытаетесь это сделать. Словно бы вам никогда не говорили: «Оставь-ка в покое» или «Не крути эту штуку, пока не сломал». Вы всегда стремитесь проверять – правильно ли то, что вы придумали. Но ваше «правильно» относится лишь к эмпирическим чувственным данным, к тому, что можно потрогать и увидеть. В вашем мире нет места ни откровению, ни вдохновению. И с самого начала вы исключаете из рассмотрения все, что относится к религии. Я не верю ученым, потому что сами вы ни во что не верите.
Несмотря на внутренний протест, ей подумалось, а ведь Ренкин-то прав. И его еще считают самым тупым среди современных телеевангелистов. Нет, он не туп, поправила она себя, это он считает тупицами собственных прихожан. А сам-то, как она могла предположить, человек крайне смышленый. Надо ли ей возражать? И дер Хиир, и местная музейная публика записывали дискуссию, но, хотя обе стороны согласились, что записи не будут опубликованы, она боялась поставить в затруднительное положение проект или президента. Однако нападки Ренкина становились все яростнее, а дер Хиир и Джосс не пытались ему возражать.
– Я полагаю, что вы ждете ответа, – вдруг услышала Элли свой собственный голос. – Так сказать, официальной научной точки зрения по этим вопросам не существует, и я не взяла бы на себя смелость говорить от имени всех ученых, даже от лица тех из них, кто работает в проекте «Аргус». Но если вы не возражаете, я хочу сделать несколько замечаний.
Ренкин энергично, с поощрением закивал, Джосс терпеливо ожидал.
– Я хочу, чтобы вы имели в виду – я не собираюсь нападать на чью-либо систему верований. Что до меня, исповедуйте что угодно, даже если вовсе нетрудно показать ошибочность вашей доктрины. Многое из того, о чем говорили вы и преподобный Джосс – недавно я видела его выступление по телевизору, – нельзя просто пропустить мимо ушей. Над вашими соображениями следует еще поразмыслить. Но позвольте мне попытаться объяснить, почему я не согласна с вами.
Пока, подумала она, я просто сама кротость.
– Вам не нравится научный скептицизм. Но он является следствием того, что мир очень сложен. И самая первая идея не всегда справедлива. Кроме того, люди склонны обманывать себя. Ученые в том числе. Все отвратительные социальные доктрины некогда поддерживались учеными – рядовыми, известными и знаменитыми. Конечно, и политиками. И известными религиозными лидерами. Взять, например, рабство или, скажем, нацизм как вариант расизма. Ученые ошибаются, но и теологи тоже, всякий совершает ошибки. Такова участь человека. Вы и сами утверждаете: «Есмь, чтобы ошибаться». Поэтому, чтобы избежать ошибок или по крайней мере свести к минимуму возможность их возникновения, приходится прибегать к скепсису. Идеи требуют проверки: их следует опробовать на строгих фактах и доказательствах. Я не думаю, что можно сразу изречь правду, но истина постепенно открывается в столкновении идей, когда любой скептик из собственного или чужого опыта может выявить разногласия. Об этом свидетельствует вся история науки. Подобный метод не совершенен, но это просто единственный способ, позволяющий получить удовлетворительные результаты. Теперь обратимся к религиям. Здесь я вижу множество противоречивых мнений. Например, христиане считают, что возраст Вселенной выражается конечным числом лет. Эта выставка свидетельствует, что некоторые христиане, а также евреи и мусульмане полагают, что Вселенной всего шесть тысяч лет. С другой стороны, по мнению индуистов – а их в мире достаточно, – Вселенная бесконечно стара и неоднократно испытывала периоды промежуточного творения и уничтожения. Эти точки зрения не могут быть правильными одновременно. Либо Вселенной конечное число лет, либо она бесконечно стара. Ваши друзья, – Элли махнула в сторону стеклянной двери, за которой мимо вывески «Дарвиново заблуждение» проходила группа музейных работников, – оспаривают мнение индусов. Ведь Бог поведал им что-то другое, чем вам. А вы слышите только свой собственный голос. – Не крепко ли? – подумала она. – Все основные религии Земли противоречат друг другу. И не могут быть правы одновременно. Что, если все они заблуждаются? Это всего лишь предположение, не более. Ведь и вам интересно узнать истину, не так ли? И получается, что выбраться из всех противоречий можно только с помощью скептицизма. Ко всем вашим религиям и верованиям я отношусь столь же скептично, как и к любой новой научной идее. Но в моей работе идеи зовутся гипотезами, а не откровениями и вдохновением.
Джосс шевельнулся, но ответил Ренкин:
– Нельзя даже счесть откровений, исполненных Богом пророчеств, данных в Ветхом и Новом заветах. О приходе Спасителя говорится у Исайи, стих пятьдесят третий, у Захарии, стих четырнадцатый, в Книге Царств, стих семнадцатый. Что Он родится в Вифлееме, предсказано у Михея, стих пятый. А то, что Спаситель будет из дома Давидова, предсказано в Евангелии от Матфея, стих первый и…
– У Луки. Вас не смущают эти генеалогии? И Матфей, и Лука приводят совершенно различные родословные. И что прискорбнее всего, родословная идет от Давида к Иосифу, а не к Марии. Или Бог-отец ни при чем?
Ренкин продолжал, словно не замечая, или просто не понял ее:
– Священство и страсти Христовы предсказывались Исайей, стихи пятьдесят второй и пятьдесят третий, а еще в двадцать втором псалме. То, что продадут его за тридцать сребреников, следует из Захарии, стих одиннадцатый. Честный человек не может отрицать исполнившегося пророчества. В Библии говорится и о нашем времени. Упоминаются Израиль, арабы, Гог и Магог, Америка и Россия, ядерная война – все можно отыскать в Библии. Это может заметить всякий, у кого есть хоть унция разума. Для этого не надо быть рассеянным профессором колледжа.
– Ваша беда, – отвечала Элли, – в недостатке воображения. Все эти пророчества… ну почти каждое… темны, двусмысленны, неточны, открыты для плутовства. Они допускают множество интерпретаций. Даже то откровение… обещание Христа, что некоторые из присутствующих узрят Царствие небесное. И не говорите, что оно внутри нас. Слушатели понимали Его буквально. Вы приводите исполнившиеся пророчества и забываете об остальном. Не следует забывать: все жаждут, чтобы пророчество сбылось. Но представьте себе, что ваш Бог – всесильный, вездесущий и сочувствующий людям – действительно захотел оставить памятку грядущим поколениям, скажем сделать так, чтобы отдаленные потомки Моисея не усомнились в существовании Господа. Это же так легко, тривиально. Какая-нибудь пара загадочных фраз и строгая заповедь – хранить их без изменений…
Джосс почти незаметно наклонился вперед.
– Ну, например…
– Например, «Солнце – это звезда», или «Марс – красно-бурая пыльная пустыня с вулканами, подобная Синаю», или… позвольте мне прикинуть. – Она быстро набросала несколько цифр. – «Земля в миллион миллионов миллионов миллионов раз тяжелее ребенка». Или – мне кажется, вас обоих смущает специальная теория относительности, хотя она, правда, ежедневно находит подтверждение в ускорителях частиц, космические лучи тоже подтверждают ее, – это могли быть буквально несколько слов: «Не существует предпочтительной системы отсчета». Или даже: «Да не будешь странствовать быстрее света». Словом, что угодно, о чем люди не могли знать три тысячи лет назад.
– Ну, а что еще вы могли бы предложить?
– Да, таких положений бесконечное множество… по крайней мере не меньше одного на каждый закон физики. Ну, скажем: «В каждом камне заключены свет и тепло», или даже: «Земля следует двум, магнит – трем», – я имею в виду, что сила тяготения обратно пропорциональна квадрату расстояния, а сила взаимодействия магнитных диполей обратно пропорциональна его кубу. Если перейти к биологии, – она кивнула в сторону дер Хиира, молчавшего, словно при исполнении обета, – суть жизни определяется переплетением двух лент?
– Интересный пример, – заметил Джосс. – Вы имеете в виду, конечно, ДНК. А помните символ медицины? Скажем, у армейских врачей на воротнике. Он зовется «кадуцей». Это две сплетенные змеи. Кусочек двойной спирали. С древних времен он был символом сохранения жизни. Не тот ли это знак, который вы ищете?
