— Нет, моё!!! — Эмиль сгреб безучастного Вернера за лацканы пиджака и выдернул из кресла. Перепуганная крыска отчаянно вспискнула и юркнула в густую шевелюру Вернера. — Придумал тоже! Я из тебя дурь-то повыбью!..
С этими словами Эмиль отвесил Вернеру оплеуху. (Душевно отвесил, надо сказать. В смысле, от всей души…) Потом ещё одну. И ещё… пока вынужденно очнувшийся от апатии Вернер не вырвался и не отскочил подальше.
— А ну сядь! — Эмиль толкнул Вернера обратно в кресло и наклонился над ним. — И слушай меня! Ещё раз ты попробуешь отколоть такую штуку, и я тебя сам пристрелю, понял? Я с тебя теперь глаз не спущу!..
— Перестань, Эмиль, — безразлично сказал Вернер, отворачиваясь. — Тебе-то какая разница?…
— А мне очень большая разница! — снова вспылил Эмиль. — На твоё место назначат какого-нибудь идиота, и как я должен буду работать? Я к тебе привык, знаешь ли, и все твои закидоны уже знаю!.. А ты… столько лет дружбы — псу под хвост?! Вот так, да?…
Вернер взглянул вверх, в пылающие гневом светло-карие глаза Эмиля под растрепавшейся золотой челкой.
— Дружбы?… — тихо переспросил он, не поверив своим ушам.
— Да, а что? Ха! С такими друзьями никаких врагов не надо! — с деланным сарказмом фыркнул Эмиль и замолчал. Потом спросил: — Так что, я могу быть уверен, что ты не схватишься за пистолет, как только я выйду за дверь?
Вернер несколько заторможенно кивнул. Потом ещё раз, уже увереннее.
— Так и быть, я тебе поверю, — сказал Эмиль, поворачиваясь к двери. — И сними трубку, у тебя сигнал вызова уже минут пять мигает!
С этими словами Эмиль скрылся за дверью, а Вернер снял трубку телефона.
— Господин Дирк, убийство в центре города! — зачастил возбужденный голос одного из его подчиненных. — Труп бизнесмена, пятеро раненых и ни одного свидетеля! Вас ждать, шеф?
— Уже еду, — отрывисто бросил Вернер, подбирая пистолет с пола и засовывая его в кобуру.
Тут только он заметил, что крыска, спрятавшаяся было в его шевелюре, снова сидит у него на плече.
— А тебя… — сказал Вернер задумчиво, осторожно поглаживая указательным пальцем серую шерстку. — А тебя я назову… Эммой!
И лицо его озарилось злорадной усмешкой…
Светлого мая привет
Людвигу Вольту, главе энергосистемы Амои, помимо его вошедшего в историю занудства, всегда была присуща некоторая замкнутость. Большинство окружающих считало, что замкнутость эта проистекает от полной Людвиговой бесчувственности, но мнение это не вполне соответствовало истине. Разумеется, как большинство Блонди, он был крайне скуп на эмоциональные проявления, однако вовсе уж бесчувственным бревном считаться не мог. Просто Людвиг Вольт не считал нужным посвящать посторонних в собственные переживания и уж тем более выносить эти самые переживания на всеобщее обозрение.
Так что кое-какие чувства и переживания у Людвига Вольта всё же имелись, только так глубоко запрятанные и настолько хорошо скрываемые, что он и сам порой забывал об их существовании. А иногда вспоминал. Вот как сейчас…
А сейчас Людвиг Вольт восседал в своем любимом кресле у себя дома и разглядывал своё самое главное сокровище. Нет, не миниатюрную действующую модель термоядерного реактора, как порой шутили его коллеги, вовсе нет… Главным сокровищем Людвига Вольта, как эти ни странно, были цветы. Он всегда любил цветы, но только не те неприхотливые фикусы и монстеры с их картонными ярко-зелеными листьями, которыми многие любили украшать свои дома, а цветы — цветущие. И опять-таки не дорогие, но всё-таки доступные даже здесь, на Амои розы, лилии или хризантемы. Нет. Людвиг Вольт любил цветы очень редкие, настолько редкие, что и сам-то он видел их всего раз в жизни. Цветы эти назывались — ландыши.
Людвиг и сам уже не помнил, где увидел их. Наверно, на каком-нибудь приеме у прежнего Первого Консула… Людвиг подавил вздох: Кристиан Норт — это не Ясон Минк, который, помнится, порой закатывал такие празднества, что Людвига оторопь брала. Кристиан же прижимист (если не сказать скуп), и уж корзин с живыми цветами, доставленными за полгалактики, вы у него на банкетном столе не увидите. В лучшем случае, это будут растения, выращенные в местных лабораториях, а ведь это не то, совсем не то!
Так вот, с давних пор у Людвига сохранился букетик ландышей. Цветы высохли и потеряли первоначальную окраску, став желтоватыми, словно очень старая бумага, и уж тем более давным-давно утратили свой неповторимый аромат… Никакие другие цветы не пахнут так, как ландыши. Но даже профессионально цепкая память Людвига сохранила лишь тень того аромата — слишком много лет минуло с тех пор…
Больше он никогда не видел живых ландышей — доставлять их с других планет было чересчур дорого, а на Амои их не выращивали. Конечно, Людвиг понимал, что можно пойти к тому же Раулю Аму — он не откажет в просьбе и наверняка сумеет вырастить эти цветы, но… Людвиг никогда ни у кого не одалживался. Он ненавидел просить кого бы то ни было о чем бы то ни было для себя лично. Дурацкий принцип. Основополагающий принцип его жизни.
Высохший букетик покоился под стеклянным колпаком, и прислуге под страхом смерти было запрещено прикасаться к нему. Людвиг и сам на это не осмеливался — цветы стали так хрупки, что от малейшего прикосновения могли попросту разлететься в пыль.
В последние годы Людвиг всё реже вспоминал об этом букетике, хотя по-прежнему носил свой любимый зажим для туники, выполненный как раз в виде ландыша, только роль цветков играли крупные жемчужины, украшенные алмазной крошкой. А вот теперь вдруг вспомнил. Почему? Он знал ответ, только не хотел себе в этом признаваться.
Почему… потому что жизнь его похожа на этот самый иссохший букетик ландышей — прикоснись, и он рассыплется в пыль. Всё, что существует — лишь видимость, лишь форма, лишенная содержания…
Странные мысли порой закрадывались во всегда такую разумную голову Людвига Вольта. Очень, очень странные. И страшные…
Людвиг чувствовал, что доживает отпущенный ему век. Именно так. Да, конечно, он отличный специалист, он почти гений в своей области, но… Он самый старший из всех, кто входит в состав нынешнего высшего руководства, он пережил двух Первых Консулов. Сколько времени ему ещё отпущено?.
Порой Людвиг пристально вглядывался в собственное отражение в зеркале. Не с тревогой, нет. Он всего лишь констатировал факты. Да… вот как сейчас. Стали заметны легкие морщинки в уголках глаз, и во взгляде нет уже того живого огонька, что присущ молодым, любопытным и жадным до жизни. Людвиг встряхнул белокурыми волосами, снова вгляделся в своё отражение, чуть наклонив голову. Конечно, седины пока не заметно, да и не факт, что она вообще появится, но… Он стареет, и это очевидно не только для него самого.
Интересно, что с ним будет, когда Юпитер решит заменить его более молодым коллегой? Пустят ли его в расход сразу, или конец будет отсрочен на несколько лет, если он будет переведен куда-нибудь на периферию? В конце концов, опыт его бесценен, и его вполне можно использовать для обучения молодых специалистов.
Но, собственно, приближение отставки, а вслед за тем и близкая смерть не слишком тревожили Людвига Вольта. Он принимал это, как должное. В конце концов, прожил он немало. Вот только… что он видел в этой жизни?
Обращаясь к себе самому с этим вопросом, Людвиг с пугающей отчетливостью осознавал — его жизнь, в общем-то, совершенно ничем не отличается от десятков других таких же жизней Блонди. Да, он сделал отличную карьеру… и только-то? Тоже мне, великое достижение!
Он любил свою работу, был искренне предан ей, и свою область знал досконально. Ему было уютно со всеми этими турбинами и реакторами, линиями электропередачи и магнитными ловушками для плазмы, термоядерным синтезом и прочими процессами, о которых другие имели крайне смутное представление. Он бывал счастлив, когда получалось заставить строптивый механизм работать или удавалось запустить сложную процедуру. С ранней юности он занимался своей энергетикой и только ею, потому что больше его ничто не интересовало. И средства финансирования из Первого Консула он выбивал с такой маниакальной настойчивостью не потому, что ему хотелось заполучить новую игрушку, а потому, что он действительно пытался сделать эту планету более удобной для жизни, а как это осуществить, не имея под рукой достаточного резерва мощности?
Людвиг Вольт мог бы даже претендовать на место Первого Консула, если бы не чересчур узкая специализация. Другое дело, что политическая карьера его не очень-то привлекала. К тому же Людвиг не обладал той своеобразной гибкостью мышления и изворотливостью, что присущи прирожденным политикам и дипломатам.
И всё же… С точки зрения своей полезности обществу Людвиг Вольт прожил свою жизнь не зря. Совсем не зря. Не каждому удалось бы сделать столько для Амои, окажись он на месте нынешнего главы энергосистемы.
