В 57 лет сквайр оказался не у дел. Хотя он и сохранил свое место в парламенте, но потерял всякое значение и всякое влияние, и для него, занимавшего в свое время чуть ли не все возможные посты в правительстве, сознание своего бессилия было тяжело.
Теперь он редко бывал в Лондоне на заседаниях парламента. Проводил много времени в Чартуэлле, много писал. Ездил на лето в Европу, обычно на юг Франции. Его общества за границей все еще искали, в основном по старой памяти.
В Германии в 1932 г. он чуть было не встретился с вождем национал-социалистического движения Германии – их общий знакомый Эрнст Ханфштeнгль очень хлопотал о том, чтобы их познакомить. Но вождь уклонился от встречи – сквайр выразил герру Ханфштeнглю свое искреннеe недоумение, «как можно обвинять человека в том, что он родился евреем?» – и лидер национал-социалистов не захотел говорить с британским политическим деятелем, который настолько не разделял его заветные глубокие убеждения.
Сквайр не расстроился.
Вернувшись домой, он взялся за постройки. Умея класть кирпичи как заправский каменщик, он начал возводить стенку вокруг своего нового бассейна. На ней должен был быть изображен старинный девиз его рода, сформулированный на испанском:
«Верен, но несчастлив».
Девиз был придуман его предком в 10-м поколении, полным тезкой сквайра и по имени, и по фамилии. Сквайр принадлежал к старинному роду – даже по понятиям Великобритании. Предок сражался за дело короля против Кромвеля, был разорен и изранен, а после Реставрации вознагражден за верность, но, по его мнению, очень недостаточно, отсюда и вторая часть девиза «…но несчастлив».
Сквайр не был несчастлив. Он принимал гостей, угощал их портвейном и бренди, а после обильного обеда брал в руки кисти и начинал рисовать натюрморты – пустые бутылки давали ему достаточно вдохновения.
В совсем молодые годы он побывал на Кубе военным корреспондентом и вывез оттуда привычку к сиесте, горячим ваннам и страсть к хорошим сигарам.
За ужином он любил поговорить, особенно с Ф.Е.Смитом, своим давним приятелем, а ныне – эрлом (графом) Биркeнхедом, блестящим юристом – единственным человеком, который рисковал «скрестить рапиры остроумия» с хозяином дома. Им с восторгом внимал мистер Брэкен, сумевший в совсем молодые годы, начав без гроша, нажить миллионы. Tеперь он был членом парламента и учеником сквайра в политике. Его единственным недостатком было утверждение, что он – незаконный сын владельца дома, и он до того упорно держался этой линии, что сумел рассердить жену сквайра, которая однажды спросила мужа в упор:
«Уинстон, это правда?»
«Конечно, нет», – ответил ей супруг.
И после паузы:
«Конечно, неправда. Я сверял все даты – этого просто не могло быть…»
Он любил поддразнить жену. Она, в свою очередь, не оставалась в долгу и объясняла привычку своего мужа появляться на вокзале в самую последнюю минуту тем, что «Уинстон, как истинный спортсмен и охотник, всегда оставляет поезду шансы уйти».
Жизнь в Чартуэлле шла своим чередом – до тех пор, пока хозяин дома не узнал из правительственных сообщений, что «Правительство Его Величества отменило в этом, 1932 году, «правило 10 лет». Правило это гласило, что военные ведомства должны составлять свои бюджетные заявки, исходя из принципа, что «в следующие 10 лет большой войны не будет».
Правило это было известно владельцу Чартуэлла, и известно очень хорошо – в 1919 году он-то его и составил, будучи военным министром Великобритании.
Более того. Именно он, Уинстон Черчилль, предложил, чтобы «правило 10 лет» автоматически возобновлялось каждый год, если только оно не отменялось специальным распоряжением правительства.
23 марта 1932 года правительство правило НЕ возобновило.
II
Формально решение правительства об отмене «правила 10 лет» было вызвано «маньчжурским инцидентом» – началом необъявленной войны между Японией и Китаем. Но зрело оно давно. Недостаток средств в казначействе – после Великой Войны 1914–1918 гг. Англия сильно обеднела – вел к систематическому урезанию расходов на оборону. Военный бюджет за 12 лет сократился почти в 7 с половиной раз – с 766 миллионов фунтов в 1920 году до 102 миллионов в 1932 году.
В апреле 1931 года сэр Фредерик Филд, начальник Главного морского штаба (в Англии, крепко державшейся за традиции, должность называлась на старинный манер и очень звучно – «Первый лорд моря» – «First Sea Lord»), утверждал в своем отчете Совету Имперской Обороны, что «святая святых», флот, потерял в силе настолько, что «в случае войны не сможет адекватно защищать торговлю Великобритании».
То есть нужды оборонительных ведомств признавались, но денег в казне было мало. Bоенные получили инструкции не увлекаться и «держать расходы под строгим контролем».
Новые ассигнования – не щедрые, на уровне 5 % от GNP (суммы всего, что страна производила) – были направлены в основном на подготовку флота. Армия после отмены призыва была резко сокращена и пополнялась наймом.
Смена правительства в Германии волнения не вызвалa. Даже такой шаг, как выход Германии в 1933 году из Лиги Наций, и то встретил в Англии понимание.
Джеффри Доусон, главный редактор «The Times», наиболее уважаемой британской газеты, полагал, что Гитлер хоть и немного резок, но абсолютно нормален или, вернее, станет таким, как только его страна «встретит со стороны Великобритании должное уважение».
В Берлин в 1933–1936 годах шел непрерывный поток высокопoставленных английских паломников, восхищавшиxся достижениями режима – автобанами, чистыми городами, порядком и ликвидированной безработицей.
Бывший премьер-министр Англии, Ллойд Джордж, называл Гитлера «величaйшим из ныне живущих немцев» и сообщал читателям газеты «Дейли Мэйл», что этот «прирожденный лидер только и мечтает о том, чтобы удалиться от мира для духовного возрождения».
Ллойд Джордж горько сожалел, что в Англии нет человека такого же калибра.
Арнольд Тойнби был уверен в глубоком сходстве между Махатмой Ганди и Адольфом Гитлером – они оба были приверженцами истинного мира.
Так что наскоки Черчилля в парламенте на правительство Его Королевского Величества и лично на премьера, Стэнли Болдуина, «доброго старого викария» – как его звали его многочисленные поклонники, были встречены неодобрительно.
Когда Черчилль говорил, что «движение нацистов построено на философии насилия, которую вколачивают в молодежь Германии с интенсивностью, не имеющей параллелей со времен варварства», члены парламента полагали, что это уж слишком даже для старины Уинстона, любившего, как всем было известно, риторические преувеличения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
