Светлана Бестужева-Лада
Фарфоровая кукла
Все совпадения имен и событий, описанных в книге, являются случайными
Зеленоглазая фарфоровая куклаЖивет на полке, слева, за часамиИ летними — из-под ресниц — глазамиСледит за всем, что происходит с намиЗеленоглазая фарфоровая кукла.Зеленоглазой кукле из фарфораЯ вверю — без утайки — все мечтанья,Зеленоглазая фарфоровая кукла —Мой талисман. Сквозь боль и расстоянья,На грани сна, где смешаны дыханья,Разрушит грусть и горечь расставанийЗеленоглазая фарфоровая кукла…О кукле из фарфора — с изумрудным,Из-под ресниц — таким лучистым взглядомМне не забыть. И только — быть бы рядомСквозь сотни верст и через — все преграды…И — кукла. Из фарфора. С изумрудным….
Глава первая. Ассамблея
Зимнее солнце заливало ярким светом огромный зал, пол которого был выложен редчайшим черным паркетом. Стены же, напротив, отделаны тонкими пластинами мрамора почти белоснежного цвета с легким розоватым оттенком точно кожа молодой блондинки. Приглашенные свободно разгуливали по этому экзотическому помещению, разглядывая выставленные на столах и полках предметы, переговариваясь друг с другом, потягивая белое вино из тонких, высоких бокалов, которое разносили молчаливые, почти незаметные официанты. Посмертная выставка скульптора-художницы Аделаиды Лодзиевской, считавшейся до последнего времени одной из первых красавиц московского «высшего общества».
«Мама была бы счастлива, — с легкой иронией подумал ее сын Андрей, со стороны наблюдавший за «мероприятием». — Все в высшей степени «комильфо», мужчины исключительно в смокингах, а дамы — в вечерних платьях. Золото, платина, бриллианты, запах безумно дорогого парфюма и не плебейское шампанское, а итальянское легкое вино. И все заняты исключительно ею — ее творчеством, ее судьбою, рассматриванием ее портрета. Да, матушка хотела бы именно такой памяти о себе. Что ж, она ее получила… Впрочем, она всегда получала именно то, что хотела…»
Гости действительно уделяли большое внимание портрету, на котором Аделаида — черноволосая и черноглазая, похожая скорее на итальянку, чем на русскую, — была изображена стройной, молодой и красивой. Впрочем, она и умерла год тому назад молодой и прекрасной. Те, кто не знал, сколько лет ей на самом деле, никогда не давали надменной красавице больше тридцати, хотя и понимали полную абсурдность такой оценки: Андрею, ее сыну, было уже около сорока, и он это не скрывал ни от кого, напротив, даже немного бравировал «преклонным возрастом».
«Мама могла бы прожить еще лет тридцать-сорок, — продолжал размышлять Андрей. — Зачем она так поступила? Впрочем, это ведь была не первая пластическая операция в ее жизни, кто же знал, что обыкновенная подтяжка лица закончится так плачевно? Занесли вирус гепатита — и абсолютно здоровая женщина сгорела буквально за месяц. А ведь как я ее просил, чуть ли не в ногах валялся: не нужно, не рискуй здоровьем, все и так прекрасно. Но она же всегда поступала по-своему… И вот уже год, как ее нет. Хорошо, что отец не дожил…»
Портрет отца Андрея висел на одной из боковых стен, причем случайно или намеренно был размещен так, что глаза мужчины были прикованы к изображению его молодой жены. Его вечно молодой жены.
Сам он скончался в семьдесят с небольшим, когда Аделаиде было за тридцать, но тогда она выглядела от силы на двадцать пять. А после смерти мужа и вовсе отказалась подчиняться влиянию времени: ни одной морщинки, ни одного седого волоса, изумительно стройная фигура…
Московские и заморские женихи отчаялись уговорить вторично выйти замуж красавицу-вдовушку, обладавшую, к тому же, немалым состоянием. Она предпочла остаться одинокой и… стать знаменитой. Самое интересное — ей это удалось, хотя мало кто верил, что избалованная светская красавица овладеет мастерством изготовления оригинальной керамики, а вместо наивных акварелек станет создавать так называемые «живые картины» — основы с закрепленными на них различными, порой самыми неожиданными, предметами.
Первоначально ее творения имели успех лишь под влиянием магии имени знаменитого мужа, но потом стало считаться хорошим тоном иметь в своем доме хотя бы одну вещь «от Лодзиевской», хотя стоили эти вазы, скульптуры и панно очень и очень недешево. Сам Андрей, например, ни за какие деньги не поместил бы в собственной комнате хоть что-нибудь из ее произведений. Слишком уж изысканными они были. И слишком холодными. Точная копия своей создательницы…
Впрочем… Одну вещь он все-таки оставил в своем кабинете, хотя сама художница любила ее меньше других. Это был большой, круглый, металлический поднос с прикрепленными к нему в каком-то фантастическом порядке игральными картами. Почему Аделаида создала эту вещь, почему назвала ее «Судьба» — она и сама не знала. Создала — и засунула подальше, в чулан, где ее и отыскал Андрей уже после смерти матери.
На этот великосветский вернисаж «Судьба» не попала: во-первых, она диссонировала со всеми остальными экспонатами, а во-вторых, все экспонаты можно было купить. Кроме портрета самой Аделаиды, разумеется. Поднос с картами висел над камином в кабинете — самым что ни на есть настоящим камином, который можно было растопить и часами любоваться причудливой игрой огня. После смерти отца этот кабинет стал излюбленным местом Андрея, он там даже спал на старинном сафьяновом диване, практически игнорируя все остальные комнаты в квартире.
«Почему я не люблю свою собственную комнату? — лениво думал Андрей. — Мама обставляла ее для меня с такой любовью, когда я подрос, и твердо решил продолжать дело отца. Настоящая мужская спальня, стильная, строгая и… холодная. В ней никогда не было по-настоящему уютно, кроме тех ночей, когда рядом была Жанна…»
Жанна… Как давно он ее не вспоминал — эту своенравную и нежную дикарку, «богемную девочку», как за глаза звала ее Аделаида, мгновенно невзлюбившая избранницу сына. О, конечно она этого никому и никогда не показывала, обращаясь с девушкой с такой изысканной вежливостью, словно та была принцессой по крови. Но выглядело это злой насмешкой: мать умела делать такие вещи, как никто. Движением брови поставить на место зарвавшегося собеседника, взмахом ресниц установить дистанцию между собой и неприятным ей человеком. Королева мимики и жеста…
— О чем так глубоко задумались, юноша? — услышал он мужской голос. — Да еще в угол забились от людей подальше…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
