Итак, в понедельник после обеда я прибыл к министру Леберу. Он напомнил о нашей первой встрече, когда он занял пост министра обороны и я был у него в гостях дома в Таунусе, и спросил, как мне тогда понравились русские папиросы «Казбек». Я слукавил и сказал, что очень. Уже за много лет до этого я бросил курить. Хотя моя дочь Герлинд с удовольствием курила эти папиросы. «Ну и какое решение вы приняли?» — спросил Георг Лебер. Когда я объявил мое согласие, министр сразу перешел к делу и объяснил мне, чего он от меня ожидает. С этим человеком, подумал я, мне будет хорошо работать. И позднее это подтвердилось. Он объяснил мне причины, по которым была проведена замена руководителя МАД, и высказал пожелание, чтобы я наладил в этом ведомстве солидную профессиональную работу и обеспечил бы такое положение дел, чтобы оно не попадало в заголовки газет, что было особенно важно. Он также пообещал мне, что в ближайшее время мне будет присвоено звание генерал — майора, для того чтобы я по званию соответствовал руководителям параллельных ведомств. Все это должно было произойти в течение двух — трех месяцев. Однако это обещание, к моему сожалению, он не смог сдержать. Причиной тому был скандал с прослушиванием, организованным МАД, который произошел до моего назначения и с которым мне предстояло разобраться. Так получилось, что лишь спустя два с половиной года министр смог выполнить свое обещание, когда я принял командование 12–й танковой дивизией в Файтсхёххайме под Вюрцбургом, сменив на этом посту тогдашнего генерала Терта Бастиана. На это тоже были свои причины, которые Георг Лебер не мог предвидеть в нашем разговоре.
Затем события стали развиваться очень быстро. В Гамбурге у меня не было времени, чтобы должным образом попрощаться. Не было принятого в таких случаях торжественного построения, только краткая передача дел преемнику. 29 сентября я уже стоял перед пультом докладчика в большом конференц — зале ведомства безопасности бундесвера в Кёльне. Заместитель генерального инспектора в присутствии статс-секретаря Фингерхута формально передал мне руководство службой. Я поблагодарил за назначение и за доверие, которое мне было выражено со стороны политического и военного руководства, и обещал, что «буду стараться всеми своими силами оправдать это доверие». Я отдавал себе отчет в том, насколько велика была ответственность, связанная с поставленной передо мной задачей.
Будни спецслужбы
Было время, когда определенные средства массовой информации в Федеративной Республике Германии наносили концентрированные удары по спецслужбам, словно механизированные подразделения, которые затем планировали окружить противника. Это делалось скоординированно с действиями непарламентской оппозиции и маргинальными левоэкстремистскими и террористическими группами. Сначала на основе слухов готовились новостные материалы, затем некоторые средства массовой информации, в первую очередь один известный гамбургский еженедельный журнал, пытались заполучить фактическую информацию о происходящем в службе, чтобы подготовить из этого публицистический материал.
В 1980–е г. было предпринято несколько таких попыток. После того, как я возглавил это ведомство, я старался вывести МАД из — под огня газетных заголовков. Я отказывался давать интервью. Это рассердило некоторых журналистов. Однако два раза я нарушил это свое правило, так как министр Лебер просил меня дать интервью. Второе интервью вел известный эксперт по вопросам политической безопасности Адельберт Вайнштайн, скончавшийся в 2003 г. Его коллега Карл Фельдмайер, переступив порог моего кабинета, очень сухо сообщил об этом. Таким образом, нельзя сказать, что я не поддерживал никаких связей с прессой.
В отношениях с журналистами я постоянно был очень сдержан. Причиной тому ни в коем случае нельзя считать недоверие. Мне не нужна была публичность. Я не видел никакого смысла в газетных публикациях о моей службе. Поэтому я не проводил пресс — конференций и не инициировал никаких бесед. Если я действительно видел в этом необходимость, я встречался для доверительных бесед с боннскими журналистами. Здесь я должен высказать комплимент тем журналистам, которые участвовали в таких беседах, ни разу не случилось, что мои собеседники нарушили договоренности относительно доверительного характера этих встреч.
Мой предшественник оставил после себя резную деревянную доску, которая висела на стене за его рабочим столом таким образом, чтобы каждый посетитель обращал на нее внимание, на ней был вырезан девиз службы «Действуй по праву и никого не бойся!». Что касается ориентации на правовые нормы, на этот счет тогда существовали различные мнения. Мне казалось все это слишком банальным, и я не хотел наследовать эту доску.
После того как я уже возглавлял это ведомство несколько месяцев, ко мне пришел солдат технической службы, чтобы что — то сделать с телевизором в моем кабинете. Телевизор стоял у стены так, чтобы я со своего рабочего места мог его смотреть. Случайно он был повернут так, что был направлен прямо на кресла, где я обычно беседовал со своими посетителями.
Тогда у меня не было никаких подозрений. Однако я все же поинтересовался, что этот человек делает. «А что вы там делаете?» — спросил я. Я был удивлен, когда узнал, что он хотел заменить или удалить установленный в телевизоре электронный прибор. Это означало, что кто — то, начиная с моего первого дня в этом кабинете до этого момента, мог прослушивать все разговоры в этом помещении. Я отнесся к этому как к специфике нашего ведомства, подумал, что так оно, вероятно, и должно быть, и оставил все как есть. Конечно, я незамедлительно приказал удалить этот маленький технический прибор, возможно, какой — то модуль. После этого прослушивания больше не было. Журналисты, которые беседовали со мной в моем кабинете, могут быть уверены, что эти беседы никогда не прослушивались и поэтому до сих пор остаются доверительными. Они могут быть также уверены, что я никогда не записывал наши телефонные разговоры.
Однажды я отмечал свой день рождения на федеральном балу для прессы. Тогда в качестве шефа МАД для некоторых участников бала я представлял определенный интерес, прежде всего для телевизионных журналистов, например, для Фридриха Новотны («Сообщение из Бонна») и для других представителей старой журналистской гвардии. Эти топ — журналисты всегда были раскованны, но в то же время постоянно держали ухо востро, чтобы получить новую информацию и по возможности до того, как об этом узнают их коллеги. За исключением одного случая, за время моей активной работы я не сталкивался с нечестными журналистами. В начале моей службы в МАД один известный редактор известного журнала «Штерн», господин В. из Гамбурга, пытался установить контакт со мной. Для него это было относительно просто, так как в нашем ведомстве он давно уже был известен как офицер запаса, имеющий особый интерес к спецслужбам. Поэтому я не был удивлен, когда на одном из приемов он обратился ко мне с просьбой присутствовать на учениях в ведомстве безопасности бундесвера в Кёльне. Было бы особенно интересно, если «вы, господин генерал, смогли бы разместить меня по возможности рядом с вами. Может быть, в вашей приемной. Тогда я буду в курсе всего происходящего, смогу лучше представить себе вашу работу и затем полноценно изобразить ее в публицистическом материале».
Да, я тоже так думал и автоматически подключил своих сотрудников, занимающихся подобными вопросами. Несколько недель спустя мой человек в Берлине сообщил, что господина В. часто видят на Норманненштрассе в Восточном Берлине, где, как известно, находилась резиденция Эриха Мильке, шефа министерства государственной безопасности (Штази)… Когда в 2002 г. я принимал участие в заседании Общества за единую Германию в бундесверовской Академии информатики и коммуникаций, я посетил бывшую резиденцию на Норманненштрассе и сел за стол Эриха Мильке, мне вспомнилась эта история. Сколько журналистов за время существования разделенной Германии смогли проникнуть в верхние эшелоны власти ФРГ, спрашивал я сам себя. Некоторых из них я знал и сегодня знаю, по крайней мере их настоящие имена, других еще не разоблачили, относительно третьих у меня были лишь предположения. Во всяком случае, в агентурную сеть министерства безопасности входило гораздо больше журналистов, не только господин В.
В случае с несколькими журналистами, как и с несколькими ведущими политиками, часто не хватало последнего доказательства. А предположения не давали достаточного основания для проведения спецоперации, не говоря уже о передаче дела в суд. Однажды на встрече с главнокомандующим силами США в Европе «четырехзвездный» генерал О. спросил меня: «Что ты думаешь о вашем министре X.?» Я медлил с ответом. Генерал затронул больную точку в моей душе. Что я должен был ему ответить? Имел ли я право открыться и высказать ему мои предположения, не располагая никакими достоверными доказательствами? «Ах, — сказал я наконец, — я знаю, что ты думаешь. У нас с тобой наверняка одинаковые предположения, но у меня нет доказательств». «Да, так я и думал. Жаль! Герд, у нас на X. достаточно материала! У нас этого хватило бы для вынесения обвинительного приговора. И в твоем сейфе этот материал тоже есть, как я думаю. Но сегодня уже поздно открывать наши сейфы. Мы должны были сделать это десять лет назад. То, что мы этого не сделали, было большой ошибкой. Как уже было сказано, сегодня мы опоздали с нашим достоверным материалом».
