- ...и который состоит из представителей групп большевистского направления? - перебил его Притула.
- Да уж, конечно, не эсеровского. Речь-то все-таки идет о большевиках, о думской фракции!
- Понятно. - Притула холодно ухмыльнулся. - А нас, значит, в сторонку? Мы должны быть статистами...
- Да если бы речь шла, ну, скажем, хотя бы о вашем Керенском, мы без всяких разговоров предоставили бы вам право выработать свою, целиком свою резолюцию.
- И голосовали бы за нее? - ядовито спросил Притула.
Трефилов захохотал и гулко захлопал в ладоши:
- Молодец, Петро! Вот молодец - срезал! Конечно, они не голосовали бы. И не подумали бы голосовать!
- Ну, как же, - довольно улыбаясь (он действительно как будто срезал противника), проговорил Притула, - они отрицают даже наше право называться социалистами...
- Полноте! - сказал Оруджиани, и видно было по его тону, что выдержка ему изменила. - При чем тут социализм? Вы притулились одним плечом к социализму - для чего? Для того только, чтобы помешать, в меру своих сил, его наступлению! Это, с позволения сказать, притулизм, а не социализм.
- Ни одной минуты я не останусь в помещении, - пронзительно закричал Притула, - где издеваются даже над моей фамилией!
Он выбежал из комнаты. Гринштейн сказал ему вслед:
- Пан мае шляхетский гонор?
Трефилов встал с пикейного покрывала и постоял с минуту в некоторой растерянности.
Потом, нервно кинув в сторону Оруджиани: "Вы сами этого хотели!" пошел вслед за Притулой.
Собрание было сорвано.
Выйдя на улицу, Оруджиани сказал подавленным тоном:
- Черт меня дернул сострить так глупо - "притулизм"! О черт!
- Это не могло быть причиной... - начал Веремьев.
- Не причиной, а поводом. Я дал повод к срыву собрания.
- Они искали любого повода. И все равно нашли бы его.
- Тем более не надо было облегчать им эту задачу. Вы вот спросили меня когда-то, - сказал Оруджиани Шумову, - являюсь ли я членом партии...
- Я спросил, большевик ли вы.
- Да, да. Но имелась в виду, конечно, партийность. Нет, видно, непригоден я для партийной работы. Если человек может ради дешевой остроты...
- Самоуничижение паче гордости, - проговорил позади подошедший неслышно Семен Шахно.
- А, Шах! - воскликнул Веремьев. - Ты что же промолчал весь вечер?
- В многоглаголании несть спасения. И притом, не я один молчал.
- Но все же? Есть у тебя свое мнение?
- На сходку я приду и голосовать за резолюцию протеста буду, но Притула, по-моему, прав в одном, причем в основном: в России лозунг социалистической революции утопичен.
- Он, положим, сказал - демагогичен.
- Не будем спорить о терминах, - меланхолически ответил Шахно. Социалистическая революция в России невозможна, пока ее не проведут у себя высокоразвитые западные страны.
- "Пока не проведут"... - засмеялся Веремьев. - Эх ты, Шах! Выраженьице-то какое! А еще говоришь: не надо спорить о терминах.
- Старая меньшевистско-эсеровская болтовня, - желчно сказал грузин. Такие люди, как Шахно и Притула, считают, что социализм должен упасть к ним, как спелое яблочко в раскрытые ладошки. Сиди, мол, и жди.
- А такие, как вы, хотят сорвать это яблочко незрелым, да еще вместе с веткой, на которой оно висит, зеленое и кислое, как уксус.
- Шах-то, оказывается, зубаст! - захохотал Веремьев и даже обнял Шахно на ходу одной рукой.
Он и в самом деле не хотел принимать его всерьез.
Оруджиани, обдумывая что-то, сказал:
- Резолюцию объединенного комитета нам все-таки надо провести во что бы то ни стало. Конечно, главная суть не в университетской сходке. Главное будет происходить на заводах. Правда, и там до решающих сражений дело не сразу дойдет. Но, говоря военным языком, рабочие кое-где уже ведут разведку боем. И это - знаменательно.
- Не слышал я что-то ни про какую разведку боем, - вмешался Шахно.
- Неудивительно, что вы не слыхали. Это, можно сказать, в порядке вещей. Но вот, к примеру, не так давно на одном заводе рабочие вывезли на тачке неугодного им администратора. Или, кажется, мастера. И сделали это организованно, быстро, бесповоротно.
- То есть как это - бесповоротно? Мастер при поддержке полиции благополучно вернется на свое место - и делу конец. И все пойдет по-старому.
- Мастер не вернется. Есть на русских заводах неписаный закон: кого вывезли за ворота на тачке, тому уже назад не вернуться.
- Ну-у, - протянул Шахно, - ну, знаете, коллега; я думаю, что мастер все-таки прибегнет к писаным законам, забыв про неписаные, и завтра же начнет беспрепятственно чинить расправу с теми, кто вчера вез его на столь мало импозантной колеснице.
- Правда, бывали такие случаи. Но такому мастеру невзначай падала через некоторое время либо раскаленная болванка на ногу, либо какой-нибудь увесистый болт попадал в голову. И ни разу при этом не находили виновных. Так что неписаный закон русского мастерового люда всем известен и редко кем нарушается.
- Я не согласен с такими методами, - поспешно сказал Шахно. - Ну, мне направо, до свиданья!
Когда он исчез в темноте, Оруджиани проговорил с усмешкой:
- Ему направо. Ему всегда направо.
- А разумно ли вообще было пробовать договориться с Шахно, с эсерами? - спросил Шумов.
- Большевики не раз в прошлом заключали с эсерами союз для определенных действий. Правда, тогда обстановка была иная. И то ли обстановку мы не смогли правильно оценить, то ли сами еще желторотые птенцы в политике... Хотя какие же желторотые, - мне уже двадцать четвертый год стукнул! А вот не устоял, погнался за дешевым каламбуром.
- Да не казнись ты, ради бога! - засмеялся Веремьев, настроенный куда более оптимистично. - Не ты, так я не утерпел бы - отколол бы что-нибудь похлеще.
- Утешил!
- Обойдемся без Трефилова и его компании, "Серых" бояться - в лес не ходить. За сходку я ничуть не боюсь! - с уверенностью сказал Веремьев. Начнем ее старым, испытанным способом: в момент перегородим коридор, зеленая молодежь хлынет просто из любопытства... И посмотрю я, кто не подымет руки за нашу резолюцию, - ведь мы ее предложим первыми, надеюсь? Сходка будет по необходимости скоротечной - при появлении полиции под аркадами университетского двора времени для другой резолюции не останется!
- Вашими устами, благодушный мой Илья Муромец, только бы мед пить! засмеялся Оруджиани.
На повороте к Тучкову мосту студенты остановились - перед тем как попрощаться.
- Все-таки иногда у меня создается впечатление, - сказал вдруг Оруджиани, - что мы еще дети, играющие во взрослых.
- Конечно! - засмеялся Веремьев. - Младенцы! Особенно Трефилов. Этакое бородатое дитя.
- Трефилов - просто старый дурень.
- Не согласен. Он оч-чень себе на уме. Очень неглуп. Правда, он застрял на нескольких нехитрых эсеровских формулах. И ровно ничего не читает. Марксистской литературы он совсем не знает и чувствует к ней какое-то простодушное отвращение. Но это не глупость. Это, скорее, самооборона - так ему удобней и спокойней. Кстати, и ореол старого, испытанного борца...
Веремьев увлекся "психологическим анализом" - была у него такая слабая струнка. Но Оруджиани беспощадно его пресек:
- Ну, будем мы еще тратить ночи на разговоры о личности Трефилова и о ее роли в истории! Время позднее. Р-разойдись!
29
10 февраля, незадолго до первого перерыва между лекциями, три студента - Веремьев, Шумов и Гринштейн, - взявшись за руки, перегородили университетский коридор от стены к стене.
Испытанный прием оправдал себя и на этот раз. Два потока слушателей, хлынувшие с разных концов здания, столкнулись посреди коридора; на низкий подоконник вскочил юноша с мягкой русой бородкой и звонко воскликнул:
- Товарищи!
В это время в нескольких шагах от Гриши произошло короткое и бурное замешательство, причину которого не все поняли: на другом подоконнике возникла новая фигура - в мундире; но сразу же раздался крик: "Долой академистов!", и фигура, отчаянно взмахнув руками, исчезла.
Гриша увидел грузина, пробиравшегося через толпу, уже густую к тому моменту; Веремьев стал проталкиваться ему навстречу, они наскоро обменялись несколькими словами, и Веремьев поспешно вернулся к Шумову:
- Оказывается, прежде всего надо обезвредить успевшего пробраться шпика. Идем!
Чем дальше к выходу, тем больше редела толпа.
Недалеко от двери на лестницу стоял человек в штатском, лет тридцати.
Веремьев подошел близко к нему и спросил:
- Ваш студенческий билет?
Шумов стал рядом:
Незнакомец возмутился:
- А у вас-то у самих билеты при себе?
- Случайно имеются! - Веремьев вынул из кармана студенческую книжку и, раскрыв, показал. - Нет, нет, не утруждайте себя, фамилию я надежно прикрыл перстом. Теперь предъявите свой!
- Но никому же из старых студентов не придет в голову таскать с собой документы. Нас швейцар и так знает - в лицо!
- Вот как?
Веремьев крепко взял шпика за локоть - теперь уже не было сомнений, что это агент охранного отделения, несколько, правда, иного вида, чем старый наш знакомый, с галстуком цвета павлиньего пера; во всяком случае, внешним видом своим он не привлекал к себе внимания - Гриша его в толпе не заметил бы.
