Дин сплюнул.
– Андроид, – бросил он пренебрежительно. – Они вам поклоняются, Саттон. Они из вас просто идола сделали. А все потому, что вы, так сказать, подарили им надежду. И они возомнили, что равны человеку.
– Надо полагать, – сказал Саттон, – вы не верите тому, что я написал?
– Еще чего не хватало!
– А я верю, – твердо сказал Саттон.
Дин молчал.
– Вы взяли мою книгу, – спокойно продолжал Саттон, – и пытаетесь воспользоваться ею как еще одной ступенькой в лестнице человеческого тщеславия. Вы ничегошеньки не поняли. У вас нет ни малейшего понятия о том, что такое судьба! Вы не оставили судьбе никаких шансов…
Саттон говорил и чувствовал, что говорит как проповедник. Выходило наподобие древних пророков, чьи длинные седые волосы спутаны, а бороды пожелтели от табака…
– Я не собираюсь читать вам лекцию, – сказал он, чтобы исправить положение, мысленно проклиная Дина, который одним словом поставил его в позицию обороняющегося. – И проповедовать не собираюсь. Судьбу либо принимают, либо отвергают. У меня никогда не повернется язык обвинить человека, не принимающего этого понятия. Моя книга – это мои переживания, мои мысли и мои знания. Принимать или не принимать – личное дело каждого.
– Саттон, – сказал Дин, – вы бьетесь головой о стену. У вас нет никаких шансов. Вы боретесь с человечеством. Против вас весь род людской. На вашей стороне всего-то и есть, что кучка презренных андроидов да пара-тройка людей-ренегатов из породы тех, что интересуются древними культурами.
– Империя стоит на андроидах и роботах, – ответил Саттон. – Они могут бросить вас в любую минуту, и вы останетесь одни, беспомощны… Без них вам не удастся удержать ни пяди земли за пределами Солнечной системы!
– Ну уж нет! В имперских делах они будут рядом с нами, – уверенно заявил Дин. – Что касается этих глупостей насчет судьбы, тут – да, они будут бороться, но никуда от нас не денутся, потому что без нас им конец. Они же размножаться не могут! Чтобы их раса продолжала жить, им нужны люди. – Он усмехнулся. – До тех пор пока один андроид не сумеет сделать другого андроида, они будут держаться нас и работать на нас.
– Я никак не могу понять, – полюбопытствовал Саттон, – а как вы узнаете, кто из них против вас, а кто за?
– Черт бы их побрал, – буркнул задетый за живое Дин. – Этого мы и сами не знаем. Если бы знали, война бы давно кончилась. В том-то все и дело, что андроид, который только вчера что-то против тебя затевал, сегодня может преспокойненько чистить твои ботинки. А как узнаешь-то? Никак.
Он подобрал камешек и зашвырнул его подальше в густую траву.
– Саттон, – сказал он, не глядя на Эшера, – хватит нам дурака валять. Никаких сражений, конечно, нет и в помине. Партизанские вылазки там-сям да пустяковые стычки между группами, оказавшимися случайно в одной точке одновременно.
– Например, как мы сейчас, – закончил его мысль Саттон.
– Ха! – задрал голову Дин, и его лицо просветлело. – Вот именно, как мы сейчас!
Еще мгновение Дин сидел на траве и вдруг резко рванулся к Саттону и крепко вцепился в другой конец гаечного ключа. Нападение было столь внезапно, что ключ выскользнул из рук Саттона, блеснув на солнце. Дин занес руку для удара, губы его шевелились, и Саттон разобрал слова:
– А ты думал, что это буду я?
Резкая боль пронзила его, стало темно, и темнота длилась целую вечность.
Глава 37Обманули!
Обвели вокруг пальца! И кто?! Пройдоха из будущего!
Пойман на удочку письмом из прошлого.
Попался, попался! – повторял Саттон. И все из-за собственного тупоумия!
Он поднялся с земли, сел, обхватил голову руками, почувствовал, как греет спину закатное солнце, услышал, как кричит пересмешник дрозд в зарослях ежевики и как шуршат под ветром колосья на поле.
Обманут и пойман в ловушку!
Он отнял руки от головы и увидел гаечный ключ. Саттон тронул ключ пальцем, и на пальце осталась кровь, теплая и липкая. Он осторожно потрогал голову. Волосы слиплись.
Схема, подумал он. Все по схеме.
Вот он я, а вот – гаечный ключ, а за изгородью – пшеничное поле, и пшеница выше чем по колено…
Прекрасный солнечный день, четвертое июля 1977 года…
Корабль улетел, и примерно через час Джон Генри Саттон спустился с холма, чтобы спросить кое о чем, что забыл, а теперь вспомнил. А через десять лет он напишет письмо, в котором изложит свои сомнения про меня, а я в это время буду вытаскивать ведро из колодца, чтобы напиться…
Саттон встал. Было тихо. Грело мягкое послеполуденное солнце. Внизу шумела река.
Он пошевелил гаечный ключ носком ботинка и задумался.
Я могу изменить схему. Я могу забрать гаечный ключ. Тогда Джон Генри не найдет его. Но даже эта малость может сильно повлиять на дальнейший ход событий.
Я неправильно понял содержание письма. Я ошибся. Я думал, что это буду не я. Мне и в голову не приходило, что на гаечном ключе может оказаться моя собственная кровь и что именно мне придется стащить одежду с веревки.
Однако кое-что все-таки не укладывается в схему. Моя одежда – на мне, нет никакой необходимости обворовывать старика. Корабль по-прежнему покоится на дне реки, так зачем мне оставаться здесь?
Но может быть, все еще случится, иначе откуда бы взялось письмо? Я ведь и попал сюда только из-за письма, и оно было написано только потому, что я побывал здесь. И остался… Остался потому, что не смог улететь. Но причин задерживаться вроде нет. Надо улетать. Я улечу и попытаюсь еще раз.
Нет, не то. Если бы я прибыл во второй раз, старый Джон Саттон узнал бы об этом. О каком втором разе может идти речь, если в письме указано именно сегодняшнее число и именно в этот день Джон Генри Саттон говорил с человеком из будущего?
Саттон покачал головой.
Что-то случится, понял он. Что-то должно такое произойти, из-за чего я не смогу вернуться обратно. Почему-то мне придется украсть одежду и наняться на уборку урожая. Потому что схема установлена раз и навсегда.
Размышляя, Саттон еще раз пнул ногой гаечный ключ, развернулся и пошел вниз к реке. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Джон Генри Саттон, опираясь на палку, спускается на пастбище…
Глава 38Три дня Саттон пытался освободить корабль из-под толщи песка, который нанесло предательское течение. Когда три дня бесплодных попыток истекли, он признался себе, что положение практически безнадежно: течение приносило новые тонны песка быстрее, чем ему удавалось убирать.
Тогда Саттон сосредоточил свои усилия на расчистке входного люка и через день достиг цели.
Он устало прижался к обшивке.
Будем бороться…
Он понимал, что поднять корабль из-под мощных наносов не удастся даже с помощью двигателей. Сопла забиты песком, и при первой же попытке пустить реактор и корабль немалая часть окрестностей просто-напросто взлетит на воздух.
Он поднял корабль там, в созвездии Лебедя, и провел его через одиннадцать световых лет одной лишь силой разума. Он выбросил на костях две шестерки.
Может быть, подумал он. Может быть…
С одной стороны – тонны песка, с другой – смертельная усталость, несмотря на то что запасная система обмена веществ действовала безукоризненно.
Ведь я же выбросил две шестерки! – в отчаянии думал он.
Неужели не справлюсь теперь?! Да… Тогда нужна была ловкость, а сейчас мощь, сила, а сил-то у меня как раз и нет…
Если использовать временной двигатель, то можно оставить корабль на месте, просто перенести его через шесть тысячелетий. Однако черт знает что произойдет с рекой за это, прямо скажем, немалое время…
Он коснулся шеи, где на цепочке должен был висеть ключ от люка. Ключа не было.
Охваченный ужасом, Саттон на мгновение замер.
Может, в кармане? – подумал он, но быстро убедился, что там пусто. Он никогда не клал ключ в карман, а всегда носил на цепочке на шее – так было надежнее.
Саттон еще и еще раз обшарил все карманы. Ключа не было.
Цепочка порвалась, лихорадочно соображал Саттон. Цепочка порвалась, и ключ провалился под рубашку!
Он ощупал себя с ног до головы, но так и не нашел ключа. Потом снял рубашку, очень осторожно, чтобы не выронить ключ, если он все-таки там. Вывернул рубашку. Ключа не было! Снял брюки, перетряхнул их – ничего.
Саттон встал на четвереньки, обшарил все дно вокруг корабля.
Час спустя он прекратил безнадежные поиски.
Непрерывный поток песка за это время засыпал проход, который он с таким трудом прорыл к входному люку. Да и что проку было в люке, если его нечем открыть? И это еще не все. Одежду унесло течением.
Усталый, измученный, выбрался он на берег. На небе загорались первые звезды.
Он сел, прислонившись спиной к дереву. Сделал вдох, второй, почувствовал биение сердца и ощутил, как возвращается обычная человеческая жизнь.
Река, казалось, посмеивается над ним. На противоположном лесистом берегу затарахтел козодой. Над темными кустами танцевали светлячки.
