«Честь и слава советским героям!» — гласит надпись на памятниках в Ростоке и других городах на востоке Германии. И эти солдаты держали на руке маленькую немецкую девочку, которую они спасли от «фашистских» бестий. В правой руке они держат свою винтовку — автоматический карабин. В действительности же все было иначе. Пожилые люди из восточных областей страны в течение десятилетий не могли говорить о том, что им пришлось пережить, когда советские армии наступали на Запад. «Честь и слава советским героям»? Непостижимым для нас образом Бог отвернулся от этих бедных людей. «Господи, помоги же!», «Господи, где ты?», «Господь, Господь мой, почему ты нас покинул?» — взывали миллионы верующих немецких христиан в ночь их великого горя. В декабре 1945 г. в руинах захваченного Кенигсберга люди молились: «Смилуйся над нами, мы в большой беде. Даруй нам хлеб наш насущный. Прими нас на небеса, даруй нам свободу, Господи, Спаситель наш». Эти бедные, униженные и отчаявшиеся люди взывали к Господу в своем безнадежном положении. Они плакали. Еще не пришло время, когда все люди поймут, что тогда произошло.
Война делает человека жестким и притупляет его чувства. Только этим можно объяснить тот факт, что великий европейский политик сэр Уинстон Черчилль, который позднее должен был получить от немцев в королевском соборе Ахена премию Карла Великого, мог с чудовищным цинизмом в связи с выселением 13 миллионов немцев сказать, что поляки все — таки должны «наступить на пятки» немцам. Человечность, куда ты подевалась в это варварское время?
Можно ли сравнить страдания людей во время войны на Одере с теми страданиями, которые выпали на долю людей в последние годы в результате наводнений, например, в Индонезии? К такому сравнению будет постоянно обращаться человек непосвященный, который привык говорить о вине немцев и об их ответственности вплоть до последнего поколения. Сегодня, как тогда, многие миллионы людей стали жертвами, погибли в чудовищных условиях, были раздавлены танками, сорвались со своими крестьянскими повозками в ледяную воду залива и утонули после непродолжительной борьбы за жизнь.
Сегодня, как и тогда, такая жестокая участь постигала в первую очередь женщин, детей и пожилых людей, у которых не было сил долго бороться за жизнь. Кажется, что жребий судьбы специально выбирал их. Здесь и там невинных людей убивают, насилуют, избивают, топят и калечат.
Многие из них, как сегодня, так и тогда, не были удостоены даже такой милости, как места последнего упокоения. Они просто исчезли с лица Земли. Их больше нет. Останки сотен немецких солдат еще летом 2006 г. хранились в картонных коробках на каком — то складе где — то в Чешской Республике. Их многочисленные близкие не найдут то место, где они смогут оплакать своих погибших, в молитве почтить их память. Они не смогут найти место, куда можно возложить цветы и венки. Подобная смерть причиняет близким особенную боль. До конца своих дней близких будут преследовать мрачные сновидения.
Поле битвы на Одере, где на Зееловских высотах погибли десятки тысяч, до сих пор хранит следы трагедии. Эти следы явно ощущаются в деревнях, в полях и лугах, в лесу и в сердцах старых людей, на долю которых выпала долгая жизнь. В 2005 г. я все еще чувствовал дуновение смерти в деревнях на Зееловских высотах.
Опустошенные пляжи, которые являются одними из самых красивых мест на нашей планете, когда — нибудь окончательно приведут в порядок, в значительной степени это уже сделано. Мусор будет сожжен, равно как и останки многих погибших. Пройдут столетия, но это несчастье с ужасающими картинами измученного человеческого естества навсегда останется в памяти. И там оно должно сохраниться навечно.
Жертвы катастроф получают помощь от многих народов. Даже большое горе найдет утешение. Раненым оказывают помощь, и их раны скоро заживут. Но шрамы остаются навсегда. И эти шрамы причиняют боль всю оставшуюся жизнь человека. Из поколения в поколение люди будут рассказывать об ужасной катастрофе, произошедшей в тех местах, где самые красивые пляжи в мире, и о тяжелой судьбе тех, кто, как правило, очень небогато жил в тех местах.
Происходящее сегодня дистанцирование немцев от США имеет много причин, многих из которых я уже коснулся, некоторые — тоже понятны. Однако одной вещи нельзя упускать из виду, сидя за игорным столом «большой политики» — в этой игре самых сильных держав у США еще очень долго будут самые хорошие карты. И нам, пожалуй, не стоит желать того, чтобы такой расклад сил изменился в ближайшее время. Если соотношение сил поменяется в пользу России, Китая и Индии и США утратят свои ведущие позиции, Германии нельзя будет рассчитывать на выигрыш.
СКРЫТАЯ ИГРА ТАЙНЫХ СИЛ
Звонок из министерства обороны
Я довольно рано начал интересоваться деятельностью разведывательных служб. Во время плена мне доводилось наблюдать, как советская спецслужба МВД (Министерство внутренних дел) — ее названия менялись с интервалами в несколько лет — проводила тайные акции, цель которых состояла в том, чтобы с помощью завербованных секретных сотрудников получить информацию о настроениях среди военнопленных или выявить тех немцев, которые во время войны совершали жестокие преступления. Например, тех, кто служил в 5–й танковой дивизии или некоторых других специальных подразделениях вермахта, отбирали и отправляли в Сибирь. Сотрудники советских спецслужб, как и вся русская администрация, располагались за пределами лагеря.
Только позднее, когда в офис на территории лагеря стали вызывать все больше военнопленных, узники поняли, что здесь располагается кабинет советского тайного наблюдателя. Главный офис МВД находился, конечно же, за пределами лагеря. Но первые беседы проводились на территории лагеря в кабинетах здания пищеблока. Здесь предпринимались попытки первого сближения. Если достигалась договоренность о сотрудничестве, то дальнейшие контакты с советскими спецслужбами происходили уже в кабинетах за периметром лагеря. Иногда случалось, что заключенный после такого допроса выходил из кабинета со слезами на глазах или со следами побоев, что давало повод для различных предположений.
Иммануил Кант называл шпионаж «службой дьявола», которая всегда была востребована. И Хельмут Шмидт сказал однажды в интервью журналу «Шпигель» (15 января 1979 г.):
Но Вы ведь не собираетесь мне рассказывать, что в Швейцарии, или в Англии, или в США нет спецслужб.
Я уже не говорю о военных диктатурах или коммунистических режимах. Это чисто немецкое заблуждение, думать, что такое уязвимое государство, как немецкое, может обойтись без тайных служб. Не может. Главное заключается в том, чтобы государство очень дисциплинированно применяло подобные инструменты, чтобы определенные люди следили за тем, чтобы государство сдержанно применяло эти инструменты, чтобы при этом не нарушались права и свободы.
В этот день в Гамбурге было пасмурно. Темные облака низко висели на небе над парком Академии командного состава в гамбургском районе Бланкензее. Перед окном моего кабинета, которое выходило на Мантеойффельштрассе, на улице двое детей играли с хозяйственной тележкой. Полный мальчик лет около 8 сидел в тележке, а маленькая девочка, предположительно около 6 лет, везла его через дорогу. «Давай, — говорил мальчик, — тяни!» Он пытался заставить маленькую белокурую девочку прибавить скорость. Скоро начнется ураган, думал я, наверняка не такой, как зимой 1973 г. или в 1976 г., когда большой прилив сильно опустошил район Альтеланд (старая земля — Примеч. пер.). Деревья начали раскачиваться и все сильнее наклоняться на восток.
Зазвонил телефон. «Лебер», — услышал я на другом конце линии. В армии было не принято, чтобы командир первым подходил к аппарату. Он поручал секретарю установить связь. Но Георг Лебер многим отличался от других, это мне было уже знакомо. «Как дела? Мне необходимо поговорить с вами, — сказал министр. — Вы нужны мне здесь, в Бонне. Господин генерал, буду краток. Как вы отнесетесь к тому, чтобы возглавить МАД?» Странно, подумал я. С тех пор как я узнал, что теперешний шеф этого ведомства, бригадный генерал Ш., будет, вероятно, снят, я втайне рассчитывал на то, что в качестве преемника выбор может пасть на меня, так как уже с 1956 г., о чем я уже рассказывал, у меня был определенный задел в этой области — я работал в службе проверки и профилактических мер, а в гражданской сфере — в восточном бюро Артура Рупперта в Гельзенкирхене. То, что я бегло говорил по — русски, могло быть только преимуществом. «Я не требую вашего решения сию минуту! В выходные поговорите с семьей, поскольку это назначение будет иметь последствия и для вашей семьи, притом более серьезные, чем при любом другом назначении в армии. Ограничения будут распространяться и на сферу личной жизни». Я немного подумал и сказал министру, что мне необходимо поразмыслить над его предложением. Это задание было мне интересно. Я буду у него в Бонне, как он предлагал, в понедельник. Так я и поступил, после того как в выходные был проведен семейный совет. Семья была удивлена, и дети обозначили некоторые проблемы. Но моя жена реагировала как обычно. Если я считаю новое назначение важным, сказала она, тогда надо с ним соглашаться.
