— Черт побери! — спохватился Филипп. — Я просто идиот! Это слишком много, да? Наверно, ты устала, а я тебя тороплю…
Анджела поцеловала его в губы.
— Я ни капельки не устала, — прошептала она. — И на все согласна.
— Ты уверена? Потому что…
— Филипп!
Судя по тону Анджелы, разговор был окончен. Но Филипп умел оставить за собой последнее слово.
— Планы меняются, — сказал он. — Мы проведем здесь два дня.
— Честное слово, я не…
— Я знаю. Мы посетим порт и магазины. — Он бережно опустил Анджелу на подушки. — Но Джон и Грейс пару дней подождут. У нас есть занятие получше.
Анджела негромко засмеялась, обняла его за шею и поцеловала.
— Как насчет завтрака? — нежно спросила она.
Филипп взял в ладонь ее грудь, провел пальцем по соску, и она затаила дыхание.
— А как насчет этого? — шепнул он.
— Это может… — У нее дрогнул голос. — Это тоже может подождать.
Он наклонил голову и лизнул ее.
— У твоих сосков цвет роз.
— Они никогда не были такими чувствительными, — прошептала в ответ Анджела. — Ребенок…
— Я делаю тебе больно?
— Ох нет. Нет! Я люблю, когда… да, когда ты делаешь это. Когда ты… ох! Ох, Филипп…
Другого ответа ему и не требовалось. А когда ее пальцы сомкнулись на его упругом члене, Филипп лег на бок, повернул Анджелу и перекинул ее голень через свое бедро.
— Смотри на меня, — хрипло велел он. — Я хочу видеть твое лицо.
Его слова, прикосновения и движения были настоящей пыткой. Анджела вскрикнула, поцеловала его в губы и отдалась ему телом и душой…
Доказав это единственным способом на свете.
Когда они проснулись, стояло ясное безоблачное утро.
На острове Эйр наступила благодать. Теплые дни и холодные ночи, полные страсти.
В объятиях мужа Анджела теряла всю свою сдержанность. Филипп был потрясающим любовником: романтичным, щедрым и требовательным. Его любовь была бурной и опасной, как море, и нежной, словно полевые цветы, растущие на пустошах. Впервые в жизни Анджела чувствовала себя свободной…
Свободной, если не считать неспособности произнести три простых слова, живших в ее сердце. Если бы она могла сказать Филиппу «я люблю тебя»…
И все же она была несказанно счастлива.
Они гуляли по берегу, пустынному в это время года. Анджела собирала гальку и раковины. Филипп слегка поддразнивал ее, но набивал карманы и относил образцы домой именно он.
Они съездили в порт и полюбовались на яхту, стоявшую у причала. Анджела посмотрела на стройную красавицу, затем на лицо мужа и поняла, что любит океан и паруса.
— Мы можем вывести ее в море? — спросила она.
Филипп обнял жену, сказал, что очень рад ее энтузиазму, но все же думает, что это нужно сделать после родов.
— Милая, тогда тебе будет легче, — сказал он.
Анджела улыбнулась, кивнула и напомнила себе, что глупо плакать от радости при мысли о совместном будущем. Филипп уже говорил это, но только когда речь шла об их ребенке. Мелочь, конечно, однако она была счастлива.
Все наполняло ее ощущением счастья.
Например, посещение маленького ресторана, в котором хозяин назвал его по имени.
— Это моя жена, — сказал Филипп.
Мужчина поцеловал ей руку, широко улыбнулся, увидев ее живот, подарил ей красную розу и усадил за столик.
От удовольствия у Анджелы закружилась голова. До сих пор Филипп ее никому не представлял. «Это моя жена, — повторяла про себя она. — Это моя жена…»
Разве в английском языке есть слова чудеснее?
Они шли по мощенной булыжником Мейн-стрит и заглядывали в витрины магазинов. Филипп купил ей одежду — несколько шелковых брюк на завязке и кучу просторных блузок. Купил понравившиеся ей босоножки ручной работы и золотые серьги. Анджела старалась не показывать виду, что вещь ей нравится, но это не помогало: Филипп все равно покупал ее.
— Мне ничего не нужно, — слегка задыхаясь, говорила она, однако пакеты и коробки ложились в багажник.
Филипп целовал ее и говорил, что это не имеет значения; главное, чтобы человеку чего-то хотелось.
Они устроили пикник на вершине холма, откуда были видны яхты, бороздившие море. Потом поехали в городок, где ели хот-доги и картофельные чипсы и следили за любителями серфинга, скакавшими на волнах. Поскольку вино было Анджеле противопоказано, они пили из бокалов для шампанского имбирный эль.
А когда вечерами они возвращались домой, Филипп неторопливо раздевал Анджелу и занимался с ней любовью, пока она не начинала плакать от радости.
О да, она счастлива. Так счастлива, что становилось страшно.
11
Неужели это надолго? Этот вопрос пугал ее в разгар ночи, а когда Филипп просыпался и видел, что она стоит у окна и смотрит на море, Анджела говорила, что у нее разболелась спина, хотя на самом деле у нее болело сердце.
— Милая, я помогу, — говорил он, относил ее на кровать, клал на бок и растирал «больное» место.
Потом на смену рукам приходили губы, и она забывала обо всем на свете, кроме своей любви.
Однажды во время завтрака Анджела осторожно упомянула о Джоне, к которому они собирались съездить. Просить не хотелось: а вдруг он передумал? Но Филипп обрадовался и начал рассказывать обо всех своих родных.
Забавные истории о его братьях и сестрах заставляли ее смеяться, но Анджела чувствовала, что в раннем детстве, когда отец таскал их из города в город, гоняясь за мечтой, Филиппу было одиноко.
— Наверно, я надоел тебе, — наконец сказал он.
Анджела порывисто взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала.
— Как можно скучать, если ты узнаешь о муже самое главное? — нежно сказала она.
Лицо Филиппа приняло странное выражение, которого она не поняла. Она тут же пожалела о своих словах и сказала, что всегда интересовалась подробностями жизни других людей. Тогда Филипп бросил на нее еще один загадочный взгляд и сказал, что для врачей это нехарактерно. Оба рассмеялись, и инцидент был забыт.
Однажды ночью, лежа в объятиях Филиппа и прислушиваясь к мерному дыханию прибоя, Анджела рассказала ему о себе. Об отце, которого не знала. О матери, которую не понимала. О жизни на задворках общества и первой маленькой победе, когда она получила стипендию и поступила в престижный университет. Мать говорила, что ее туда никогда не примут.
Филипп молчал, и Анджела решила, что он уснул. Точнее, что она усыпила его своей болтовней. Какого черта ей вздумалось все это рассказывать?! Но тут он лег на нее и целовал до тех пор, пока у Анджелы не распухли губы.
— Ты — чудо, — нежно сказал он. — Настоящее чудо. А я… я…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
