– Пойдёмте, на минутку заглянете в палату, пока не пришла моя сменщица. Тут таких «сестёр» у молодых бойцов –каждая вторая. Понимаю всё.
– О боже! Спасибо!
Я подрываюсь с сиденья, будто оно загорелось подо мной. Сотрудница зашла первой, вхожу следом с трясущимися руками.
– Я могу подойти? – произношу сквозь ком в горле.
Медсестра кивает.
– Только ничего не трогайте из приборов, трубок или проводов.
Мой мужественный Беркут лежит бледный, с трубкой изо рта, капельницей в руке, грудь перебинтована, какие-то провода, датчики равномерно пищат. Видеть его таким – очень больно. Я со всей силы сжимаю кулаки, до крови вжимая ногти в ладони, чтобы не закричать и не разрыдаться в истерике. Делаю несколько шагов к нему. Приближаюсь к постели, самыми кончиками дрожащих пальцев касаюсь его руки и шепчу, глотая слёзы:
– Милый, молю тебя, борись, мы же только нашли друг друга. Лёшенька, пожалуйста, возвращайся ко мне, ты обещал прийти домой. Ты обещал мне котят. Я тебя люблю, пожалуйста, борись как никогда.
Слёзы катятся ручьями.
– Простите, нам пора.
Я наклоняюсь и целую его в волосы.
– Девушка, пойдёмте, пора-пора.
У двери успеваю на секунду ещё раз глянуть на Лёшу. Возвращаюсь на своё сиденье напротив палаты. Больше всего я боюсь пропустить какие-то изменения. Я никогда не была особо религиозной, но сейчас я читала молитву про себя с такой искренностью, чтобы меня услышали все возможные Боги. В абсолютной беспомощности мне оставалось только это. И крутить в голове наши моменты. Как играли в снежки в первый приезд в дом, наш первый раз, ужины, и то, как читали друг другу отрывки из книг. Как ругались, кричали, но всё равно любили. Как каждая такая вспышка заканчивалась горячим перемирием. Как однажды мы увлеклись друг другом во время приготовления ужина, и вся квартира была в дыму.
А потом память подкинула мне самое ужасное воспоминание – мой случайный выстрел. Несколько часов назад из него достали пулю, выпущенную другим, и даже от этого подкашиваются колени. Как бы я смогла жить, если бы попала в него там, в лесу?
Сквозь застывшие слёзы улыбаюсь его словам: «Котят мне ещё будешь рожать». И сейчас внутри меня сидит единственно верный ответ – буду. Я сижу напротив палаты, где лежит без сознания мой любимый мужчина и я не могу сказать ему всего того, что вертится на языке. Что всё моё сопротивление – это такая мелочь. Что если он выкарабкается… Нет, когда он выкарабкается, мы обязательно вернёмся к вопросу семьи, детей. Я больше не хочу несколько лет искать компромиссы. Только вернись ко мне, львёнок.
По всей видимости, около четырёх часов утра я всё же засыпаю, потому что просыпаюсь, когда меня трогают за плечо. Дёргаюсь.
– Что с Лёшей? – но обнаруживаю напротив себя не медсестру, а женщину лет пятидесяти пяти.
– Здравствуйте, Вы, наверное, Марта? А я мама Лёшеньки – Анна Александровна, а это папа – Игорь Анатольевич.
Только сейчас замечаю за её спиной статного мужчину. У обоих красные глаза – наверняка, так как и у меня.
– Здравствуйте. Да, Марта. Приятно познакомиться. Жаль, что при таких обстоятельствах. Вы уже были у него?
– Нет, нас не пускают, но сказали, что нужно просто подождать, его переведут в другую палату, так как состояние улучшается и больше не надо будет под аппаратами держать. Мой сын – боец, справится, всё будет хорошо. Мы очень переживаем за него, но надо верить в лучшее. А ты здесь ночевала?
– Да, боялась пропустить что-то важное.
– Марточка, сходи умойся, кофе выпей, я позвоню если что.
Мы обмениваемся номерами, и я ухожу в уборную и за кофе.
Когда возвращаюсь, Лёша без изменений, но ещё через час, мы слышим пиликанье из палаты Лёши, с поста срывается медсестра и бежит внутрь, а мы втроём подскакиваем с сидений. Начинаем метаться по коридору, не понимая, что происходит.
– Господи…
Я подхожу к двери, пока врач не успел закрыть изнутри. И сердце разрывается на части – Лёша открыл глаза, медсестра вынимает ему трубку из горла. Его взгляд сначала расфокусировано блуждает по палате, а потом он замечает меня у входа. Он слабо улыбается и от этого вся моя выдержка летит к чёрту. Прикусываю губу от волнения, моё тело сотрясает нервная дрожь. Меня обнимают сзади.
– Он пришёл в себя. Пришёл. Самое страшное позади. Да? – шепчу, скорее убеждая себя, что всё хорошо.
– Да, теперь с нашим Лёшей будет обязательно всё хорошо, – раздаётся над ухом уверенный голос Игоря Анатольевича.
Я оборачиваюсь, беру за руку Анну Александровну. Родители тоже не смогли сдержать слёз облегчения.
Вскоре Лёшу перевозят в другую палату. Я остаюсь ждать снаружи, чтобы родители побыли с Лёшей наедине, потому что не планирую уходить из его палаты вообще, как только попаду внутрь. Заодно звоню Кате и прошу привезти мне чистую одежду.
Алексей
Почему так темно? Я иду вслепую по этому бесконечному коридору. Всё чёрное. Голые стены, даже стула нет. А я так устал. Плетусь в тишине и неизвестности. Очень болит голова. И живот. Чёрт, внутри аж печёт. Останавливаюсь, чтобы отдышаться. Боль скручивает так сильно. Сажусь на пол и засыпаю. Сквозь сон слышу чей-то голос. Не могу уловить чей. А потом он становится громче, и я понимаю, что меня зовут! Марта! Кошечка моя зовёт!
– Лёшенька, давай просыпайся, я тебя так жду, твои родители, Кирилл, все очень переживают. Хватит спать, милый. Ты уже слишком долго не открываешь глаза. Мне страшно. Пожалуйста, вернись.
Меня как будто вкидывает обратно из тёмного коридора в реальность. Пытаюсь понять, что происходит. Но последнее, что вспоминаю – как мы с отрядом шли на захват боевиков. Перестрелка. Пули пролетали прямо рядом, оглушая свистом. Несколько попали в бронежилет. Точно, меня всё-таки ранили, а дальше была темнота. Открываю глаза, веки будто чугунные. Я в больнице. В руке капельница. На стуле рядом с кроватью спит Марта. Её рука лежит на краю моей постели. Под глазами круги, осунулась. Сколько я уже здесь? И сколько она здесь? Легонько касаюсь её руки. Она реагирует молниеносно. Распахивает веки – глаза красные. Мы сталкиваемся взглядами.
– Лёшенька, наконец-то! – она обнимает меня за шею, вдыхаю родной запах её кожи.
– Заждалась? – пытаюсь улыбнуться.
– Мы все! Родители здесь каждый день часами сидят.
Она нажимает кнопку вызова медперсонала.
– И давно я здесь?
– Сегодня пятый день. Ты открывал глаза только один раз после операции, мы так все за тебя волновались! Думали, что уже всё позади, но ты не просыпался, ты так долго не просыпался!
Её щёки расчерчивают ручьи слёз.
– Всё хорошо, кошка, я тебя так просто не оставлю.
Дверь распахивается, в палату широкими шагами заходит врач и следом за ним семенит медсестра.
– Проснулись, наконец, ну вот и хорошо. Надеюсь выспались. Так-с, а теперь палату попрошу освободить.
Марта сжимает мою руку и выходит. Я смотрю в след её поникшей фигуре, она как будто стала меньше.
А мне начинают светить фонариком в глаза, что-то измерять, брать кровь и проводить кучу других манипуляций. Эта суета очень выматывает.
Как только доктор выходит, заходят родители.
– Сынок! Как ты нас напугал!
Мама начинает рыдать. Отец сдержанно похлопывает меня по плечу, и успокаивающе обнимает маму, а у него самого глаза стремительно влажнеют.
Меня хватает буквально на несколько минут разговоров с родителями, после чего веки сами собой закрываются, и я засыпаю.
Марта
Я не была дома уже неделю, медсёстры уже смирились, что я сплю на стуле рядом с кроватью. Пытаться выгнать меня бесполезно. Я принимаю душ в палате, одежду привозят подруги. Аппетита нет, так что выручают аппараты с батончиками, расставленные по госпиталю.
Сегодня второй день как Лёша пришёл в себя. И я так боюсь оставить его хотя бы на пару минут, боюсь, что он опять уснёт надолго. Боюсь постоянно всего.
