Было опрошено двадцать три человека — все, кто в то роковое воскресенье мог в разное время оказаться по своим делам неподалеку от фермы, но только одному из них было что сказать: женщине-почтальону.
— Я видела, он кошку топил. А на личность был ну прямо дьявол. Я говорю: я, мол, про тебя сообщу в Общество защиты животных, а он только загоготал.
Письмо, которое пришло в это утро на имя Брона, задержали, с тем чтобы доставить позднее, и уже через несколько минут после того, как оно оказалось в руках у Бродбента, он звонил в австралийское представительство. Полученные им сведения заставили его опять поспешить на «Новую мельницу», где Брон изо дня в день всячески старался помочь следствию.
— Я не знал, что вы собираетесь эмигрировать, мистер Оуэн.
Такой поворот в допросе, казалось, нисколько не смутил Брона.
— Да нет, в общем не собираюсь.
— Но, насколько мне известно, вы писали в австралийское представительство и справлялись о проездных льготах?
— Да, верно. Мне пришло в голову, что это был бы выход, если бы Ивен раздумал расширять ферму, как мы с ним собирались.
— Где вы скрываете свою жену?
— Я не женат.
— Но в письме вы спрашивали об условиях проезда для женатых.
— Может, еще и женюсь. Если я решу эмигрировать, наверно, женюсь.
— У вас есть кто-нибудь на примете?
— Пока нет.
— Позвольте задать вам один вопрос, мистер Оуэн? Вы ладили с братом?
— Отлично ладил. С ним все ладили. Он всегда всем уступал.
— Да, так мне и говорили. Скверная какая у вас над глазом ссадина.
— Надо было сразу зашить. Наткнулся на водосточный желоб, после этой бури он съехал с крыши.
— Опасная штука. Могли потерять глаз.
Весь этот разговор Бродбент обсудил с констеблем Джонсом и с Эдвардсом.
— Интересно, — сказал Бродбент, — классический тип преступника.
Он недавно прочел книги двух авторитетов викторианской эпохи по физиологии преступления — Ломброзо и Ловерня — и находился всецело под их влиянием.
— В чем же это проявляется? — спросил Джонс.
— Во-первых, очень волосатый. Брови почти совсем срослись. И на пальцах волосы. И эта мертвенная бледность тоже характерна.
— Он пять лет просидел за решеткой, сержант, — сказал Эдвардс. — Загореть было негде, не с курорта.
— Нет, тут другое. Совсем другая бледность. А заметили, какие у него глаза? Какой взгляд неподвижный? Ломброзо отмечает неподвижный взгляд у пятнадцати процентов заключенных в миланской тюрьме.
Они сидели в деревенском кафе в трех милях от Кросс-Хэндса, куда их послали, потому что кто-то сообщил, что неподалеку от дороги обнаружили свежую могилу. В могиле оказался труп большого пса, которого, судя по всему, переехала машина.
— Видите парня у конца стойки? — спросил Джонс. — Вон того, в замшевых ботинках, он только что вошел. Что вы о нем скажете?
Бродбент мысленно обратился за помощью к Ломброзо, но ничего у него не почерпнул.
— Не знаю. Кто он? Коммивояжер?
— А преступником мог бы быть?
— Мог бы. Мелким преступником. Как почти все мы. Что-нибудь не очень серьезное — обман, злоупотребление доверием.
— Это знаменитый Робертс, — сказал Джонс. — Укокошил родного дядю и тетю. Ни перед чем не остановится.
— Никогда бы не подумал. А каковы мотивы?
— Деньги. Там было чем поживиться. Хочет купить гору, которая видна с кросс-хэндской станции. Прямо помешался на этом.
— А тип совсем не преступный, — сказал Бродбент. — Разве что слишком развязно держится. Но ведь не бывает правил без исключений. Во всяком случае, навряд ли он убьет еще кого-нибудь.
— Не убьет, — сказал Джонс. — Разве что кто-нибудь попробует помешать ему заполучить эту гору. Не хотел бы я стать ему поперек дороги.
Бродбент доложил о своих успехах Фенну.
— Только что пришли результаты из лаборатории. Положительные. На линолеуме две группы крови — AB и АО. Была драка. Большие пятна крови АО на костюме и следы в багажнике машины.
— Как раз то, чего я боялся, — сказал Фенн.
— Боялись, сэр? — От удивления Бродбент сразу перешел на официальный тон.
— Да, сержант, боялся. От всех клочья полетят.
— Ну уж не знаю, сэр. По-моему, случай ясней ясного.
— Вы уверены?
— Стоило брату исчезнуть, и Брон Оуэн принялся разбазаривать его имущество. Продал часть скота и вступил в переговоры о продаже всей фермы. Нам известно, что разным людям он по-разному объяснял отсутствие брата, и я только что узнал, что он собирался удрать в Австралию. С женщиной.
— Что за женщина?
— Не знаю. Возможно, его невестка. Все знают про их связь.
— Все знают, — повторил Фенн. — Сколько раз я видел, как люди пытались выдать это за улику.
— Что-то вы не рады, сэр.
— Не спешу радоваться, жизнь научила… Как насчет оружия?
— В пруду нашли железяку. Она сейчас в лаборатории. Но там не очень-то надеются что-нибудь обнаружить. Да, вот еще… Вечером накануне исчезновения Оуэн звонил родственнице и сказал, что его жизнь в опасности.
— Итак, это убийство?
— По-моему, да.
— Но тела нет.
— Вот только это нам и осталось. Найти тело.
— Что ж, надеюсь, оно скоро найдется, иначе всем нам будет худо, — сказал Фенн. — Можете мне поверить.
Кто-то, не сообщая своего имени, написал в полицию, что во вторник после исчезновения Ивена был с подружкой на вершине горы в десяти милях от Кросс-Хэндса и видел, как с лодки сбросили в море что-то тяжелое. По описанию, человек, сидевший в лодке, походил на Брона. Место происшествия было указано с такой точностью, что, поднявшись на вершину, Бродбент словно увидел, где именно волны сомкнулись над чем-то длинным, засунутым в мешок; он сразу же поехал в Милфорд-Хейвен, нанял водолаза и вместе с ним вышел на лодке в море.
Водолаз поглядел на скалы, потом на воду.
— Это что, шутка? Я уже тут был.
— Где тут? В этой бухте?
— Нет, тут. На этом самом месте. Прошлый год подозревали одного ловца омаров, будто он прикончил своего напарника и утопил тело.
— Бывают совпадения, — сказал Бродбент.
— Таких не бывает. Море вон какое большущее. Чего делать, говорите.
— Просто посмотреть, что там внизу.
— Я и так знаю. Девяносто футов воды и тьма, как в Лондоне ночью, да еще в туман. Утесы вышиной с дом да ямины, в каких целый автобус уместится. Вы и впрямь хотите, чтоб я туда нырнул?
— Да, да, затем мы и здесь.
— Что ж, деньги казенные, — сказал водолаз. Он надел резиновый костюм, Бродбент помог ему приладить акваланг, и он ушел под воду.
Брондбент ждал, глотая слюну и насилу подавляя тошноту, а черные дельфины волн проносились мимо, и ветер срывал с них белую пену и хлестал ею в лицо. Гребец с трудом удерживал лодку на одном месте.
Показался водолаз, и Бродбент втащил его в лодку. Тот стянул маску, сплюнул кровью и весь передернулся.
— Ну как там?
— Да я ж вам говорил.
— Никаких следов, ничего?
Водолаз показал на громоздившиеся над ними скалы, похожие на груды исковерканного железа, — огромные глыбы, казалось, вот-вот рухнут в море.
— Внизу то же самое. Можно и не нырять. И так известно. Каменюги по тридцать футов вышиной навалены друг на друга. Я их на ощупь знаю. А разглядеть ничего не разглядишь, тьма кромешная.
— Все равно что искать иголку в стоге сена.
— Да еще под водой, — докончил водолаз.
Следующая экспедиция была снаряжена на вершину Пен-Гофа, роль проводника вынужден был исполнять Эдвардс, которого застигли врасплох за плетением коврика.
— Хорошо, хоть денек выдался погожий, — сказал Бродбент.
Эдвардс оглядел небо, голубое и ясное до самого горизонта. Лишь на вершине горы, точно мяч на носу дрессированного тюленя, с трудом удерживало равновесие крохотное облачко, цветом и формой вылитая жемчужина.
— Да, денек подходящий, — сказал он.
Понадобилось полтора часа, чтобы взобраться на вершину и отыскать указанную осведомителем небольшую пещеру. За это время погода резко изменилась, в полусотне шагов уже ничего не было видно, и под мелким моросящим дождем оба промокли до нитки.
— Давным-давно, когда я был еще мальчишкой, здесь жил отшельник, — сказал Эдвардс.
— Наше счастье, — сказал Бродбент.
В пещере оказался ящик, когда-то служивший столом, и остатки стула, так что удалось развести костер.
— Что мы тут ищем? — спросил Эдвардс.
— По слухам, здесь видели чьи-то кости.
— Вон скелет овцы. И птичий. Может, клушицы. Вот это находка!
Бродбент стоял у выхода из пещеры и глядел, как возникали и таяли причудливые образы, порожденные туманом.
— Чуть просветлело, можно идти.
Были и еще столь же нелепые вылазки, для которых вызывали подкрепления из соседних полицейских участков, и, смотря по тому, как долго помощники эти служили в полиции, они относились к поручению кто с надеждой, а кто равнодушно. Подстегиваемые шумихой, которую подняла вокруг этого дела пресса — о нем сообщили уже и воскресные выпуски лондонских газет, — в Бринарон прибывали все новые и новые наряды полицейских. На площади в двадцать пять квадратных миль выкачали и обследовали все колодцы, иные по два и по три раза. Прошли драгой два небольших озера. Золу сгоревшего непонятно почему сарая тщательно просеяли и подвергли анализу. Занявшись раскопками в наиболее подходящих местах, отрыли несколько ребер и бедро, которое, как оказалось, принадлежало девице лет восемнадцати, погребенной еще в древние кельтские времена.
