Уже почти добравшись до лестницы, я услышал со стороны одной из камер душераздирающий крик и невольно прижался к стене. Маловероятно, чтобы это был голос моего друга, поскольку расправа над ним уже свершилась, но, с другой стороны, жестокость инквизиции не знала границ. Желая убедиться в том, что пытают не падре Мигеля, я прильнул к маленькому, забранному решеткой окошку. Огромная фигура палача загораживала жертву, которая в настоящий момент подвергалась излюбленной пытке инквизиции под названием потро. Тело грешника, выворачивая суставы, привязывали веревкой к обыкновенной решетке, оставляя его уши, нос, соски и гениталии доступными для раскаленных докрасна щипцов палача. Мельком я успел заметить и другие дьявольские приспособления, которые находились в пыточной камере: «костюм из иголок» — ящик с острыми шипами, которые пронзали тело жертвы, когда крышка закрывалась, «стул-удавку», медленно удушающий жертву с помощью специального винта, и многое другое.
— Ты — ведьма! Скажи правду! — послышался злобный голос, похожий на голос инквизитора Игнасио. Однако лица человека, ведущего допрос, мне было не видно.
— Я не… — донесся до меня слабый стон.
Я зажмурился, и в ту же секунду палач приложил к животу вопящей жертвы дымящийся крест — несомненно, с единственной целью: приблизить ее к бесконечной милости Божией. В ужасе я бросился прочь от этой двери, и эхо душераздирающих криков преследовало меня. От сознания того, что я ничем не могу помочь этим несчастным, которых пытают в многочисленных камерах, привязав к решеткам, мои кулаки сжимались в бессильной ярости.
Была только одна жертва, которую я надеялся спасти. Именно с этой целью я пришел сюда и теперь стоял у подножия лестницы, ведущей в башню. Пролетом выше находилась единственная камера, доступ к которой преграждала решетчатая дверь. Шаги внизу заставили меня поторопиться. Потянув за железную ручку и обнаружив, что дверь на лестницу заперта, я достал свой нож, вставил его тонкое лезвие в замочную скважину и попытался дотянуться до пружины. Стражники были уже совсем близко. Наконец, замок щелкнул, и дверь подалась. Я быстро проскользнул внутрь и, переводя дух, услышал, как шаги удаляются по коридору. Теперь предстояло подняться по винтовой каменной лестнице и открыть еще одну дверь, ведущую непосредственно в камеру. Я взлетел, перескакивая через три ступени.
— Падре? — прошептал я, после того как справился с очередным замком и толкнул дверь.
— Кто здесь?
Падре Мигель стоял на коленях и плакал, сжимая в пальцах четки. Я снял маску. Он поднял на меня потухший взгляд, и, казалось, принял меня за ангела, спустившегося с небес.
— Хуан?
— Я пришел, чтобы помочь вам бежать.
— Но я не могу бежать.
— Я выведу вас тем же путем, каким сам попал сюда, — с этими словами я взял его за руку.
— Нет, сын мой, я заточен в темнице своего греха.
— Разве это грех — любить женщину и быть преданным ей?!
— Мне надлежало быть преданным только церкви, но я нарушил данную клятву.
— Разве ваша жизнь не была столь же благочестивой, как у святого Августина? Многие ли священнослужители, подобно вам, по-отцовски любят тех, кого называют «дети мои»?!
— Мне не дано права судить или прощать кого-то другого. Я могу раскаиваться лишь в собственном грехе.
— Но человек не может убить в себе желание.
— Он должен это сделать! Иначе мы не будем отличаться от животных.
— Но мы и есть животные. Мы же не ангелы!
Я с трудом сдерживал свою ярость, которая копилась годами. Именно это стремление святош отделить душу человека от его тела и отвратило меня от церкви. Я глубоко вздохнул и попытался помочь падре Мигелю подняться с колен.
— Пойдемте же, падре, нам следует торопиться.
Он печально улыбнулся и положил руку мне на плечо:
— Слишком поздно, мой мальчик.
У меня опустились руки. Резкий скрип открываемой двери заставил меня вздрогнуть и обернуться. На пороге в сопровождении двух стражников появился одетый в черное инквизитор — епископ Игнасио де Эстрада. Его губы невольно растянулись в улыбке, когда он понял, насколько ему повезло.
— Я пришел, чтобы лично исповедовать раскаявшегося грешника. И чем же Господь вознаградил мою доброту? Он послал мне еще одного грешника — величайшего из всех.
Я напрягся, пытаясь унять дрожь в ноге. В ушах у меня звучал голос Альмы, которая заклинала быть осторожнее, но и на этот раз мне не удалось сдержать свой язык.
— Вам самому следует молить Господа о прощении за то, что вы сотворили с этим святым отцом.
— Не сомневаюсь, дон Хуан, ваша сексуальная распущенность недалека от этого случая. Итак, вы явились, чтобы наставить заблудшего на путь истины?
— Именно в заблуждении и состоит весь его грех.
— Ах, вот как! Вы пришли сюда в качестве адвоката. Что ж, право на защиту имеет каждый узник… включая и вас. Схватите его!
Стражники скрутили мне руки и продолжали удерживать, несмотря на мое отчаянное сопротивление.
— Ваше преосвященство! Я не нуждаюсь в защите, моя вина очевидна! — Падре Мигель на коленях подполз к инквизитору и поцеловал перстень на его руке.
Он пытался спасти меня, но было очевидно, что его слова не будут услышаны.
— Да, да, я знаю…
С этими словами инквизитор погладил падре Мигеля по голове. Потом он повернулся ко мне и, как всегда, счел необходимым обосновать правоту своего дела:
— Сначала происходит заблуждение ума, а за ним неизбежно следует заблуждение тела. Наш Господь ревнив, и он не прощает измены тому, кто поклялся хранить ему верность… Похоже, вы так и не усвоили моих уроков, дон Хуан.
— Похоже, вам так и не удалось вбить их в меня! — процедил я сквозь зубы.
— Мой долг — заставить раскаяться и тем самым спасти души грешников.
Он приподнял край белой нижней рубахи, надетой под черной рясой, и показал десятки шипов, вшитых в ткань, по всей видимости, руками сестер.
— Каждый из этих шипов — душа грешника, за которую я в ответе. Я вправе удалить его только тогда, когда грешник раскается или… освободится. Днем и ночью они терзают мое тело, и я не обрету покоя до тех пор, пока все заблудшие не познают милость Божию.
Он коснулся пальцем одного из шипов.
— Этот — ваш, дон Хуан. Он терзает меня дольше других — с того самого дня, как вы появились в нашем монастыре и ваше преступление заставило одну из сестер навлечь на себя вечное проклятие.
— Неправда, ваше преосвященство, сестра Тереза навлекла на себя вечное проклятие именно благодаря вам.
— Вот уж поистине, дьявол никогда не отвечает за свои злодеяния! — засмеялся он в ответ.
— В таком случае, ответьте хотя бы за свои! Сестра Тереза боялась, что следующей, за кем вы придете, будет она.
— О чем это вы?
— Должно быть, вам нелегко упомнить все свои жертвы. Вы погубили ни в чем не повинную сестру Иерониму!
Он опустил глаза, припомнив те давние события. Сестра Иеронима погибла прежде, чем была доказана ее невиновность.
— Нам не всегда дано знать волю Господа.
— И при этом вы всегда желаете быть ее исполнителем!
— По отношению к вам, дон Хуан, воля Господа совершенно ясна. Не будь у вас столь влиятельных друзей, я бы оскопил вас немедленно, — проговорил он с отвращением и, обращаясь к страже, щелкнул пальцами с желтыми ногтями. — Уберите его!
Два огромных стражника подхватили меня и буквально выволокли из камеры. В коридоре я увидел, как двое других солдат выносят из пыточной камеры носилки с телом. Не было сомнений, что это именно та жертва, которую недавно пытали на моих глазах. Когда носилки поравнялись со мной, я увидел лицо пожилой женщины, ее длинные седые волосы, открытый рот и пустые глазницы. Ужас пронзил мое тело, и мне стало трудно дышать.
Наконец, меня вышвырнули за дверь, что несказанно удивило стражника, несущего караул снаружи. Я вскочил на лошадь и галопом поскакал прочь из этого замка. Движимый бессильной яростью и неутоленной жаждой мести, я выхватил шпагу и располосовал знамя инквизиции, висевшее при въезде на мост. Затем, не дожидаясь, пока инквизитор передумает, я быстро пересек мост и скрылся за стенами Севильи.
По дороге домой я продолжал оплакивать падре Мигеля и ту женщину, с которой он помог мне встретиться в ту давнюю роковую ночь.
Самый смертный грех
После того как падре Мигель согласился устроить мне встречу с сестрой Терезой, каждый день ожидания казался мне длиною в год, а каждый час — длиною в месяц. Наконец падре Мигель появился в нашем монастыре. Брат Игнасио встретил его настороженно, ведь посетитель приехал именно ко мне, а кроме того, принадлежал к новому ордену иезуитов.
Когда мы остались вдвоем, падре Мигель сообщил:
— Она согласилась написать тебе письмо и сказала, что спрячет его сегодня вечером в обычном месте.
