— Худо, должно быть, спалось бедным монашкам, — заметила она.
— А с тобой такого не бывает? — спросил Симон.
— Бывает, конечно. Но мне бы никогда не пришло в голову всю жизнь глядеть на такое. Нет, на это способно только распаленное воображение монахов.
— Да?
Она обернулась и укоризненно поглядела на Симона.
— Ты здесь единственный, кто знал меня раньше. И ты, наверное, поверишь даже тому, что Вагеншрот собирался доверить мне огромного жеребца Мажестика, чтобы я выступала на нем с выездкой. Но я не стану злоупотреблять твоим терпением потому только, что тебе не с кем тут поговорить. Я одолжу тебе нидерландскую грамматику, тогда тебе удастся подцепить близняшек Бларенберг. Говорят, они всегда развлекают своих кавалеров вдвоем.
— Ну да, подцепить, — сказал Симон и подумал о бароне.
— Самое лучшее в тебе — барон, — подтвердила Теано, не дожидаясь продолжения. Он нашел, что она — тонко чувствующая натура. Однако предпочел не развивать преждевременно начатую и, по всей вероятности, далеко не столь интересную тему. Широким жестом он указал Теано на пролом в стене галереи, что сиял зеленым золотом, полный теней листвы и солнечных зайчиков. Не говоря ни слова, Теано полезла в густые заросли бузины.
***
Оба изрядно растрепались и поцарапались, пока кусты не поредели; они так отчаянно сражались с дремучей бузиной, что за шорохом сыпавшихся на них черных ягод и хрустом сухих веток едва расслышали прелестную мелодию, аккомпанировавшую их схватке с бузиной.
— Тс-с-с! — прошипел Симон, отводя последние из закрывавших обзор веток.
— Что там? — прошептала Теано, протискиваясь вперед.
Посреди маленькой чистенькой полянки стоял изящный мужчина неопределенного возраста в старинном платье из белой парчи, в белых чулках до колен и башмаках с пряжками. Он играл на серебряной флейте. Против него на траве сидели две ослепительно красивые девушки в воздушных тюлевых платьях, подле них лежали большие, плоские, как блин, шляпки из флорентийской соломки цвета меда и с разноцветными лентами. На траве перед умопомрачительной троицей была раскинута белоснежная камчатная скатерть с темно-синим чайным прибором. В корзиночке — ярко-желтые воздушные бисквиты.
Человек в белом издал веселую трель, опустил флейту, заботливо развинтил ее и продул. Прелестные девицы сморщили классические носики: эта процедура, к сожалению, неизбежная при игре на флейте, редко бывает аппетитной. И все равно Симону никогда прежде не доводилось видывать более грациозного вытряхивания слюны из музыкального инструмента, и он не переставал восхищаться, пока мужчина в белом раздумывал о чем-то, приставив к подбородку большой палец правой руки. Потом на узком лице заиграла улыбка облегчения, и он легкими шагами устремился прямиком к кусту, из-за которого Симон и Теано наблюдали необычную сцену. Ни минуты не сомневаясь в том, что таит куст, он сунул голову в чащу ветвей, заботливо оберегая пудреный парик.
— Приветствую, любезный кузен, — произнес он, протягивая Симону руку.
Симон вылез из бузины, стряхивая сухие листья и кусочки коры. Вслед за ним выбралась Теано и с любопытством уставилась на прелестных девушек.
— Боюсь, сударь, вы заблуждаетесь на мой счет, — вежливо поправил Симон. — Я не здешний и не припоминаю, чтобы мы где-то встречались.
— Знаю, любезный кузен, — улыбаясь, согласился незнакомец в белом.
Только теперь до Симона дошло, что он говорит на безукоризненном немецком.
— К сожалению, сейчас я лишен возможности подробно и в деталях разъяснить тебе наше родство, кое обозначил бы скорее как формальное, некоторым образом, — родство душ. Тем паче радует меня возможность причислить тебя к оному. — Девушки очаровательно рассмеялись. — С прелестными кузинами ты наверняка еще тоже не знаком. Тереза, Фиона, подите же сюда!
— Ведь я — д-р Симон Айбель из Вены, — слабо протестовал Симон.
— Ну разве он не милашка? — вопросил спутниц обладатель белого кафтана.
Редко приходилось Симону видеть столь очаровательных женщин, даже издали или в маминых модных журналах. Поэтому он охотно принял участие в диковинном представлении и благовоспитанно приложился к ручкам.
— Но раз ты — наш кузен, то можешь поцеловать нас в щеку, — сказал Фиона, бросая на него сияющий взгляд изумрудных глаз и с вызовом подставляя бархатную щечку. Симон благоговейно облобызал душистую персиковую кожу и повторил волнующую церемонию со второй кузиной.
— Скоро ли кузен Симон навестит нас? — спросила Тереза флейтиста.
— Ну, уж придется вам обождать! — Он сделал вид, что ревнует, лукаво подмигивая при этом Симону. — Вы же видите, что совершенно вскружили бедняге голову. Кто бы мог подумать, что как раз сегодня ты будешь здесь прогуливаться и угодишь прямиком на наш музыкальный чай! Как тебе понравилась моя игра?
— Я не очень-то разбираюсь в музыке, — смущенно ответил Симон. — Но мне кажется, что было очень красиво. А вообще-то я ничего не понимаю, ну совершенно ничего! Не могли бы вы…
Белый кафтан оглушительно расхохотался.
— Да уж, могу себе представить, кузен! Но на это мы трое не уполномочены. Прямо не знаю, не зашел ли я слишком далеко, столь непринужденно приветствовав тебя. Да впрочем, ведь это ты первый увидел нас. — Он вопросительно возвел очи горе. — Так к чему играть в прятки? К сожалению, мы должны отказать себе в удовольствии пригласить тебя на чашку чая. Поверь, мне очень и очень жаль! Так огорчительно. По вполне определенным причинам я даже сочту уместным теперь же распрощаться. Если вы с подругой намереваетесь расположиться тут на лужайке, мы, конечно, охотно соберем наши пожитки и перенесем мое музицирование куда-нибудь еще.
— Нет, не надо, пожалуйста, — запротестовал Симон. — Мы случайно сюда попали и вряд ли задержались бы, если бы не увидели вас.
— Ах, эти случайности! — вздохнула Фиона.
Симон вторично приложился к девичьим щечкам и пожал белому кафтану руку. Пока Симон сидел верхом на обрушившейся стене и помогал Теано взобраться, они ему махали. Обладатель белого кафтана уже вновь поднес к губам флейту.
Проще всего относиться к невероятному как к невероятному, ведь легче поверить в самые причудливые измышления, чем в чудо. Не очень-то корректно говорится, что то или се так уж просто «переварить». Настоящие трудности как раз при переваривании и начинаются. Известны даже случаи засорения желудка с неизбежным отравлением. Поэтому здравый смысл требует ломать голову над чудесами до тех пор, пока не найдется какое-нибудь объяснение, и мы согласны на самую тривиальную разгадку, чтобы хоть на время успокоить привычную к причинно-следственным связям совесть. В белом флейтисте не было ничего умопомрачительного, а в короткой беседе, как ее запомнил Симон, он даже назвал их родство метафорическим. Однако Симон совершенно определенно знал, что у него нет кузины, откликающейся на благозвучное имя «Фиона», а его двоюродная сестра Резерль Айервек, пухленькая гимназистка выпускного класса, всего и имела общего с красавицей Терезой, что не слишком разборчивую святую, именем которой их нарекли. Поэтому он решил счесть необычное поведение маленькой компании просто удачной мистификацией, очаровательной шуткой человечка в белом, которому обе юные дамы еще очаровательнее подыгрывали. Неясным оставалось, как белый кафтан разглядел его в густой бузине. Забавно: ведь это-то и было самым простым, проще всего из происшедшего. Но Симон не думал о шуме в кустах, он думал о персиковых щечках новообретенных кузин.
Теано пришла в дурное расположение духа.
— Ты мог бы и представить меня своим родственникам, — укорила она Симона.
— Но я же их совершенно не знаю!
— Странное родство, — мрачно отвечала она, но вскоре доверчиво взяла Симона за руку. Остаток ровного склона к городу они пробежали.
Неподалеку в поле мотыжила сухую землю крестьянка. Теано спросила, не знает ли та, кто живет в развалинах наверху. Крестьянка в недоумении уставилась на нее. Теано, далеко не безупречно говорившая по-испански, повторила вопрос. «Там наверху, — наставительно отвечала крестьянка, — там никто не живет. Святые отцы, построившие монастырь много веков назад, были такими праведными, что даже облака обходили вершину стороной. Туда и цыгане не забирались. Несколько лет назад приезжал господин из какого-то музея, измерял стены и все подряд фотографировал — и моего мужа тоже, он ему тогда помогал».
— Она говорит, что наверху никто не живет, — перевела Теано. — Даже привидений нет, святые отцы были столь благочестивы, что привидения не осмеливаются туда забредать.
— А добрые духи? — предположил Симон.
— А духов не целуют. Даже в щеку.
Симон оставил при себе вычитанное у Кирхера о суккубах{102} и инкубах{103}. С дамами не принято говорить на такие темы. К тому же это не обязательно добрые духи.
