– Продолжать учения! – приказал Паскевич. – Пусть эта сволочь видит, что российский солдат не тревожится из-за ее появления.
Сам же с генералом Вельяминовым занялся составлением боевого порядка на предстоящее сражение. Было решено дать его в долине между реками Ганджа и Кюракчай, а войска расположить в три линии. В первой поставить ширванцев и егерей, между ними —12 орудий. Во второй – батальоны Грузинского и Карабинерного полков. Часть их, свернутые в каре, должны были со своими орудиями прикрыть фланги от ударов неприятельской кавалерии. Большую опасность представлял также овраг, в который упирался наш левый фланг. Его мог использовать неприятель для выхода в тыл, поэтому подступы к нему защищали две роты грузинцев. Командование этими двумя линиями Паскевич решил возложить на Мадатова. Третью линию составляли Нижегородский драгунский и Херсонский гренадерский полки, из них же следовало образовать резерв и прикрытие для вагенбурга. Отряды конно-татарской милиции и два казачьих полка предполагалось поставить на флангах. Наибольшую озабоченность вызывал правый фланг нашей позиции, открытый для нападения Эриванского сардара, чем и было вызвано усиление третьей линии. Для непосредственного управления войсками в ходе сражения Паскевич велел образовать небольшую штабную группу, а на оказавшегося не у дел генерала Вельяминова возложил управление артиллерией.
Составился боевой приказ. Как раз в то время, когда он начал рассылаться в войска, и явился поручик Болдин. Утомленный долгой скачкой и едва держась на одеревеневших ногах, он предстал перед генералом Вельяминовым. Привезенные известия об Эриванском сардаре оказались настолько важными, что потребовали внесения изменений в разработанную диспозицию. Доложили Паскевичу, тот после недолгих размышлений приказал сосредоточить казацкие полки на правом фланге: если сведения окажутся верными, их можно будет быстро переместить на угрожаемый участок. А больше, сказал, суетиться не будем, ибо творится все не нашим умом, а Божьим судом.
Болдин, находившийся в это время рядом с генералом Вельяминовым, посчитал свою миссию выполненной и попросил направить его в строй. Сказал тихо, но Паскевич услышал и приказал оставаться при нем. Болдин так и не понял, что это: доверие или подозрительность? Но приказы, как известно, не обсуждаются, пришлось остаться.
Ночь на 13 сентября выдалась беспокойной, лазутчики принесли известия, что персы, оставив все тяжести, стремительно идут вперед и утром намерены нас атаковать. Их подтверждением служило поведение жителей в недальнем Елизаветполе: армяне притихли, а татары веселились, пели гимны из Корана и палили в воздух. Было еще темно, когда наши войска, поднятые по тревоге, выступили из лагеря и стали занимать указанные позиции. Действовали по известной столичной традиции, предписывающей занять места за несколько часов до начала парада. Иного при нынешнем главнокомандующем ожидать не следовало. Местные жители, заметив перемещение наших войск, потянулись к месту сражения и стали устраиваться на прилегающих высотах. Правда, этих зрителей более всего интересовали не сами военные действия, а их исход и возможность последующего грабежа.
В 10 часов показались передовые отряды персов, впереди которых джигитовали татары-изменники. Наши не обращали на них внимания, было приказано тихо ждать. Время тянулось медленно, ожидание становилось нетерпимым, к тому же донимал голод, завтракали-то в рань несусветную, и в ближайшее время еда не предвиделась. Ворчали: придется-де обедать за бранным столом. Так настал полдень.
Наконец персы со знаменами и барабанным боем стали подходить к нашим позициям. Их было много, казалось, плывет густая туча. За клубами пыли, поднятой пехотой, виднелись верблюды с навьюченными пушками, а за ними новые клубы – то двигалась шахская гвардия, сопровождаемая конницей. Передовые пехотные части остановились, стали развертываться и увеличиваться в числе. Это ведь как клубок шерсти, с виду маленький, а попробуй раскатать, он весь пол покроет. Наши вроде бы приуныли, Паскевич даже подумал об отступлении, а кавказские генералы, Мадатов с Вельяминовым, в один голос сказали: мы пока не робеем, а ежели оробеем, то уйти успеем, теперь же нужно готовиться к бою. Тут и Паскевич все сомнения отбросил. Окинул он еще раз взглядом поле боя и заметил:
– Персидская пехота стоит, как видите, в одну линию, кавалерию выставили на фланги. Следовательно, нам осталось одно: идти на центр и проломить его...
Он посмотрел на генералов, и те охотно согласились.
– Тогда – вперед!
Первые линии пришли в движение, персидская артиллерия открыла стрельбу, правда, стреляла, как обычно, плохо. Но все же ее огонь, сосредоточенный на центре, нанес кое-какой урон, пришлось остановиться. Кратковременной остановки хватило на то, чтобы наши пушки снялись с передков и открыли ответную стрельбу. Она оказалась не в пример более результативной – в наступающих колоннах сарбазов образовались целые полосы, смятенные огнем. Но ведь их было такое великое множество! Персидскую пехоту поддержала конница, ее главный удар пришелся на наш левый фланг. Дрогнули свернутые в каре роты Грузинского полка, прикрывавшие подходы к оврагу, их примеру тотчас последовала грузино-татарская милиция, она стала отступать в беспорядке, готовом превратиться в бегство.
Это движение было вовремя замечено находившимся невдалеке Паскевичем. Генерал стремительно наскочил на отступающих и разразился такой свирепой бранью, какой не слышал Болдин со времен своей кадетской юности. Он находился в непосредственной близости от главнокомандующего и хотел уже сам ворваться в разрозненные ряды, чтобы остановить их. Паскевич заметил его порыв и крикнул:
– Ко мне полковника Попова, пусть немедленно высылает сюда батальон херсонцев!
Болдин помчался выполнять приказ. Про себя подумал: «Дело плохо, если в самом начале боя дошло до резервов». Попов со своим полком стоял как раз за третьей линией и был уже наготове, поэтому тотчас же поспешил к Паскевичу.
А дело на нашем левом фланге действительно принимало плохой оборот. Вмешательство Паскевича заставило отступавших замедлить ход, но их движение уже было замечено стоявшими во второй линии батальонами Грузинского полка. К тому же за плечами отступавших товарищей возникло и стремительно приближалось облако пыли, поднятое персидской конницей. Полковник Симонич заметил колебание своих гренадер и встал впереди них. В эту критическую минуту наибольшую распорядительность проявил генерал Вельяминов, который приказал сосредоточить на угрожаемом участке огонь центральных батарей. Персидская конница была вынуждена рассыпаться, и часть ее наткнулась на овраг. В результате начальную силу удара она потеряла. Тем не менее Аббас-Мирза, видя обозначившийся успех, бросил на свой правый фланг дополнительные силы.
