Многие современные обозреватели расценивают Мюнхенское соглашение как крупнейший триумф Германии со времен Бисмарка в международных делах. Гитлер же рассматривал эти соглашения не более как компромисс, поскольку в сентябре 1938 года решил «разрешить» чешскую проблему путем оккупации всей Чехословацкой Республики. Как раз в то время группа немецких офицеров, убежденная в том, что немецкий народ не желает войны, планировала воспрепятствовать саботажу Гитлера по мирному решению судетской проблемы путем организации путча для его свержения, но их намерение было сорвано в последнюю минуту из-за решения англичан пойти на переговоры и посылки Чемберлена в Мюнхен. Что касается Черчилля, то, судя по его мемуарам, он серьезно верил в успех таких действий.
Считаю необходимым дать оценку немецкому движению Сопротивления, так как сведений о его деятельности и намерениях опубликовано недостаточно. В то же время можно сказать, что офицерский заговор в сентябре 1938 года не следует рассматривать слишком серьезно. Первое упоминание о нем сделал Гизевиус в своей книге «До горького конца». Книга эта вызвала повышенное внимание за рубежом, подчас неоправданное. У меня были беседы с видными личностями, принимавшими определенное участие в самом заговоре или же знавшими о нем. И я сделал вывод, что заговора с серьезными шансами на успех не было. Действительности соответствует лишь то обстоятельство, что генерал Людвиг Бек и некоторые старшие офицеры были возмущены бесцеремонным поведением Гитлера, которое было характерно для всей его политической деятельности, что не соответствовало их понятиям о стиле ответственного государственного руководителя. Но Бек ушел в отставку за месяц до того, а его преемник генерал Франц Гальдер[66] не был тем человеком, который стал бы вести заговорщическую деятельность против Гитлера, и особенно в то время. Так что представить его себе в качестве главы заговора нереально. Браухич, да и другие генералы старшего поколения никогда серьезно не помышляли об устранении Гитлера путем военного путча. Могу категорически утверждать, что в период судетского кризиса никакого серьезного заговора против Гитлера не было ни в вермахте, ни где-либо еще. Старшие офицеры не одобряли политику Гитлера и в своем кругу высказывали это неодобрение, но не более. Можно согласиться и с тем, что многие воспринимали Гитлера как фатальную угрозу миру. Однако в то время идея об устранении его силой практически не возникала. Выяснить реальный характер деятельности оппозиции того периода времени является поэтому задачей историков.
В октябре 1938 года мир вздохнул с надеждой, что Мюнхенское соглашение обеспечит мирное развитие на долгие годы. Ведь и Гитлер дал слово, что у него нет более претензий к чехословацкому государству. В действительности же Гитлер и не намеревался отступать от своих планов захвата Богемии и Моравии. Нет никакого сомнения в том, что оккупация Праги, образование независимой Словакии и передачи Карпатской Украины Венгрии не были одномоментной импровизацией, а плодом плана, разработанного намного раньше.
О ликвидации чехословацкого государства написано достаточно много, так что мне говорить об этом нет смысла. Приведу, однако, один инцидент, произошедший непосредственно перед вступлением немецких войск в Богемию и Моравию, поскольку о нем известно мало, да и сам он по себе знаменателен. Новое чехословацкое правительство, возглавляемое премьер-министром Рудольфом Бераном, было извещено в начале февраля своей разведывательной службой о намерении Гитлера совершить марш на Прагу. Министр иностранных дел Хвалковски, бывший до того послом в Берлине и хорошо знавший выходки и повадки Гитлера, предложил премьеру попытаться сделать последнюю попытку, чтобы расстроить намерения немцев. Они пришли к мнению, что неофициально направленный в Берлин человек, имеющий там друзей, сможет добиться большего успеха, нежели высокопоставленный полномочный представитель. И их выбор пал на заместителя министра иностранных дел Хуберта Мазарика (не путать с Яном Мазариком, сыном президента). По прошлой своей деятельности тот знал советника чехословацкой секции министерства иностранных дел Германии и поддерживал с ним дружеские отношения. В конце февраля, известив по телефону о своем приезде, он навестил приятеля на Вильгельмштрассе и прямо спросил его о намерениях Германии в отношении Чехословакии. Но тот сказал, что ответ на этот вопрос не входит в его компетенцию да он и не знает ничего по существу. Мазарик заверил его, что понимает возможное возмущение Германии в отношении Чехословакии, сказав затем, что его шеф, министр иностранных дел, готов покончить с прошлым и достичь полного взаимопонимания на самой широкой основе для установления тесных отношений с рейхом. Хвалковски предлагает прежде всего переориентировать чехословацкую внешнюю политику на согласование ее с Берлином, на заключение таможенного союза и официальное признание немецкой военной миссии в качестве гарантии от агрессии.
Немецкий дипломат, подчеркнув, что дискуссия по этим вопросам выходит за рамки его полномочий, предложил доложить о них своему министру иностранных дел, а то и самому Гитлеру, пообещав устроить все по возможности быстрее. Мазарик ответил, что имеет полномочия на ведение переговоров с Риббентропом или Гитлером по всем этим вопросам.
Советник переговорил с помощником статс-секретаря Вайцзеккером, который не мешкая представил подробный доклад по чехословацкой проблеме министру иностранных дел с предложением, чтобы тот сам принял Мазарика и продолжил с ним переговоры в необходимом русле. Риббентроп же ответил:
– Пусть советник будет столь любезен вышвырнуть Мазарика за дверь.
Но советник так не поступил. Связавшись с другими сотрудниками министерства, он подготовил свой доклад, в котором описал подробно все преимущества предложений чехословаков, и направил его с одобрения помощника статс-секретаря министру. Риббентропа охватил приступ гнева, как обычно бывало в случаях невыполнения его приказов. Однако, несколько успокоившись и хорошо подумав, видимо к тому же опасаясь, что об этом деле будет по другим каналам доложено Гитлеру, он направил обе докладные записки фюреру.
Гитлер ознакомился с ними в начале марта 1939 года. Через неделю после оккупации Богемии и Моравии они были возвращены представителю министерства иностранных дел в имперской канцелярии Вальтеру Хевелю с пометкой: «Фюрер в этом не заинтересован».
Фюрер, естественно, не был заинтересован в том, чтобы «окончательное решение» судетского вопроса (который после Мюнхена уже не являлся вопросом) было испорчено каким-то глупым и позорным мирным решением. Так что рука, протянутая для примирения, была грубо оттолкнута.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
