все вокруг, но из наших на озеро лодку больше никто не спускал.
«Так кого же я „видела“ в лодке? Кто напевал романс? – вспомнила я недавнюю картинку. – Вода на озере была чистой – я видела лунную дорожку. И никаких камышей. Значит, лодка проплывала совсем близко к нашему поселку, к мосткам. И в лодке точно был не цыган. Тогда кто же?»
– Интересно, было какое-то расследование? Все же люди погибли! – проговорила я вслух, обращаясь к Сотнику.
– Да, – вместо майора ответила Люба, небрежно махнув рукой. – Милиция разбиралась, нас допрашивали с Тамашем, родителей погибших. И в конце концов признали, что произошел несчастный случай. Вот так осиротел твой папа, девочка. Я ему заменила мать, Тамаш – отца. Шандор неплохо учился, окончил восьмилетку и уехал в город, в техникум. И больше никогда не приезжал…
– Почему?
– Перед отъездом они с Тамашем поссорились: баро хотел его женить, а Шандор – учиться. Он всегда рвался в город, даже не знаю, почему так. Скучал в деревне, держался особняком. Не любили его ровесники… Кроме того, он мог гадать на картах, его даже стали дразнить за это. У нас всегда шувани – женщина.
– Да, отец в городе гадал людям. И вам о нем ничего не было известно? И обо мне? Как же ты меня узнала, мами?
– Тамаш, упрямый старик, вычеркнул его из жизни, а я с Шандором встречалась в городе. А потом он женился, ты родилась, и ему стало не до меня. О том, что он работает в поселке комендантом, сказала твоя мама. С Верой мы случайно встретились на рынке, который у старой мельницы. Узнать ее было легко, Шандор фотографии показывал – ваши рыжие кудри издалека видно. – Люба улыбнулась. – Я подошла. Она очень удивилась, узнав, что и я, и Тамаш живы. Твой отец, как оказалось, нас «похоронил».
– Мама мне ничего не рассказывала…
– Наверное, отец запретил. А ты тогда маленькая была, три годика всего. Я вернулась в Жуковку, но об этой встрече промолчала. Похоронил так похоронил. Но как позже оказалось, Тамаш все знал о жизни Шандора.
– Откуда?!
– Не знаю, девочка. До сих пор не знаю. Шандор ни разу ни словом при наших встречах не обмолвился, что видится с Тамашем. Я была уверена, что он его не простил. Хотя за что прощать?! То, что Тамаш знает, где искать Шандора, выяснилось в тот день, когда случилась та стычка между нашими и русскими.
– В августе две тысячи двенадцатого, я рассказывал, – перебил Сотник.
– Да, правильно. Наш дом подожгли с нескольких сторон. Но мы с Тамашем в этот момент были не в доме. Он – на заднем дворе, я – в этой хате. Пока ехали пожарные, Тамаш успел вынести мешок с золотыми украшениями – в доме был сейф, где хранилось общее добро. Уже началась драка: парни обозлились, что приехавшие пожарные стали тушить не наш дом, а соседский, где жила русская семья, – на него быстро перекинулся огонь. Уже давно вражда началась, а тут словно последняя капля в чашку. Виноват был Тамаш – отказался выдать замуж за местного русского парня нашу девушку, а тот решил отомстить. Во время драки Тамаш не пытался никого остановить, просто сел в машину и уехал. Мне он сказал, что отвезет мешок Шандору в дачный поселок. Я только спросила, откуда он знает, где искать твоего отца, но Тамаш отмахнулся, пообещав скоро вернуться. Я ждала его до ночи, драку разогнали, многие наши собирались уезжать – боялись за своих мужчин. К утру почти все цыганские дома опустели. Я решила остаться в этой хате – большой дом и двор выгорели почти полностью.
– Он так и не вернулся?
– Нет. Тамаш пропал, а вместе с ним и золото. Только вечером приехал участковый и сообщил, что нашли его мертвым в машине.
– А золото? Баро ограбили? Ты рассказала об этом полиции?
– Нет. – Люба бросила быстрый взгляд на Сотника.
– А почему мне-то вчера ничего не рассказали? – упрекнул тот, осуждающе покачав головой.
– Что прошлое ворошить-то? Пропало и пропало, откупились от смерти, бог только баро забрал, остальные все живы. Может, кому это золото впрок пошло. Или наоборот.
– Странная философия, – заметил Сотник. – Как вы перед своими-то оправдывались?
– Я не сразу рассказала о пропаже тем, кто остался, а через два дня. Рассказала и о Шандоре. Соседи наши, отец и сын Петковы, отправились к нему в дачный поселок. Мы подумали, что Тамаша могли убить уже после того, как он отвез ему мешок.
– Машину нашли недалеко от дороги в лесу, но в какую сторону она двигалась по дороге, из дела непонятно, – вновь перебил Сотник.
– Мы не знали, какой дом ваш. Почти все были заколочены, а у крыльца одного Миро обнаружил кровь. Когда залезли внутрь, поняли, что в нем и жил Шандор.
– Как это? По каким таким признакам? – не удержался Сотник.
– Искали портреты рыжей кудрявой девочки, – улыбнулась Люба. – Я им рассказала, как выглядит дочь Шандора.
– Да, один альбом в спальне остался после переезда в город.
– Вот, смотри. – Люба встала и отошла к буфету. Вернулась, держа в руке фотографию в рамочке. – Но не в альбоме она была, у кровати на тумбочке стояла. Для меня захватили.
На фото мне было лет пять. Я поняла, где сделали снимок: у дома Громова. За моей спиной виднелись противоположный берег озера и густой лес. В руках я держала книгу и детскую панамку. Но правая нога была без сандалика. Я вспомнила, что у него оторвалась подошва, причем случилось это возле дома Громова. Он приклеил подошву, положил сандалик сушиться на крыльцо и взял в руки фотоаппарат… Я совсем забыла об этом снимке.
– А золото Петковы нашли? Никакого мешка в машине баро не было обнаружено, я смотрел материалы дела, – нетерпеливо вмешался Сотник.
– Ничего они не нашли, весь дом обыскали. И хозяин так и не появился. А позже узнали, что Шандор покончил жизнь самоубийством. Только я всегда знала, что не мог он сам! Убили его, наверное. Как и Тамаша…
– Все же преждевременно… – начал было Сотник, но под моим взглядом тут же
