тщательным образом старался подготовиться к любым случайностям. Он не имел склонности к спонтанным решениям или действиям по наитию — может быть, именно это стало причиной нынешнего плачевного состояния его брака, — но буквально ничто в мире не могло подготовить его ни к этой ситуации, ни к этому вопросу. У него чуть земля не ушла из-под ног. Он замер, пытаясь каким-то образом осознать вопрос Мартина, и в этот момент краем глаза уловил свое отражение в ростовом зеркале на двери. Одетый в черное, с вязаной шапочкой не по размеру на макушке и лицом, вымазанным какой-то грязью, он совершенно точно мог вызвать вопросы у обычного прохожего. Но, господи помилуй, для половинки связанного латексом бутерброда из двух пухлых извращенцев, да еще и с зажимами для бумаг на сосках, комментировать чей-то выбор вечернего наряда было верхом наглости. Ему нестерпимо захотелось снова сунуть красный шарик Мартину в рот.
— Что случилось? — спросил Ричард некоторое время спустя, проигнорировав вопрос, который — он был в этом уверен — как и многое из этого вечера, будет преследовать его вечно.
— Извини, Ричард, что ты сказал?
Тут Ричард с тоскливой безнадежностью понял, что его глиняная маска затвердела, губы больше неспособны свободно двигаться и потому он разговаривает как плохой чревовещатель. Он закатил глаза и всплеснул руками.
— Ч… о сл… ч… л… сь? — выделил он. — …рости…энни, — и нагнулся, пытаясь отклеить ленту от ее рта.
— Отрывать нужно резко, старик, — посоветовал Мартин через плечо, — ей так больше нравится.
Ричард отвел глаза, срывая ленту. Дженни взвизгнула от удовольствия, и Ричард, не удержавшись, хмыкнул, точнее, попытался.
— Говорил же, — сказал Мартин, словно давал советы по замене колеса.
— Т… к ч… о сл… ч… л… сь? — Ричард уже не пытался скрыть нетерпение.
— Ну, у нас был чудесный вечер, да, милая?
— Чудесный, — подтвердила Дженни, поджимая губы, чтобы немного их размять.
— Мы играли в шарады. Это была идея Дженни, нашей зажигалочки. Пришла ее очередь, я про эту Риззоли, и она загадала совсем простую шараду. Они вроде как сказали, что хотят играть на французском, чтобы подучить язык, но серьезно: «большое поле»? В общем, я же говорил, слишком просто. Большое поле? Даже не книга или вроде того?
Во время этого объяснения Ричард старательно шевелил губами и челюстью, чтобы вернуть себе способность свободно разговаривать.
— Граншо[56], — произнес он медленно, но, к счастью, чисто.
Дженни дернулась, как будто хотела указать на свой нос и на Ричарда, но веревки ей не позволили.
— Да, именно, Ричард! Тогда-то я и вспомнила, что мсье Граншо снова забронировал комнату, на нынешнюю ночь. Он прибыл после обеда, да, дорогой?
— Да. — Мартин кивнул, и красный шарик качнулся на подбородке, как вырвавшееся на свободу адамово яблоко. — Однако, что странно, он как будто не помнил, что уже бывал здесь. Когда он регистрировался, Дженни спросила: «Разве вы не помните, что уже бывали здесь, дружок?» И это, похоже, почему-то его напугало. Бедный старикан, никто не любит, когда им напоминают об их провалах. В общем, он просто уехал.
— Но что случилось с Риззоли?
— Ну, мы пытались им все это объяснить, но дошли только до бронирования номера, а не до его бегства. Они разволновались, и, м-м-м, ну, возможно, мы их просто неправильно поняли. И не успел я, так сказать, и руки распустить, как мы уже были упакованы. Вот как сейчас. А они просто свалили!
— Как давно? — яростно спросил Ричард.
— Не знаю, не очень. Минут десять назад.
Ричард поднялся, а затем снова опустился на колени, чтобы развязать путы на Томпсонах.
— О, не беспокойся, старик. — Мартину хватило совести произнести это извиняющимся тоном. — Просто запихни шарик назад и наклей кусок ленты на Дженни, нам больше и не надо.
— Но…
— О, не волнуйся за нас, — выдохнула Дженни, — наша уборщица приходит очень рано. Она привыкла к нашим маленьким развлечениям.
Ричард сделал, как ему сказали, быстро поднялся и вдруг представил, что бы устроила мадам Таблье, если бы увидела подобное с самого утра: резню, по-другому и не скажешь, резню.
Он снова вышел из дома и, обойдя его, направился к пристройке, прячась, насколько возможно, в тени.
Взглянув на окна комнаты Риззоли, он вжался в изгородь. У них горел свет и доносились звуки погрома. Сердце бешено заколотилось: а как же Валери? Она, должно быть, все еще там. Он выскочил из тени и тут же попал в свет сигнального фонаря на газоне, поэтому, запыхавшись, метнулся назад, откуда пришел. Пригнувшись, почувствовал, как что-то уперлось в его бедро. Пистолет. Как там его назвала Валери: «беретта пико»? Его осенило, что она слишком уж много знала о подобных вещах, но он тут же отчитал себя за лишние мысли. Затем вытащил пистолет из кармана, и он сверкнул в свете сигнального фонаря, прежде чем газон снова канул во тьму.
Он взвесил пистолет в руке. Никогда прежде ему не доводилось использовать оружие; он не мог припомнить даже, чтобы держал его. Что ж, мелькнула мысль, у него появился шанс, и, сжав пистолет покрепче, он снова выбежал на газон. Едва сделав это — и снова заставив сработать сигнальный фонарь, — он струсил и кинулся назад. Что, черт возьми, он творит? «Есть ли у пистолета предохранитель? И где?» Он правда собрался его использовать?
— Прекрати, мужик, — прошипел он себе. — Ты нужен ей, так что шевелись, черт возьми!
Свет погас, и он выбежал на газон в третий раз. Свет сработал в очередной раз, он метнулся в свое укрытие и продолжил беседу с самим собой.
— Конечно, все может оказаться вполне невинно. — Он снова посмотрел на пистолет. — Да, прямо как дело Джека-потрошителя! Давай, друг, шевелись! — Свет погас, и на этот раз Ричард встал во весь рост. — Мужчина должен делать то, что должен, — сказал он, не понижая голоса, выставил пистолет перед собой, достаточно далеко, чтобы снова включился свет, и решительно сделал медленный шаг вперед.
— Не торопись, ковбой, — прошептала Валери, кладя ему руку на плечо. — Давай вернемся в машину, пришло время увлажнения.
И это были самые сексуальные слова из всех, что он слышал.
Глава двадцать первая
Они ввалились в дверь Ричарда как два подвыпивших, хихикающих подростка, жаждущих приключений. И, точно как проштрафившиеся подростки, были встречены суровым неодобрением разумного взрослого, на этот раз в виде Паспарту, у которого, казалось, лапы были скрещены на груди, а на морде написано «И который сейчас, по-вашему, час?».
— О, мой бедный ангелочек! — Валери, подхватив пса на руки, принялась его поглаживать и целовать в
