– Конечно, он.
– И все-таки не он.
– Как же так?
– Совпадения на уровне мистики. Магнитофон купил с рук, а чемодан поднес хозяйке этой квартиры на пятый этаж, когда шел к своей девушке.
– Вы это говорите...
– Да, к слезам подруги, которые совпали со смертью ее матери.
Я поймал себя на том, что стараюсь наставить ее на материалистическую стезю. Делать мне больше нечего. Тем более, что сегодня она ни на что не жаловалась и зашла, видимо, лишь узнать о моем обещанном звонке. Она-то не жаловалась, но я видел: то недоумение, с которым приходила Юревич в первый раз, прилипло к ней навсегда. Впрочем, возможен такой тип человека: недоуменного, что ли. Есть же люди с вечной радостью на лице или с вечной грустью, с постоянной наглостью или с робостью... У меня однажды проходил подследственный с на редкость плаксивым лицом, ставившим на допросах меня в тупик: когда же я объявил ему о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления, он разрыдался на всю прокуратуру, что, оказывается, было смехом радости.
– Вчера опять звонил...
– Кто? – рассеянно спросил я.
– Алик.
– И что сказал?
– Придет на мой день рождения.
– Подробнее: как сказал, каким голосом...
– Глухим, далеким. Сначала, как в первый раз, спросил, жива ли я. А потом... «Жди, жди меня на свой день рождения». И умолк.
– Откуда же Алик, то есть его дух, узнал день вашего рождения? – задал я неграмотный вопрос, поскольку духи знают все.
– Говорила ему и даже шутя приглашала.
– А про гибель Алика кому-нибудь рассказывали?
– Что вы... Я и думать боялась.
– Но ведь кто-то вас разыгрывает?
По ее затаенному недоумению я видел, что розыгрыша Юревич не допускает. Видимо, она верит в бродячих духов, коли первый ее вопрос и был о них. Нет, ей звонит не дух – ей звонит совесть, ибо совесть – это реакция души на несправедливость разума.
– Галя, а до этих звонков... ничего не было?
– Алик мне раза три снился.
– Вот и ответ.
– Как?..
– Вас мучает совесть, поэтому чудятся звонки.
– И маме? – она улыбнулась так слабо, будто этому только что научилась.
– Не знаю, – начал я раздражаться. – Или вас разыгрывают, или вам чудится.
Раздражался я обоснованно, потому что духом Алика должен был заниматься тот следователь, который вел дело.
– Когда день рождения?
– Сегодня.
– Поздравляю! Сейчас звонить уже поздно, канцелярия ушла. Завтра с утра я свяжусь с областной прокуратурой и узнаю фамилию следователя. Идите, празднуйте день рождения весело и спокойно.
Преступность и мистика повязаны какой-то тайной связью. Может быть, потому, что и преступность и мистика чужды здравому разуму.
Однажды мне поручили разобраться в странном обстоятельстве, которое официально именовалось материалом о мошеннических действиях некой Кошелкиной. В прокуратуре материал звали «делом о колдовстве», а я счел всего лишь смешной историей, годной для юмористического рассказа.
На Западе вошло в моду изгонять из человека дьявола. Уж не знаю, каким боком задело это гражданку Тарскую, но дьявол вселился. Правда, не в нее, а в квартиру, чему было множество доказательств. Мебель двигалась сама, в холодильнике играла музыка, кошка ела соленые огурцы, мясной суп к утру превращался в рыбный... Купленная супругом Тарской бутылка коньяка ополовинивалась при нетронутой пробке. Знакомая Тарской, некая Кошелкина, молодая и энергичная женщина, за двести рублей взялась дьявола изгнать. Деньги вперед. Процедура состоялась. Всем известно, что изгнанный дьявол уходит шумно: постукивает, вскрикивает, поскрипывает, покряхтывает... Тарской даже почудилось, то он хлопнул дверью, отчего она глянула в окно. Велико же было ее изумление, когда увидела этого дьявола, вышедшего из парадного с чемоданом в руке. Но женщина изумилась еще больше, когда рассмотрела, что дьявол как две капли воды похож на ее мужа. Правда, в тот момент Тарская еще не знала, что этот дьявол теперь вселился в квартиру самой изгонительницы. На допросе же гражданка Кошелкина, изгонительница, весьма логично доказала, что супруг Тарской – сущий дьявол, и теперь ее кошка тоже жрет соленые огурцы...
Но это так, к слову.
На следующий день в коридоре прокуратуры меня перехватила Веруша и вместо обычных бумаг как бы вручила пожилую женщину. Это указывало на какое-то особое обстоятельство – иначе бы женщина поджидала меня у кабинета. Впрочем, обстоятельство было писано на ее усталом и крайне тревожном лице. Скорее всего, мать арестованного либо потерпевшего.
Я провел ее в кабинет, усадил и даже не стал проделывать классической утренней процедуры: звякать ключами, лязгать сейфом и раскладывать бумаги.
– Слушаю вас.
– Я мать Гали Юревич...
И тогда я увидел те же голубые глаза, высветленные временем и как бы подтянувшие к себе нити тонких морщин; увидел те же грузные волосы, прореженные опять-таки временем; и мне сразу передалось беспокойство, которое заставило Верушу привести ко мне эту женщину.
– Что случилось? – спросил я.
– Галя заболела.
– Что с ней?
– Сама не пойму.
– Ну, температура, голова, нервы?..
– После странного обстоятельства...
– Какого?
– Не знаю, как и сказать...
– Вы успокойтесь.
Я дал ей какое-то время помолчать и немного обвыкнуть. Но не было уверенности, что женщина, погруженная в свои неприятности, видит кабинет и воспринимает меня.
– Как вас звать?
– Милица Петровна.
– Милица Петровна, расскажите все по порядку.
– Дочь вам говорила про Алика...
– Да, что он обещал прийти на день рождения.
Милица Петровна глянула на меня в некотором смятении, оценивая, можно ли говорить то, что она хотела сказать; скорее всего, не во мне сомневалась, а в своей информации.
– Собралось шесть человек гостей да мы с Галей. Гости подходили неравномерно, опаздывали, шли прямо с работы, поэтому мы сперва пили чай. Когда все собрались, я достала из холодильника бутылку шампанского. Уже часов девять было. Только Миша – это мой брат – хотел ее открыть, как звонок в дверь. Знаете, в таких случаях всегда оживление: мол, кто-то подоспел вовремя. Хотя гостей больше не ждали. Я в это время резала пирог, пошла открывать Галя. Теперь-то, поздним умом, вспоминаю, что шла она неохотно. Я даже сказала, что к своим гостям не спешит. И теперь, опять-таки поздним умом, вижу, как она побледнела. Или уж кажется?
Унесенная памятью во вчерашний день, она так долго молчала, что я не вытерпел:
– Милица Петровна, что дальше?
– Пошла открывать, и нет ее. Нет и нет. Первым забеспокоился Миша, решил заглянуть в переднюю. По-моему, он вскрикнул. Гости вскочили и гурьбой побежали туда. Я тоже, с ножом в руке, которым резала пирог. Боже... Галя лежит без сознания на лестничной площадке. И никого нет.
Милица Петровна перевела дух, хотя говорила медленно и переводить дух ей, кажется, было не с чего. Она вновь замолчала. Теперь я не торопил, сам ошарашенный жуткой картиной, увиденной с ее слов. А может быть, я не торопил, потому что знал, кого увидела Галя?
– Дочь перенесли в комнату. Конечно, все подумали, что ее ударил какой-то хулиган. Ощупывали, осматривали, но крови не было. Вызвали неотложку. Врач определил глубокий обморок. Ну, гости разошлись, шампанское не пили. День рождения...
– Отчего же она упала в обморок? – спросил я с какой-то фальшивой интонацией.
– Алик пришел.
– Так-таки и пришел?
– Стоит на площадке, в костюме, но костюм какой-то белесый и висит складками, как саван.
– Что-нибудь говорил?
– Стоял молча, но взгляд, по словам Гали, такой, что ей стало плохо...
– Милица Петровна, – перебил я описание покойника на лестничной площадке, – как у Гали со здоровьем?
– Росла нормальным ребенком.
– Что она делает сейчас?
– Лежит и смотрит в одну точку.
Милица Петровна ждала моих новых вопросов. Да нет, она ждала уже не вопросов, а помощи – в ее взгляде забрезжила та вопрошающая надежда, которая пробовала оценить мою готовность к этой помощи. Но здесь нужен не следователь, а психиатр. Я подумал о психиатре, а Милица Петровна встрепенулась:
– Допустим, ей почудилось... А я, а гости?
– А что гости?
– Слышали звонок, Миша даже хотел сам открыть дверь.
– Милица Петровна, в жизни бывают невероятные совпадения.
– Здесь какое же совпадение?
– Например, мальчишка позвонил и убежал. Галя вышла, а ей почудилось.
– Помогите нам, – жалобно попросила Юревич, не поверив моему объяснению.
Мне хотелось сказать суровым голосом, что я занят, что надо обратиться к следователю из области, что все это глупости и мистика, что, в конце концов, почему они с дочкой ходят именно ко мне? Но забрезжившая в глазах Милицы Петровны надежда разгоралась. Она, черт возьми, думает, что мы ловим не только преступников, но и духов.
