его страданием, растерянностью и одиночеством. Его потеря отца – твоя потеря. Слезы внутри комом – он же мужчина, плакать не будет. А ты стоишь и сглотнуть не можешь тоже. И хочется сказать – плачь, это не стыдно. Не слабость это – мужские слезы, а доверие к тому, кто в этот момент рядом. Я – рядом, я – пойму. И взгляд твой растерянный. И мелькнувшую надежду. Да – разделю с тобой горе, нет, не так даже – просто возьму на себя. Я – сильная, справлюсь…
Хлопнула дверь, Сотник, выйдя из кабинета, неподвижно замер в полуметре от нас.
– Едем? – холодно произнес он, видимо, поняв, что между нами что-то происходит. – У меня не так много времени, Ляна Шандоровна. Жду в машине.
– Мы в табор в Жуковку, – тихо сказала я Георгу. – Там мой отец воспитывался.
– Вечером заеду, дома будешь?
Я кивнула и поторопилась догнать Сотника.
Глава 15
После короткой перепалки с майором я все же села к нему в машину. На самом деле я боялась вопросов о Фандо. Сотник просто обязан был проявить интерес к такому тесному знакомству: ведь еще вчера я говорила о Жоре Фандо как о незнакомом любовнике матери Жанны, а сегодня мы только что не обнимались у майора на глазах. Что я могла сказать ему? Что скоро сменю фамилию Бадони на Фандо? Представив на миг изумленное лицо Сотника, я улыбнулась: со стороны ситуация и впрямь выглядела нелепо.
Но Сотник не задал ни одного вопроса.
Весь путь занял у нас не больше десяти минут. После того как мы миновали мой любимый магазин с чудно пахнущим мягким хлебом, Сотник, сбросив скорость, поехал по центральной улице Ленина, а через десяток кварталов свернул направо. Уже через пять минут мы были на месте.
«Кровь не водица?» – подумала я, выходя из машины возле дома, у которого он припарковался, лихо развернувшись перед самым носом двигавшейся по встречке «копейки». Майор уже стучал в металлическую калитку, а я озиралась по сторонам, пытаясь понять, что со мной. Вдруг захотелось погладить по курчавой головке чумазого пацаненка, подбежавшего ко мне, обнять его мать-красавицу как родную. Совсем молодая девочка, скорее подросток, но я чувствовала – малыш смотрит на меня ее черными глазищами, она его родила. Девушка улыбнулась, обогнула Сотника и толкнула калитку рукой – та оказалась незапертой.
– Вы к Любе? Проходите, открыто!
Она пропустила нас, но сама порог не перешагнула. Я вошла во двор первой. Калитка захлопнулась за спиной майора, он, обогнав меня, уверенно направился по выложенной красным кирпичом дорожке к небольшому домику.
Я замерла. Мне казалось, я была здесь не раз. Только почему-то не помнила этого домишки. В памяти рисовался образ двухэтажного белого кирпичного дома с башенками над водосточными трубами и высоким крыльцом под металлическим козырьком. Низкий заборчик из прутьев огораживал большую овальную клумбу – розарий. Сразу за ней, у самого забора росла сосенка…
Я закрыла глаза – картинка растаяла, уступив место зловещему зрелищу – остаткам строения с пустым оконным и дверным проемами и обвалившейся крышей. Я почувствовала сильный запах гари, заставивший меня инстинктивно зажать двумя пальцами нос.
Из ступора вывел окликнувший меня Сотник:
– Что вы там замерли, Ляна Шандоровна? Вновь пребываете в параллельной реальности или в прошлом? Все-таки хотелось бы знать, как у вас это получается? – С откровенной завистью в голосе он задал вопрос, на который у меня ответа не было.
Я еще раз оглянулась на то место, где когда-то были розы, – клумба заросла травой.
С моим зрением узнать женщину на крыльце я никак не могла – расплывчатый силуэт не давал представления даже о возрасте. А очки остались на передней панели машины. Но я ее узнала. Мы были одной крови – это точно. «Не может быть! Люба – сестра баро, воспитывавшая вместе с ним моего отца. Она осиротевшему мальчику Шандору в лучшем случае дальняя родня. А мне кажется, что…» – успела подумать я. Дальше все происходило как во сне. Мы шли навстречу друг другу, вытянув вперед руки. Неведомая сила тянула меня к женщине, словно в тепло дома после прогулки по морозному воздуху. Казалось, я открою сейчас дверь… и мне будут рады, как никому другому. Сильные худые руки опустились мне на плечи, женщина прижала на миг меня к себе и тут же, отодвинув, посмотрела на меня долгим взглядом.
– Ту мири чаюри, – со слезами на глазах произнесла она.
– Мами, – неожиданно для себя ответила я по-цыгански и заплакала…
Я пила маленькими глотками крепкий травяной чай, Сотник же, который не стал отказываться от обеда, доедал вторую порцию томатного супа. А я не смогла проглотить ни ложки, таким острым тот мне показался. Люба улыбалась, глядя на меня то ласково, то с жалостью. Жалость ее была мне непонятна, хотелось задать один вопрос – что со мной не так? Но мешал Сотник. А тот вроде бы наслаждался едой, но я чувствовала, как он напряжен. Майор чего-то ждал, словно затаившийся дикий зверь, подстерегающий будущий завтрак. Хотелось сказать: «Не дождешься!» – и выгнать вон, но было бы глупо отказываться от его помощи. А в том, что она мне понадобится, я была уверена.
Да, отношение к Сотнику за последние сутки изменилось в лучшую сторону. Я даже могла сказать, что Михаил Юрьевич мне нравился, но до конца доверять ему я была не готова. Как не была готова услышать правду об отце. Пусть я запомнила его спившимся, с изменившимся до неузнаваемости от пьянства лицом, но… кровь не водица? Да… К моему стойкому отвращению к родителю примешивалось чувство потери, ощущение сиротства и беспомощности, которые наступили после его смерти. Все-таки он дал мне, дочери, много больше, чем мама, которую я в детстве видела не дольше пары часов перед сном. Кстати, до сих пор не понимаю, почему она возвращалась со службы на дачу всегда позже остальных. Не думаю, что ее присутствие в архиве в неурочное время было так уж необходимо начальству.
Я смотрела на иконы, щекой ощущая взгляд Любы. «Пусть начнет разговор первой. Я пока не знаю, о чем спрашивать», – решила
