Мужчина принялся нажимать кнопки, и кладбищенскую тишину нарушили мелодичные нотки электронного набора. Однако звук был не таким, как бывает от телефона.
Ветер накинул на лицо луны рваный шарф облака, и неизвестный поднес предмет поближе к лицу, чтобы лучше видеть зеленый, как незрелое яблоко, дисплей и то, что на нем высветилось. Скудный свет от прибора упал на лицо мужчины, но этого оказалось достаточно, чтобы я в тот же момент узнал его. Я, конечно, не мог различить рыжие волосы и красные заячьи глаза, но вытянутое собачье лицо и тонкие губы заставили меня задрожать: Джесси Пинн, помощник нашего похоронщика.
Мы с Орсоном находились метрах в тридцати слева от него, но он не замечал нас, и мы застыли, словно превратились в мраморные статуи. Орсон больше не издавал ни звука, хотя шум ветра в широких кронах дубов наверняка заглушил бы его ворчание.
Пинн поднял голову от прибора, бросил взгляд вправо, в сторону церкви Святой Бернадетты, а затем снова стал вглядываться в экран. Наконец он повернулся и пошел направо, к церкви.
Он так и не догадался о нашем присутствии, хотя теперь нас с ним разделяло всего-то метров пятнадцать.
Я взглянул на Орсона.
Орсон взглянул на меня.
Белки были забыты, и мы последовали за Пинном.
17
Похоронщик спешил по направлению к задней части церкви и даже ни разу не оглянулся. Добравшись до цели, он спустился по каменным ступеням, которые вели в подвал.
Чтобы не потерять мужчину из виду, мне приходилось следовать за ним почти по пятам. Остановившись всего метрах в трех от первой ступеньки и под углом к входу, я заглянул вниз.
Если бы Пинн поднял голову, то заметил бы меня прежде, чем мне удалось отпрянуть назад, но ему, похоже, было не до того. Он выглядел настолько озабоченным выполнением данного ему поручения, что, даже если бы в тот момент прогремели трубы Страшного суда и мертвые начали подниматься из своих могил, Пинн не обратил бы на это никакого внимания.
Он снова посмотрел на таинственный прибор в своей руке, выключил его и сунул во внутренний карман пиджака. Затем извлек из другого кармана еще один предмет, разглядеть который из-за скудного освещения мне не удалось. В отличие от первого в нем ничего не светилось. Однако, несмотря на бормотание ветра и шелест дубовых ветвей, я отчетливо расслышал несколько последовательных хлопков и скрежещущие звуки. Затем раздался громкий щелчок, еще один и еще.
После четвертого щелчка мне показалось, что я узнаю эти звуки. Пистолет фирмы «Локейд» для открывания замков. Это приспособление оснащено тонким стержнем, который всовывается в замочную скважину и оказывается прямо под кулачками замка. Когда вы нажимаете на курок, из стержня выпрыгивает вверх тонкая стальная пружина, нажимая на некоторые кулачки и выстраивая их в нужном порядке для того, чтобы замок открылся.
Несколько лет назад Мануэль Рамирес продемонстрировал мне действие этих инструментов. Они продаются только учреждениям, связанным с охраной порядка, и спецслужбам, если же подобное устройство оказывается в руках частного лица, это считается серьезным правонарушением и совершенно противозаконно.
Пусть Джесси Пинн умел с не меньшей, нежели Сэнди Кирк, убедительностью натягивать на свою собачью физиономию маску печального сочувствия, он тоже был причастен к совершению тягчайших преступлений, участвуя в сожжении жертвы убийства в печи крематория. Так что вряд ли его могло смутить такое незначительное по сравнению с этим правонарушение, как владение пистолетом для взлома замков. Возможно, и его беспринципность имела свои пределы. Возможно, Джесси Пинн и не стал бы сбрасывать с утеса монашенку без особой надобности, но все же… Припомнив хищную мордочку Пинна и острый, словно лезвие стилета, взгляд его красных глаз, когда несколькими часами раньше он подошел к окошку крематория, я не рискнул бы поставить деньги на монашенку.
Долговязому взломщику понадобилось нажать на курок пистолета пять раз, прежде чем все кулачки замка встали на свои места и замок открылся. Осторожно подергав за ручку двери, чтобы убедиться в этом, Пинн сунул приспособление в карман.
Затем он толкнул дверь. Пространство за ней оказалось ярко освещенным. Превратившись в черный силуэт на фоне светлого прямоугольника двери, похоронщик с минуту постоял, прислушиваясь. Голова на его костистых плечах свесилась влево, растрепанные ветром волосы топорщились в разные стороны, как солома. Внезапно, неуклюже дернувшись, словно слезшее со столба на огороде пугало, он переменил позу, вошел внутрь и наполовину прикрыл за собой дверь.
– Сидеть здесь, – велел я Орсону и стал спускаться по ступеням. Моя неизменно послушная собака последовала за мной.
Оказавшись внизу, я повернулся ухом к проему двери. Из подвала не доносилось ни звука. Орсон протиснулся между мной и дверью, засунул голову внутрь и начал принюхиваться. Я легонько стукнул его по упрямой башке, но он и ухом не повел.
Я перегнулся через собаку и тоже засунул голову внутрь. Я, правда, не собирался нюхать воздух, а всего лишь хотел рассмотреть, что делается в подвале. Щурясь от флуоресцентного света, я увидел помещение размером семь на тринадцать метров, с бетонными стенами и потолком. Здесь находилось оборудование, которое помогало содержать в рабочем состоянии церковные помещения и классы воскресной школы, располагавшиеся в левом крыле здания. Тут также располагались котельная с пятью газовыми топками и большим водонагревателем, электрощиты и еще какое-то непонятное для меня оборудование.
Я увидел спину Джесси Пинна, направлявшегося к закрытой двери в дальнем конце комнаты. Он успел пройти уже три четверти пути.
Отступив на шаг от двери, я вынул из кармана чехол с темными очками. Очки вышли из чехла от «Велкро» с таким звуком, с каким змея выползает из старой кожи. Впрочем, я отродясь не слышал, с каким звуком змеи меняют кожу. Мое буйное воображение, о котором я уже упоминал, подсказало мне подобное сравнение.
К тому времени, когда, нацепив очки, я снова сунул голову в светящийся проем, Пинн уже исчез за дальней дверью подвального помещения, оставив ее, так же как первую, приоткрытой. Из-за нее тоже сочился свет.
– Тут цементный пол, – прошептал я, обращаясь к Орсону. – Я в кроссовках, меня не услышат, а твои когти будут клацать по полу. Оставайся здесь.
Надавив на дверь, я протиснулся внутрь. Орсон остался снаружи, у подножия лестницы. Может быть, на сей раз он повиновался потому, что я сумел логично объяснить ему необходимость этого?
Впрочем, возможно, он что-то учуял и сообразил, что соваться внутрь не самая лучшая мысль. Обоняние у собак в тысячу раз острее, чем у людей, и с помощью носа они способны получать больше информации, чем мы с помощью всех наших органов чувств, вместе взятых.
Темные очки защищали мои глаза от света и вместе с тем нисколько не мешали ориентироваться в незнакомом помещении. Стараясь избегать открытого пространства, я держался поближе к стенам, чтобы в случае неожиданного появления Пинна нырнуть в какую-нибудь нишу и укрыться.
От времени и пота кокосовый лосьон на моей коже, должно быть, почти утратил свои защитные свойства, однако я рассчитывал на то, что его успешно заменит слой сажи, покрывавшей мои руки, словно тонкие шелковые перчатки. Лицо, вероятно, выглядело так же.
Подойдя к двери в дальнем конце подвала, я услышал в отдалении два мужских голоса, один из которых явно принадлежал Пинну. Они, однако, звучали настолько приглушенно, что я не мог разобрать, о чем говорят мужчины.
Бросив взгляд в сторону входной двери, я увидел просунутую в щель морду Орсона. Он наблюдал за мной с неподдельным интересом, задрав правое ухо.
За второй дверью располагалась длинная, узкая и почти пустая комната. Вдоль стен тянулись водопроводные и отопительные трубы, с потолка на цепях свешивались лампы. Хотя горело лишь несколько из них, я тем не менее не стал снимать очки.
Вытянутое помещение изгибалось в форме буквы Г, и вторая его часть – более длинная и широкая – уходила вправо под прямым углом. Освещение здесь было таким же скудным.
Эта часть комнаты, видимо, использовалась в качестве склада, поскольку, двигаясь в направлении голосов, я видел выстроившиеся вдоль стен коробки со всевозможными припасами, украшениями, предназначавшимися для проведения праздников, а также тяжелые ящики, где хранились церковные записи. Тени по углам напоминали согбенные фигуры монахов в длинных власяницах. Я снял очки.
По мере моего продвижения вперед голоса становились все громче, и я уже был в состоянии различать отдельные слова. По голосу Пинна чувствовалось, что он крайне зол. Хотя он и не кричал, в тоне его звучала неприкрытая угроза. Собеседник его, наоборот, говорил с примирительными интонациями, словно пытаясь успокоить взломщика из похоронного бюро.
