Но Анна Андреевна слишком хорошо знала своего мужа и понимала, что увлечение Рейснер всего лишь мужская, ревнивая и самолюбивая, реакция на ее чересчур «богатую личную жизнь».
* * *
Когда в мрачнейшей из столицРукою твердой, но усталойНа чистой белизне страницЯ отречение писала,
И ветер в круглое окноВливался влажною струею, —Казалось, небо сожженоЧервонно-дымною зарею.
Я не взглянула на Неву,На озаренные граниты,И мне казалось – наявуТебя увижу, незабытый…
Но неожиданная ночьПокрыла город предосенний,Чтоб бегству моему помочь,Расплылись пепельные тени.
Я только крест с собой взяла,Тобою данный в день измены, —Чтоб степь полынная цвела,А ветры пели, как сирены.
И вот он на пустой стенеХранит меня от горьких бредней.И ничего не страшно мнеПрипомнить, – даже день последний.
Август 1916* * *
Буду черные грядки холить,Ключевой водой поливать;Полевые цветы на воле,Их не надо трогать и рвать.
Пусть их больше, чем звезд зажженныхВ сентябрьских небесах —Для детей, для бродяг, для влюбленныхВырастают цветы на полях.
А мои – для святой СофииВ тот единственный светлый день,Когда возгласы литургииВозлетят под дивную сень.
И, как волны приносят на сушуТо, что сами на смерть обрекли,Принесу покаянную душуИ цветы из Русской земли.
Лето 1916, Слепнево
Ни в Слепневе, ни в Царском Селе, хотя и там у Анны Ивановны Гумилевой были и цветочные клумбы, и черные грядки, Анну Андреевну к земляным работам не подпускали; цветами и овощами занималась сама хозяйка. Клочок земли у Ахматовой появился только в 1955 году, когда ленинградский Литфонд выделил ей дачу в поселке Комарово. Сил после обширного инфаркта у Ахматовой уже не было, но она все-таки осуществила давнюю мечту о пусть маленьком, но своем саде и своих цветах.
1959 г. Декабрь
…Всем известно, что есть люди, которые чувствуют весну с Рождества. Сегодня мне кажется, я почувствовала ее, хотя еще не было зимы. С этим связано так много чудесного и радостного, что я боюсь все испортить, сказав кому-нибудь об этом. А еще мне кажется, что я как-то связана с моей корейской розой, с демонской гортензией и всей тихой черной жизнью корней. Холодно ли им сейчас? Довольно ли снега? Смотрит ли на них луна? Все это кровно меня касается, и я даже во сне не забываю о них.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек»* * *
Почернел, искривился бревенчатый мост,И стоят лопухи в человеческий рост,И крапивы дремучей поют леса,Что по ним не пройдет, не блеснет коса.Вечерами над озером слышен вздох,И по стенам расползся корявый мох.
Я встречала тамДвадцать первый год.Сладок был устамЧерный душный мед.
Сучья рвали мнеПлатья белый шелк,На кривой соснеСоловей не молк.
На условный крикВыйдет из норы,Словно леший дик,А нежней сестры.
На гору бегом,Через речку вплавь,Да зато потомНе скажу: оставь.
<1916>* * *
Всё отнято: и сила, и любовь.В немилый город брошенное телоНе радо солнцу. Чувствую, что кровьВо мне уже совсем похолодела.
Веселой Музы нрав не узнаю:Она глядит и слова не проронит,А голову в веночке темном клонит,Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшнейБеснуется: великой хочет дани.Закрыв лицо, я отвечала ей…Но больше нет ни слез, ни оправданий.
24 октября 1916, СевастопольЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ
Н.В. Н<едоброво>
Уже кленовые листыНа пруд слетают лебединый,И окровавлены кустыНеспешно зреющей рябины,
И ослепительно стройна,Поджав незябнущие ноги,На камне северном онаСидит и смотрит на дороги.
Я чувствовала смутный страхПред этой девушкой воспетой.Играли на ее плечахЛучи скудеющего света.
И как могла я ей проститьВосторг твоей хвалы влюбленной…Смотри, ей весело грустить,Такой нарядно обнаженной.
Октябрь 1916, СевастопольРисунок М. В. Нестерова. Бахчисарай. 1932 год.* * *
Вновь подарен мне дремотойНаш последний звездный рай —Город чистых водометов,Золотой Бахчисарай.
Там, за пестрою оградой,У задумчивой воды,Вспоминали мы с отрадойЦарскосельские сады
И орла ЕкатериныВдруг узнали – это тот!Он слетел на дно долиныС пышных бронзовых ворот.
Чтобы песнь прощальной болиДольше в памяти жила,Осень смуглая в подолеКрасных листьев принесла
И посыпала ступени,Где прощалась я с тобойИ откуда в царство тениТы ушел, утешный мой.
Октябрь 1916, Севастополь* * *
Всё обещало мне его:Край неба, тусклый и червонный,И милый сон под Рождество,И Пасхи ветер многозвонный,
И прутья красные лозы,И парковые водопады,И две большие стрекозыНа ржавом чугуне ограды.
И я не верить не могла,Что будет дружен он со мною,Когда по горным склонам шлаГорячей каменной тропою.
Октябрь 1916, Севастополь
В 1916-м Анна Ивановна Гумилева, продав дом в Царском Селе, осталась зимовать вместе с внуком в Слепневе. Ахматова, оказавшись без крыши над головой, уехала к родственникам в Севастополь. На этот раз любимый с детства юг не принес ей ни уюта, ни покоя… Она там смертно тосковала по скудной северной России, по ее темным таинственным селеньям.
* * *
Приду туда, и отлетит томленье.Мне ранние приятны холода.Таинственные, темные селенья —Хранилища молитвы и труда.
Спокойной и уверенной любовиНе превозмочь мне к этой стороне:Ведь капелька новогородской кровиВо мне – как льдинка в пенистом вине.
И этого никак нельзя поправить,Не растопил ее великий зной,И что бы я ни начинала славить —Ты, тихая, сияешь предо мной.
16 ноября 1916, Севастополь* * *
Ни в лодке, ни в телегеНельзя попасть сюда.Стоит на гиблом снегеГлубокая вода;Усадьбу осаждаетУже со всех сторон…Ах! близко изнываетТакой же Робинзон.Пойдет взглянуть на сани,На лыжи, на коня,А после на диванеСидит и ждет меня,И шпорою короткойРвет коврик пополам.Теперь улыбки кроткойНе видеть зеркалам.
Ноябрь 1916, Севастополь* * *
Юнии Анреп[21]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
