Дитрих остановился как вкопанный. Потому что у него снова закружилась голова, второй раз за этот долгий вечер. Сперва на пороге «Шоколадной столицы». И вот теперь, у невысокого зеленого забора, окружающего чей-то роскошный запущенный фруктовый сад.
Спутник подхватил его со сноровкой, приличествующей ангелу-хранителю. Обычный человек вряд ли успел бы понять, что происходит, поднимал бы потом с сырой земли, сочувственно приговаривая: «Ну как же это вы». Но этот не оплошал.
Спросил его, как спросил бы ангела, людям такие вопросы задавать обычно бессмысленно:
– Я сплю?
– Наверняка, – невозмутимо кивнул тот. – Может быть, уснули прямо в автобусе, после сытного ужина в караимском ресторане? Или еще днем, в гостинице? Решили никуда не ходить и прилегли на диван. Или вам все еще пятнадцать лет, и вы задремали в разгар вечеринки, всего после третьего бокала дешевого вина? И увидели самый длинный сон в своей жизни, то есть сон длиной в целую жизнь, как в даосских притчах из серии «пока варился суп» – читали такое в юности? Нет? Ну и ладно, черт с ними. Это совершенно не важно. Важно, что ваша драгоценная золотая лодка – вот она, тут. Стоит. Ждет вас все эти годы. Или все эти сны? Или только последние полчаса? Не знаю. Вам выбирать.
– И… Что мне теперь делать?
– И это тоже только вам выбирать. Мое дело маленькое, стоять рядом, поддерживать вас под локоть и плакать от зависти. Невидимыми, к счастью, слезами. А то неловко бы получилось.
– На моем месте вы бы сели в эту лодку?
– На вашем месте я бы в нее, пожалуй, не сел, а лег. Укутался бы в пальто и постарался уснуть. Или проснуться. Это тоже вопрос личного выбора. Но, в общем, не самый принципиальный. Особой разницы нет. А на своем месте я, пожалуй, вернусь в кафе. Приду туда сегодня в сумерках, примерно в половине шестого. И просижу до самого закрытия, то есть до восьми меня там можно будет – было? – застать. Имейте в виду, если вдруг передумаете смотреть этот сон.
– До восьми? Но уже начало десятого.
– Именно так, – невозмутимо кивнул временный ангел-хранитель. – Но поскольку мы сразу договорились, что времени у нас нет, не стоит теперь обращать внимание на его капризы.
И, не попрощавшись, развернулся и пошел прочь, да так быстро, что скрылся из виду раньше, чем Дитрих успел осторожно поставить ногу на золотое дырявое лодочное дно.
– Это так глупо, что и правда может быть только сном, – сказал он себе.
И полностью умиротворенный столь незамысловатым заключением принялся устраиваться на жестком золотом ложе, так и не заметив, что непросохшая краска отпечаталась на рукаве его нового, специально для этой командировки купленного пальто.
* * *
«Господи, – думает Витя, Витенька, Витолина Яновна. – Господи, – думает она, обеими руками придерживая сердце, – Господи, помоги… ой, нет, не слушай старую дуру, помогать не надо. Просто спасибо Тебе за подарок. И вообще за все».
«А это еще кто такой?» – изумленно думает Витя, уставившись на немолодого мужчину в элегантном сером пальто, каким-то образом ухитрившегося уснуть, уютно, по-кошачьи свернувшись калачиком на дырявом дне золотой лодки, самого лучшего сна в Витиной жизни, такого долгожданного сна, сбывшегося наконец наяву, на берегу озера Гальве, всего в нескольких шагах от ее садовой калитки.
«Откуда-то я его знаю, – растерянно думает Витя. – Вроде бы, впервые вижу, и в то же время, такой знакомый, почти родной, как брат, как будто всю жизнь был где-то совсем рядом, изо дня в день. Наверное, дело в том, что у нас с ним один сон на двоих. Ничего не поделаешь, иногда приходится делиться. Ладно, спасибо, что один, а не три дюжины, вдвоем-то худо-бедно поместимся. Он, конечно, разлегся как король, но ничего, я с краю устроюсь, как-нибудь подремлю».
И осторожно, чтобы не разбудить спящего, залезает в лодку.
* * *
Когда Дитрих открыл глаза, за золотыми бортами лодки плескалась озерная вода, темная и прозрачная, как глаза приснившегося ему временно исполняющего обязанности ангела-хранителя – вот интересно, а чей он на самом деле? На постоянной основе – чей? Кому так повезло? Или всегда работает на подхвате у коллег, когда те берут отпуск? Похоже на то. Каждый день такого кто же выдержит.
Улыбнулся собственным мыслям и только тогда заметил, что на веслах сидит белокурая женщина – та самая, как всегда. Так и должно быть, нечему тут удивляться. Только обрадоваться, обнаружив, что сегодня она сидит не спиной к нему, а лицом. Всегда почему-то думал, эта женщина гораздо старше – ну как же, снилась ему давным-давно, в детстве, и уже тогда была взрослой, примерно такой, как сейчас. А она максимум ровесница Михеля, младшего сына, художника, которого никогда не понимал, даже и не пытался, просто любил больше всех на земле, не подавая виду, сдержанно, безнадежно и счастливо, как саму жизнь.
– Надо же, ты проснулся, – сказала женщина по-литовски.
– Надо же, я проснулся, – по-немецки повторил Дитрих.
К счастью, они не знали, что говорят на разных языках. И поэтому прекрасно понимали друг друга.
– Скажи мне твое заклинание, – попросил Дитрих. – Всегда хотел услышать его наяву.
– Никакое это не заклинание, – улыбнулась она. – Просто сонная присказка, вместо колыбельной, чтобы уложить спать неугомонных детей. И саму себя на закуску. Чего доброго, оба от нее еще раз уснем.
– Или еще раз проснемся?
– Или так. Это уж как повезет. Ты готов рискнуть?
– Еще бы. Как никогда.
– И я, пожалуй, тоже. Ладно, слушай тогда.
Золотая лодка качалась на морских волнах, от соленых брызг щипало обветренные губы, а белокурая женщина, бросив весла, говорила, помогая себе руками, словно всякое слово следовало вылепить из дрожащего над водой тумана прежде, чем оно будет произнесено:
– Озеро впадает в море, море впадает в небо, небо впадает в ночь, ночь впадает в ветер, а ветер дует, где хочет, кто оседлал его, будет владеть всем миром – до самого утра.
* * *
В самом начале сумерек на веранде кафе Šokolado sostiné, что на углу улиц Витоуто и Бирутес, курит очень короткостриженый блондин в серой куртке и терракотовых джинсах. На столе перед ним лежит блокнот. Мужчина пишет в блокноте, очень мелко, очень аккуратно, в столбик:
Тракай
Крепость
Немецкий турист, автобус, караимы, пирожки, ресторан
Отменяем ужин
Да вообще все отменяем к чертям собачьим!
Эспрессо, кафе
И так далее – тут понятно
Женщина
Близнецы
Озеро Гальве
Сказки, сны, грибы, малина
Катамаран
Сигареты – тут обязательно!
Фонарь
Лодка
Лодка
Лодка
Золотая лодка
Вот то-то же
А потом…
Яростно сминает в пепельнице недокуренную сигарету и пишет под этим аккуратным столбцом неразборчивым, размашистым, словно бы чьим-то чужим почерком: «Необъятный простор и ничего священного. Бодхидхарма, Лян Уди, Шопенгауэр, копирайт».
И внезапно утратив интерес к своим запискам, перечеркивает их крест-накрест. Не удовлетворившись результатом, тщательно штрихует каждое слово, чтобы разобрать его было невозможно при всем желании, никогда. Никогда, никогда.
Пока он черкает старательно, как первоклассник, прикусив от усердия кончик языка, серебристые осенние сумерки сгущаются и синеют, а потом наступает ночь.
Дом для кошки и дракона
– Мы не можем взять кошечку, – терпеливо твердила Вера. – Котикам у нас дома жить нельзя.
Нийоле сидела в траве, крепко обняв маленькую полосатую кошку, и рыдала так громко, что вряд ли слышала материнские объяснения. Но Вера продолжала говорить в надежде, что рано или поздно дочка устанет плакать и волей-неволей прислушается к ее словам.
– У нашей бабушки аллергия на кошек, – говорила Вера. – Это… ну как тебе объяснить? Помнишь, мы читали сказку про отравленную рубашку? Вот аллергия – это почти все равно, что такую рубашку надеть. Бабушка погладит кошку и сразу начнет кашлять и задыхаться. Ее заберут в больницу и станут делать уколы. Много уколов, по десять раз в день! Бабушке будет очень плохо. Ты же любишь бабушку? Ты же не хочешь, чтобы она заболела?
– Не хочу! – сквозь слезы подтвердила Нийоле.
«Ну слава Богу, – подумала Вера. – Хоть что-то она слышит. Не совсем впустую говорю».
– А еще у нас есть Рукас, – напомнила она. – Наш Рукас самый лучший в мире пес, но вот беда – кошек он не любит. Он не виноват, с собаками так часто бывает. Помнишь, мы читали сказку, почему собаки враждуют с кошками?
– Из-за кольцаааа[11], – все еще подвывая, откликнулась дочь.
– Правильно. И хозяевам редко удается их переубедить. Ты же не хочешь, чтобы Рукас укусил кошечку?
– Не хочу! – выкрикнула Нийоле. И заплакала еще горше. – Мама, она такая маленькая! И совсем одна! Ей негде жить!
– Может быть, есть, – неуверенно предположила Вера. – Просто сейчас кошечка вышла погулять. А потом вернется домой.
